В Большом театре прошла премьера балета «Анна Каренина» на музыку Чайковского, Шнитке, Стивенса. Совместная работа Гамбургского балета и Национального балета Канады предстала перед слушателем в постановке Джона Ноймайера.

Это отнюдь не сценическая проекция сюжетной канвы. Это хореографическая фантазия на тему романа Льва Толстого.

Джон Ноймайер бесстрашно обращается к роману русского писателя, не задаваясь целью полностью проиллюстрировать книгу. Окунувшись в бездну страстей, чудовищную трагедию любви, ему важнее вывести на поверхность собственные ощущения от прочитанного. Балетмейстер неоднократно признавался в своей любви к русской литературе. На создание балетов «Чайка», «Татьяна» его вдохновили классические произведения Чехова, Пушкина.

В России роман «Анна Каренина» нашел музыкально-театральное претворение в балете Родиона Щедрина. Однако Ноймайер не ориентируется на его партитуру. В свое время Борис Эйфман создал самостоятельный спектакль об Анне Карениной исключительно на музыку Чайковского. И сейчас перед нами не реконструкция уже существующего, но самодостаточное произведение, с новой музыкально-хореографической фабульностью.

Ноймайеру принадлежит идея создать балет на музыку одновременно трех композиторов разных стилей и эпох: Чайковского, Шнитке, Стивенса. Выбор этой тройки весьма убедительно работает. Если музыка Чайковского отвечала за лирику, то самые жутко-запредельные события, с трансформацией, метаморфозами, как внутренними, так и внешними, были поручены музыке Шнитке. Переломные моменты сюжета, с почти электрическим разрядом, органично сочетались с сочинениями советского авангардиста.

Интересна роль музыкальных композиций британского автора Кэта Стивенса, с популярной музыкой этого кантри-исполнителя связан образ Левина. Без памяти влюбленный в Кити, простой ковбой-рабочий танцует под песенные треки, то заваливаясь на бал и нелепо натыкаясь на предметы, то рассекая с косой по полю. Такое неожиданное музыкальное решение рельефно подчеркивает душевную простоту и непритязательность героя.

Мастер «языка тела», Ноймайер совершенно по-новому конструирует героев своего сценического романа. «Движение — это эмоция», — признается хореограф. Поэтому главным «оружием» становится не слово, как двигатель сюжета, а заложенная в него эмоциональная краска.

По большому счету Ноймайер создает различные драматургические сферы, а «маятником», задающим их музыкальное направление, являются чувства и эмоции действующих лиц.

Будь то бытовая сцена в доме Облонских, или любовная сцена Вронского с Карениной, или полная озорства сцена играющего Сережи с матерью. Все светлые и теплые чувства кардинально диссонируют с маниакально-мучительными, почти параноидальными настроениями некоторых сцен-картин.

Разумеется, внешне условное, но всё же явное выделение эмоциональных сфер (любовная, бытовая, фатально-роковая) крупным планом не ограничивается. Полярное деление происходит и на микроуровне: в движении, жестах, колоре костюмов. Здесь как раз видна кропотливая и тщательная проработка деталей целого. Каждая сцена балета — отдельный мир героев в его жанрово-хореографическом претворении. Кроме того, некоторые картины настолько самостоятельны и автономны, что могли бы существовать, и исполняться за пределами спектакля. Тем не менее их всех объединяют глубокие чувства: любовь, ненависть, зависть.

Богатая палитра чувств просто обязана быть богатой музыкально, чтобы раскрыть заложенный потенциал действия.

Как этот потенциал раскрывается? Что мы слышим в музыке?

Слышим мы, например, довольно завораживающий эффект: в одной из сцен Анна идет на премьеру оперы Чайковского, где звучит отрывок из «Евгения Онегина» (сцена письма Татьяны). В этот момент происходит деформация. Музыка меняется до неузнаваемости. Оркестр исполняет партитуру, намерено искажая ее звучание, а-ля фильмы с несчастливым концом. Такой ход еще более обостряет происходящее.

Почерк Ноймайера красив и практичен. Это современный стиль с эклектичной манерой жестов. С таким смешением у него выходит отлично подчеркнуть индивидуальность героев. «Говорящая» пластика уникальна и точно подобрана.

Хореография в «Карениной» отличается наличием большого количество воздуха. Балетмейстеру нравится экспериментировать, выстраивать интересные диагонали, линии поддержек. Кроме того, ощущается постоянное присутствие символики, в том числе и религиозной. Так, очень сильная сцена родов Анны (Светлана Захарова), когда ее почти распяли (привязав к рукам и ногам простыню, и растянув в разные стороны). Или ее дуэт с призраком рабочего, где она взмывает в поддержке в виде креста. Чувство рока, нависшего словно «дамоклов меч» над Анной, постоянно присутствует на протяжении всего действа. Погружаться в такое страшно, однако, по Ноймайеру, необходимо.

За счет отсутствия голой академичности от спектакля веет естественностью и реализмом, которые продиктованы еще и переносом действия в наши дни. Вронский (Денис Родькин), например, предстает перед зрителем лакросс-спортсменом. В его арсенале движений присутствуют физкультурные и гимнастические элементы.

Не нарочно получилось «распереживаться» у оркестра Большого театра (дирижер Антон Гришанин), потому как Шнитке вышел чересчур форсированным. Может показаться, будто он «кричал» за героев и делал это чересчур громко, порой небрежно. Эта пространная и «стеклянная» (с ее колким, резким характером звучания) партитура вполне обошлась бы без усиления звука в виде дополнительных динамических наслоений.

Вопрос, справедливо всплывающий у каждого в голове, должен выглядеть примерно так: «Куда будет бросаться Анна?» И в балете, нужно сказать, с атрибутикой всё в порядке. Перемещаться из деревни на обручение с Кити, ковбою Левину помогает белая прямоугольная конструкция, которая и выполняла функцию поезда. По умолчанию, поезд присутствует на сцене в виде игрушки сына Сережи, символично напоминая о неминуемой жертве. Особым символом фатальности становится и брошенная под поезд кукла рабочего: ненужная кукла и аналогично брошенная на произвол судьбы Анна.

Параллелизмы состояний ярко считываются в этом балете. Хореографическая полифония получилась в последней картине первого действия. Построенная на абсолютно полярных состояниях: любовного счастья и любовной драмы. Одновременно на авансцене находятся Кити и Левин, а правее от них трио главных мучеников: Анна, Вронский, Каренин. Остается лишь мысленно отчертить границу в кадре.

В результате вышла история с аккуратным балансом подтекстов и самобытностью сценического языка. И это вовсе не исковерканный пересказ романа, но его свежее видение. Сценическая версия Ноймайера лишена балласта в виде дополнительных сцен, персонажей.

«Балет ли это в чистом виде?» Скорее «хореографическая кинолента» с неожиданной музыкальной эклектикой и перманентным ощущением чувственности.

Автор: Давтян Вера