Уже в 1997 году Звездочетов, по мнению журнала «Радек», двигался «вперед к старости». Поколение тогдашних лидеров (Осмоловский и другие) собиралось хоронить Звездочетова, удостоившегося звания “живого классика” уже лет в 25, чтобы не мешал. 24 года спустя Звездочетов все так же молод (по крайней мере, в его искусстве ничего не изменилось), хоть и утверждает обратное, но сбрасывать его с парохода после очередного обновления повестки никто не собирается. А все потому, что он просто-напросто нечитаем в большинстве актуальных координат. Композиции Звездочетова так же загадочны для современного зрителя, как какой-нибудь камень фараона Нармера. У древних египтян — стебли лотоса, царь-скорпион (или царь по имени Скорпион?). У Звездочетова — фигуры в каких-то отношениях, символики, языковые конвенции, шутки, все это трудно и вызывает, максимум, раздражение. Политически он тоже неудобен: православный, лоялен к власти, даже перформативно лоялен, как на известной фотографии с митинга за ЛНР и ДНР (она, к сожалению, не гуглится).

Между тем, Звездочетов множеством щупалец связан с нашим временем и в целом его хорошо понимает, хоть и как пародист, а не сочувствующий. И такое пародийное отношение к современности его не покидало никогда. В том же 1997 году Звездочетов прозревал горизонты «новой этики» и сразу же высмеивал их: «когда первый афро-россиянин становится спикером Совета Федерации,…когда первый русский одноглазый гомосексуалист летит в космос,… ты, брат, понимаешь, что пионер — всем ребятам пример». Выставка “Приснится же такое!” в галерее XL (6.03 — 6.04.2021) актуальных объектов осмеяния нам не предоставляет и является в целом ностальгической, как, впрочем, и все его сольники в XL после уморительного (и ныне опасного по причине закона о фальсификации истории) “Колхоза Гестапо”. “Приснится же такое!” строится на сквозных темах Звездочетова и ставит в центр каждого сюжета земной шар. Это старый мотив: безумный artist book “Эфемериды” (1990) содержит строки «на этой бы подставке я приподнёс [sic!] бы землю Богу (как драгоценный фиал)», в инсталляции “Укус” (1993) глобус был попран хулиганом-алкоголиком, сошедшим с карикатуры “Крокодила”, а серия “Пердо” соотносила земной шар с арбузом и vice versa. На выставке 2021 года земной шар попадает в лапы доктору Айболиту, используется как реквизит на сцене цирка, служит фоном для двух лепреконов с грибами и кукурузой, и так далее.

Критик Сергей Хачатуров когда-то назвал метод Звездочетова «шизоидной археологией». С не меньшим на то основанием его можно описать как хорошо информированный идиотизм, потому что шизоидной археологией сегодня вынужден, скорее, заниматься зритель, раскладывая слои коллажа на составляющие. Подойдя к этому с должным вниманием, выяснишь, что любой элемент, даже самый абсурдный, его картины оказывается research-based. Западет, например, в память какой-то сюжетец, скажем, Наполеон верхом на огурце. Гуглишь “Наполеон огурцы” и видишь, что Бонапарт очень любил огурцы и даже изыскивал способы их консервации, чтобы брать с собой в походы на Россию.

Сколько бы ни защищал Звездочетов показательное дураковаляние как борьбу со всеми и всяческими методологиями, но сквозь вопиюще некачественные столкновения персонажей просматривается куда более активное, систематическое содержание. Тут чувствуется критика глобальной истории, но не модная, а постмодернистская. Строго говоря, ближайшим родственником Звездочетова (р. 1958) в контексте пост-тоталитарной Восточной Европы является Нео Раух (р. 1960), хоть они и по-разному работают с театральными конвенциями исторической живописи. Раух, скорее, производит сорокинские (а-ля “Голубое сало”) операции с материалом, сводя персонажей разных эпох в столкновении разнонаправленных прямых перспектив и показывая, как символическое насилие соотносится с историческим и физическим через гротескные прорастания романтиков в фашистов, рабочих в станки и пейзажи. Аналог Звездочетову в мейнстриме не Сорокин, а режиссер Тайка Вайтити, автор единственного смотрибельного фильма вселенной Marvel под названием “Тор: Рагнарёк”. А смотрибелен этот фильм оттого, что супергерои показаны там эмоционально нестабильными и туповатыми клоунами. (Кстати, последний фильм Вайтити “Jojo Rabbit”, про дружбу немецкого ребенка с воображаемым Гитлером, легко представить себе во вселенной «Колхоза Гестапо»). Вот и у Звездочетова вся история, отсылки к анекдотам древности, тоталитарный кич, образы счастья и рая выглядит причудой обоссавшихся мальчиков, прикрывающих свой страх энтропии бесконечно кровавым кривлянием. Стихийно феминистское просматривается в этом содержание.

То, как выставка выглядит — с дискошарами, музыкой, пляжными мячами с картой мира — сначала вызывает раздражение, потом оборачивается жестом в духе «Мухомора», очередным раундом игры на поле молодежного. Выставку Звездочетова не раскрутит тиктокер, потому что Звездочетов сам тиктокер (на открытии он несколько часов дирижировал публикой в резиновой маске Луи де Фюнеса). Единственная разница между Звездочетовым и тиктокером в том, что Звездочетов еще помнит те времена, когда история была инструментом идеологического кодирования, когда у нее был смысл и абсолют. Они казались неисчерпаемыми, а теперь выглядят бессмыслицей. До свидания, прогресс, до свидания, танцы с земным шаром у Великого Диктатора в фильме Чаплина. Сегодня инструментарий эффективной связности “было” и “стало”, разработанный в Европе, подвергается глобальной критике, а принципы взаимосвязи социальных институтов призвано пересмотреть с точки зрения сотрудничества внутри сообществ. Звездочетов же остается параноиком и чувствует, что кто-то все равно взгромоздится за руль, а затем и на пьедестал. Этот кто-то может, в лучшем случае, быть поумнее нынешнего, а в худшем — скакать на огурце как угорелый.