Владимир Шалларь проводит политэкономический анализ фильма «Дворец для Путина»*, анализируя периферийный характер российского капитализма и выстраивая моральную апологетику массового бунта. При этом открывающееся по ходу эссе парадигмальное совпадение фигур Навального* и Гапона неожиданно для самого автора начинает дублироваться в совпадении дат намечающихся массовых протестов и годовщины Кровавого воскресенья (22 января 1905).

«Частный дворец»

Как справедливо отметили многие (О. Седакова, Е. Шульман, например), «частный дворец» — это оксюморон. «Дворец» по определению публичен, его функция — символизировать мощь, власть, блеск власти, государства, нации, феодала, царя. «Частный дворец», разумеется, не может исполнять этой функции. В чем же тогда его «смысл»?

Для модерных обществ возможен только один вид легитимации власти — «народный» (электоральный или революционный). «Честная» электоральная машина — признак «развитых стран», стран ядра капитализма. Но путинистская Россия — страна периферийного капитализма, она не может позволить себе роскошь «честных выборов». Периферийный капитализм в экономике дает «гибридный режим» в политике — диктатуру с блестками демократии. Нет иной легитимации кроме электоральной, но периферийно-капиталистическая страна не может себе ее позволить, и отсюда — «нечестные выборы». Путинизм разорван между необходимостью электоральной легитимации и фактической диктатурой.

У фильма Навального*? смешной пролог про марксизм-ленинизм: Навальный*, издеваясь, рассказывает о молодости Путина в восточногерманской провинции советской империи, а потом очень четко артикулирует ту мысль, что Путин — «новый русский», «человек 90-х», один из тех, кому «совок» мешал осуществить мечту о зарабатывании денег и надо было «совок» ликвидировать, чтоб зарабатывать, зарабатывать, зарабатывать деньги. И в этом действительно и состоит суть краха СССР — суть ельцинизма и путинизма (ранней и зрелой стадий постсоветского капитализма). Зрители фильма* не заметят — как похоже не заметили и сами его создатели — эту как бы бессознательно проскочившую в фильме* мысль: СССР был страной, где путинизм, где буйство зарабатывания денег, включая, но далеко не ограничиваясь коррупцией, было невозможно. И как бы так получается, что если вы хотите с коррупцией бороться, то надо совершить нечто вроде восстановления СССР, то есть социализма. Такая мысль сейчас конечно может проскочить только бессознательно.

Будучи диктатурой, путинизм грезит о не-электоральной легитимизации: о «православии», «патриотизме», «консерватизме»: путинизм грезит о дворце и храме, но храм выходит постмодернистским «Главным Храмом Вооруженных Сил РФ», а дворец — невозможным «частным дворцом» (и в действительности его даже не смогли до сих пор достроить). Вы не можете претендовать на «православие» и пр. и вообще на что-либо похожее на хоть какие-нибудь идеи и ценности, если главная ваша ценность — «зарабатывание денег», обесценивающее все мыслимые ценности. Политическая надстройка «зарабатывания денег» — либеральная демократия, то есть то, что для периферийного капитализма является недостижимой роскошью. Путинизм находится в двойной невозможности и либеральной демократии, и не-электоральной легитимации власти. Буржуазный принцип приватного пространства, частной собственности сталкивается с домодерным принципом кратофании в дворцовой и храмовой роскоши, и вся трагикомедия путинизма в том, что он не способен вынести ни тот, ни другой принцип, и поэтому патологически пытается предъявить оба («гибридный режим»).

Оксюморон «нечестных выборов» — политика путинизма, оксюморон «частного дворца» — ее символ. Путин — царь без помазания, и его царский дворец надо стыдливо прятать от глаз поданных.

Если в наших обществах не существует другого типа легитимизации, кроме «народного», а электоральная ее форма для России как страны переферийно-капиталистической закрыта, то остается единственная ее альтернатива — революционная.

Гапон//Навальный*

Если Путин — царь, то Навальный* — Гапон. Надо только помнить (об этом напомнил недавно Б. Кагарлицкий**), что Гапон был героем после Кровавого воскресенья (как оказалось сегодня — 22 января — как раз его годовщина), никто его тогда в «провокации» не уличал, а напротив его поведение в тот момент для всех протестных сил было доказательством его искренности и не-провокативности. Действительно, как в расстреле гапоновской демонстрации самоочевидно виноват царский режим, так и во всех репрессиях против навальнистов* виноват путинистский режим: в насилии виноват насильник, это элементарная моральная аксиома.

Вопрос вот в чем: почему Гапон смог создать массовое рабочее движения и начать Первую русскую революцию, а народники и марксисты нет? Почему сейчас навальнизм* — массовое движение, а левым массового движения создать не удается? Это вполне закономерно.

Самоочевидно, что элиты обладают не только политической и экономической властью, но и властью идеологической — культурной гегемонией. «Политика», «новости», «события» — этот ряд понятий относится к элитам, а не к массам, ибо у элит есть средства производства «политики», «новостей» и «событий», а у масс нет — их надо массам создать, массам надо отвоевать гегемонию. И дело не просто даже в наличии медийных ресурсов, но в самой логике, дискурсе, «ментальной карте» общества, системе политических понятий, ориентиров, координат: эта система создаётся элитами, а не массами. Отсюда в одном ряду с политическим, экономическим и социальным неравенством нужно поставить неравенство скажем так «историческое»: массы — огромное большинство людей — не входят в «историю», лишены истории, лишены политики, лишены собственного сознания и взгляда, не своими глазами они смотрят на свою жизнь, и не своим сознанием они ее осмысливают. «Политика» есть привилегия элит. И настолько массы таки входят в политику, они входят в неё в логике, в дискурсе элит. История есть история элит. Революция — помимо прочего — есть завоевание массами права на историю, вход масс в историю.

У масс нет собственного языка, собственного сознания, собственной идеологии, они не в состоянии артикулировать собственные интересы в силу гегемонии правящих элит. Но сами-то эти интересы есть, и что-то с ними нужно делать. Власть перенаправляет протест масс на ложные цели: на американцев, украинцев, геев, либералов и пр. и пр. Массы не в силах артикулировать свои интересы бессознательно выражают их в симптомах конспирологии и пр. феноменах общественного бреда. Но весь парадокс в том, что эти интересы, если их выразить четко — «эксплуатация», «неравенство», «диктатура», «периферийный капитализм» — самими-же массами услышаны не будут. В этом причина ничтожества современного левого движения.

«Борьба с коррупцией» — псевдоним интересов масс, выраженных в условиях гегемонии элит. Разоблачая роскошь жизни элит, Навальный* действительно разжигает классовую ненависть — в условиях отсутствия классового сознания. Отсутствие классового сознания предопределяет весь примитив, морализм навальнизма* — это единственная форма выражения протеста, мобилизации протестных масс в условиях гегемонии элит. «Они все воруют, смотрите какой большой дворец» — эти слова внятны массам, хотя они абсолютно не затрагивают социально-экономическую структуру путинизма и необходимость ее слома. Они как раз поэтому и внятны, массы, не имея классового сознания и слова (единственно им необходимые!) о социально-экономической структуре, не услышат, не могут услышать. Поэтому Гапон — впереди народников и марксистов, Навальный* — впереди левых. Популизм, самый расплывчатый политический морализм — единственная форма артикуляция протеста масс в стадии гегемонии элит. Всякая критика такого популизма поэтому бессмысленна. Популизм неизбежен и закономерен. Гапоновщина-навальнизм* — необходимый и позитивный этап освободительного движения, критиковать его надо «навырост», в перспективе следующего этапа, а не как ошибку. Русская Революция началась с попытки коллективной челобитной к царю с хоругвями и священником во главе: может быть и «глуповато», но так массы начали процесс самоосвобождения. Навальнизм*, быть может, сыграет ту же роль.

Массам надо пройти сквозь опыт гапоновщины-навальнизма*, чтобы родить внутри него свое самосознание. Массам нужен первичный опыт протеста, первичный опыт участия в коллективном политическом движении — по необходимости примитивном — и, только приобретя этот опыт, массы смогут перейти в другое качество, от режима «в-себе» переключиться в режим «для-себя». Тогда можно будет говорить о социально-экономической структуре, а не о дворцах.

Культурная гегемония в руках привилегированных групп, и мы все видим через очки этой гегемонии. Поэтому у навальнистов* нет собственных идей, поэтому они вынуждены морализировать про коррупцию, героя Навального* и злодея Путина.

Поэтому в фильмах Навального* такая морализирующая и примитивная риторика — она точно попадает в массы, не имеющих своего самосознания, своего языка и способные поэтому понять только самые расплывчатые морализирующие лозунги про «воровство» и «беспредел».

Поэтому навальнистская* «идеология» — борьба с коррупцией, а не с социально-экономической структурой путинизма Поэтому массы должны пройти сквозь гапоновщину-навальнизм*, чтобы на другой стороне обрести свое классовое сознание, осознать свое место в социально-экономической структуре. Навальнизм* необходимо примитивно-моралистичен в силу того, что ему нужно мобилизовать протестные массы, а массы не готовы к мобилизации по четким, отражающим их собственные интересы, лозунгам. Левые хорошо бы сделали, если бы работали с этим популизмом, а не говорили об «эксплуатации» и пр., как народники и социалисты работали внутри гапоновского рабочего движения.

Истина. Благо. Свобода.

Итак, «частный дворец» символизирует периферийно-капиталистическую природу путинизма, фильм Навального* о дворце — популистско-моралистическую стадию борьбы с ним.

И путинизм и навальнизм* моралистичны; этот текст, говоря о необходимости ряда социальных процессов, как бы отбрасывает мораль. Это не так, но нужно верно мыслить мораль в политике.

Мораль — категория из порядка свободы, а не необходимости. Но «диалектически» как раз по мере социальных процессов, протекающих по своей внутренней необходимости, у масс включается самосознание, и они вступают в порядок свободы, то есть морали. Морально то, что освобождает массы, морально накормить голодного, вылечить больного, дать работу безработному. Мораль в политике — социализм.

Нам очень долго внушали, что «идеологии больше нет», наступило царство «постмодерна, постполитики, постидеологии» и пр. Поэтому-де и протест должен быть моральным, а не идеологическим (не «социальная революция», а «революция достоинства»). Но если сохраняются такие реалии, как классы, неравенство и пр., то почему должны пропасть идеологии как общественное отражения этих реалий? «Идеологий больше нет» — одна из идеологий. Как слишком уже понятно, постмодернизм — идеология позднего капитализма. Есть социальные группы, и их взаимодействие отражается в идеологии, пусть ее и называют «постидеологией» (как раньше идеологии преподносили себя как «Абсолютную Истину», «объективные факты», «науку» и пр.).

Постмодернизм, либерализм — роскошь, привилегия элит, «идеология» — опасность для их правящего положения. Надо наконец твердо сказать, что истина тоталитарна, что нетерпимость — непременная черта освободительных движений. Правильный «постмодернизм» — понимание, что стиль мышления, логика понятий, раскладка тем и пр. — в конечном счете порождены тем или иным взаимодействием социальных групп. В таком «постмодернистском» понимании мы как раз и обретаем «тоталитарную истину», обретаем — без противоречия — свободу, то есть возможность подлинного морального взгляда на вещи и подлинно моральную возможность менять вещи своим нравственно-свободным действием.

«Догматизм» тех или иных воззрений, разоблачаемый постмодернизмом, идет от эссенциализации точки зрения той или иной социальной группы, из непонимании текучести истории и общества. «Постмодернизм» тоже часто «догматичен», превращается в догматизм привилегированных групп, довольных, что у них все есть и все опасные идеи они «деконструировали». И вот эту их «постмодернистскую», «деконструктивистскую» позицию освободительным движениям надо постмодернистки деконструировать. Я «догматически» верю, что реальность существует, что существует социальная реальность и её истину можно артикулировать — и это морально в силу совпадения Истины, Блага и Свободы.

*В РФ Навальный внесен в реестр террористов и экстремистов, а ФБК признана экстремистской организацией.

** В РФ Кагарлицкий признан иноагентом и внесен в реестр террористов и экстремистов.