София давала Матвею Локсину ощущение того, что его мужская суть ещё не окаменела, что он по-прежнему охраняем жизнью и продолжает участвовать в её нескончаемом пире. Вино любви заполняло профессора до краёв, словно видавший виды кубок, из которого мог напиться каждый, кто искал спасения от своей печали. Он просыпался и приветствовал клён, стоявший возле его дома. Он выходил на улицу и видел в глазах людей божественный отблеск. Он ехал работать с ангелом на плече. Грустных лиц и событий он не замечал. Ему, пережившему смерть жены, один инфаркт и три переезда, было непонятно, как это люди могут быть печальны, когда бытие так прекрасно, так насыщено тайными смыслами и согрето надеждой.

Каждое воскресение Локсин и София выезжали за город. Им нравилось осваивать новые территории, нравилось разговаривать, гуляя по неизведанной местности. Особенно любили они бродить возле старых кладбищ и полуразрушенных церквей, делясь друг с другом мыслями, или молча, едва касаясь друг друга. Во время таких прогулок с ними рядом ходил кто-то третий и незаметно направляет их шаги в нужную сторону.

— Матвей, как ты думаешь, для чего это всё?

— Что именно?

— Эти кирпичные руины, этот лес вдалеке, эти линии электропередач, эти облака…

— Думаю, что для всего.

— Как это?

— Точно не знаю… Скорее всего, лес не может существовать без облаков, линии электропередач без кирпичных руин, а мы с тобой без их созерцания.

— Ты хочешь сказать, что мы не можем без всего этого?

— Да, без этого мы не имеем смысла.

— А в чём наш смысл? В созерцании?

— В пребывании.

— Но зачем нам это?

— София, так нельзя ставить вопрос. Пребывание не нуждается в пояснениях. Оно ценно само по себе. Видишь, стриж носится под облаками… Ты скажешь, что он ищет себе корм. А я скажу тебе, что он ищет корм, наслаждается полётом, упражняет мышцы, следит за пространством и радует наши глаза своим воздушным существованием. Стриж просто есть и всё. Он просто пребывает в этом мире без какой-либо конкретной цели.

— Но мы-то ставим перед собой цель.

— Да, ставим цель, мечтаем, надеемся. Нам нужны эти подпорки, чтобы не растеряться и не опустить руки. Но, согласись, что стремясь к одному, мы достигаем совсем другого, то есть того, чего и должны были достичь.

— А кто знает, чего мы должны достичь?

— Всё знает. И мы знаем. Правда, мы не всегда верим тому, что знаем. Так уж хитро мы устроены.

— То есть, мы каждый день себя обманываем.

— Да, но это необходимо, чтобы реализация живущей в нас цели была не такой болезненной.

— А может ли целью человека быть насилие над другими людьми?

— К сожалению, может.

— И как это изменить?

— Никак. Если такие люди появляются, то, поверь, рано или поздно они сделают своё дело. Видишь ли, вся эта модная чушь о том, что можно изменить судьбу и перепрограммировать себя на другую цель, подходит для обывателя, но посвящённый знает — жизнь не делает ошибок. И если на землю пришёл воин, то он устроит бойню, и никакие призывы к человеколюбию не заставят его отказаться от самого себя.

София не всегда соглашалась с Локсиным, но внимательно его слушала, поражаясь широте познаний и глубине суждений своего престарелого любовника. Локсин в свою очередь считал необходимым передать Софии как можно больше из того, что было милостиво открыто ему провидением.