Я во сне гуляла по саду, да приснилось мне, что хожу по каким-то палатам, изрядно прибранным. Стены наподобие золота разпестрены цветами и голубками. Тут я нашла Амвон, на котором не стоял, но лежал прекрасный человек. И на нем было надето: одежда серая, соболем опушенная. Сей человек ко мне весьма бы ласков и благодарил за мой приход, и мы с ним разговаривали о посторонних делах несколько времяни. Потом я ушла и проснулась.

(Екатерина II, из письма Г.А. Потемкину)

Сады Исиды по-барочному избыточны, чрезмерны. Как парк эпохи барокко изобилует фонтанами, павильонами, беседками, гротами, аллегорическими фигурами, изображениями нимф, сатиров, богов и богинь, так текст Екатерины Дайс перенасыщен сакральными символами.

Пространство стиха буквально кишит богами. Зачастую не сразу скажешь, об Исиде речь, или это Гермес под маской Исиды, а может быть Селена в костюме Гермеса? Имена и символы указывают не на конкретные сущности, различные именно за счет схожести. Роль изображенных богов скорее декоративная, это ритмически повторяющиеся детали барочного орнамента. Когда мы гуляем по-Версалю, не задумываемся почему именно в такой последовательности стоят скульптуры Афины, Афродиты, аллегорического изображения Умеренности, потом Юноны, вакханка… Мраморные статуи создают ритмический рисунок, украшают парк. Никому не придет в голову всерьез молиться перед ними. Боги — обитатели Садов не ужасны и не вызывают священного трепета. Екатерина Дайс с ними запанибрата, иронично-дружелюбна. Ее богам неведомы ужас, ревность, мраморные уста этих странных статуй с финикийскими именами не были обагрены жертвенной кровью. Скорее они похожи на кукол или домашних животных, с которыми играют дети.

Было бы ошибкой рассматривать „Сады Исиды“ как нишевую поэзию для эзотериков. Демонстративная эзотеричность присуща скорее ярморочному фокуснику, чем хранителю тайных знаний. Если все тайны наружу, то что мы видим — не обнаженность, а костюм, изображающий обнаженное тело. Екатерина Дайс ворожит, мастерски запутывая читателя. Ее плотная поэтическая ткань образует покрывало иллюзии.

Под бархатным покровом темноты,
В ночной тиши, на белом покрывале,
Ты повторяешь четкие черты,
В которых мы Исиду узнавали!

Эзотеричность, даже герметичность текста Дайс заключается не в щедро раскиданных по поверхности подсказках, как правило, являющихся ловушками, а в том, что прочесть его можно лишь изнутри. В качестве ловушек Екатерина Дайс использует два типа сетей: традиционную русскую просодию и структуры сакрального, как например финикийский алфавит или общепринятый порядок стадий алхимического Великого Делания.

В основе архитектуры Садов — сложная система подвижных зеркал, предназначенных для барочного бала-маскарада. Зачастую персонаж появляется в одном стихе под маской, дрожит и мерцает в зеркальной анфиладе, а след его тянется из структуры совсем другого поэтического цикла. Кто перед нами: граф Калиостро? Джакомо Казанова? Донасьен Альфонс Франсуа де Сад? Узнать кавалера на маскараде можно по шпаге либо кольцу:

Приблизь свое кольцо: я камень рассмотрю —
Молочно-белый он как некогда алатырь.

Циклы стихов, наплывая, теснят друг друга, как льдины или слои сновидения. Им, различным по узорчатости, интонациям поэтической речи, да и по концепту, тесно под одной обложкой, но именно за счет стесненности особой выразительности достигают формальные и содержательные особенности каждого из циклов, ведь по словам Ф. Бекона „природа вещей лучше обнаруживает себя в искусственной стесненности, чем в естественной свободе“.

Зачастую фракталящийся, ветвящийся нарратив обрывается, оставляя след, внешне непрерывную синтаксическую форму, да и сама тема блаженного забывания не раз проговаривается Екатериной Дайс:

Пронзая спину, взгляд последней из богинь,
В стеклянной темноте подталкивает сердце
Забыть где ты иль я, забыть где ян и инь,
И в вечной темноте огнем любви согреться.

Тогда посреди убаюкивающего колдовского напева пробуждается глубокое авторское дыхание:

Задыхаясь от собственной красоты…

Поэтическая дикция приобретает особую четкость, а голос силу.

Мы не обращаемся к парковым статуям к молитвой, но было бы уместно возложить цветок и игривой Афродите, и охотнице — Диане, и нежногласой Евтерпе. Как же соотносится поэзия Екатерины Дайс с сакральным?

Cтранно отрицать общий корень поэзии и мистериальных практик. Я склонен не выводить поэзию из заклинаний, магических и религиозных гимнов, напротив, искать корень сакрального в поэзии. Именно из этого древнего корня произрастает таинственная роза творчества Екатерины Дайс.