О том, что же такое интерпассивность, что под этим термином понимал Роберт Пфаллер и какой вклад внёс Славой Жижек — в материале Ивана Кудряшова для Insolarance.

Читайте эту и другие статьи на сайте Insolarance:

https://insolarance.com/introduction-to-interpassivity/

Все мы сталкивались с опытом, когда нечто произошедшее с кем-то другим внезапно вызывает в нас реакцию, словно это произошло с нами. Томас Гоббс считал, что комический эффект вызывает та вспышка гордости, которая отличает пассивного зрителя от бедолаги, распластавшегося на земле после нелепого падения. Но как тогда называется эффект, в котором я спонтанно говорю: «Ой!», делаю фейспалм или бессознательно ощупываю себя (цел ли?), когда досадная оплошность только что произошла с другим? Более того, что происходит с моей позицией, когда то, что происходит словно со мной, на самом деле делается не другим человеком (похожим на меня), а внешним объектом?

Чтобы понять, как же оставаясь пассивным участником отношений, я оказываюсь включен в некоторую форму активности, и было придумано понятие «интерпассивность».

Что же такое интерпассивность?

В отечественном интеллектуальном пространстве это слово возникло благодаря одноименной небольшой работе Славоя Жижека, опубликованной в серии «Лакановские тетради». И в общем-то прижилось только в тех кругах, где читают или хотя бы высоко котируют Лакана. Как ни странно, при этом у термина есть даже страница в русской Википедии (впрочем, по большей части бестолковая).

Кому и зачем понадобилось это понятие? C легкой руки Жижека «названным отцом» «интерпассивности» стал Роберт Пфаллер (чью фамилию написали с ошибкой в Википедии, пришлось править). В 1996 году он использовал этот термин в своем докладе, затем последовало еще несколько статей, объединенных в сборник, а в 2017-м вышла его работа под названием «Интерпассивность: эстетика делегированного наслаждения».

Пфаллер — довольно оригинальный мыслитель, можно сказать один из последних среди современных европейских философов. Недаром одну из его работ Жижек в рецензии окрестил «мгновенной классикой». К сожалению, Пфаллер — почти неизвестный у нас и поэтому не переводящийся (лишь недавно переведена одна из его книг) философ. Или не переводящийся и поэтому почти неизвестный. Кому как больше нравится.

Он выступает за значимость удовольствия, глупости и безрассудства в жизни общества, считая это именно политическим вопросом. Также Пфаллер — противник современных дискурсов, которые в разных формах навязывают нам инфантилизм, искореняя то, что он назвал «взрослым языком». Так, по его мнению, борьба за права индивидуальности на Западе давно превратилась в извращенный паттернализм, заботливо ограничивающий всякий негативный опыт граждан.

Для Пфаллера интерпассивность — это феномен, который проявляет себя в делегировании собственных действий и чувств чему-то внешнему — людям или объектам. Главным образом теория Пфаллера ориентирована на область «делегированного удовольствия» и овнешненных фантазий. Сам автор видел в интерпассивности логичное продолжение исследования человеческих ритуалов, начатое Фрейдом. Например, многим современным субъектам известно странное успокоение, даже удовлетворение от того, что вы сохранили у себя интересный текст или картинку. Ну или хотя бы сделали на своей стене репост подборки книг или полезных ссылок. Пфаллер обращает наше внимание на то, что это удовольствие как бы уже получено внешним образом, именно поэтому так часто мы потом не читаем эти книги.

В этом смысле концепт взял на вооружение Жижек, отметивший, что перенос на других характерен не только в области удовольствия, но и в области смысла — например, в верованиях. Кроме того, Жижек предложил очень яркие, парадигматические примеры интерпассивности — «буддийский молельный барабан», «закадровый смех», «видеомагнитофон, записывающий и “смотрящий за меня” фильмы». Впрочем, и у Пфаллера можно найти пассаж, в котором он сравнивает носителя магического мышления с цивилизованным человеком явно не в пользу последнего. Тот, кто использует куклу вуду или приворотное зелье знает, что он совершает магические действия, цивилизованный же человек, за которого контентом «наслаждаются» видеомагнитофон, копир, память компьютера — не знает, что он делает на самом деле.

Основная идея интерпассивности

Поэтому, когда в Википедии вы читаете следующее определение: «Интерпассивность — феномен, обозначающий лишённость человека аутентичного опыта наслаждения», то можете слать его прямо лесом. Эту ахинею с «аутентичностью» писал олух, не понимающий ни сути феномена, ни теоретических предпосылок его появления. В психоанализе, от которого отталкивались Пфаллер и Жижек, такой ерунды как «аутентичный опыт» попросту не существует. Основная фишка интерпассивности как раз не в «лишенности», а напротив, в сохранении связи с тем, что оказывается воплощено во внешнем. Делегировать — значит, сделать из кого-то передатчика своих интересов, а не стать «лишенцем». Как отмечает Жижек в примере с закадровым смехом, даже если мне не смешно, я все–таки чувствую себя отдохнувшим после просмотра такого шоу или фильма.

Теперь можно сформулировать основную идею, лежащую в понятии интерпассивности. Суть в том, что есть вещи, которые можно «делать», формально бездействуя на фоне действующего другого. Или как сформулирует это Жижек в заглавии своей работы: у нас есть способ как наслаждаться посредством Другого. Стоит заметить, что в работах Жижека речь идет именно о лакановском Большом Другом, хотя большая часть случаев интерпассивности касается воображаемых зеркальных отношений с (маленьким) другим. О том, где и о каком другом должна идти речь, можете сами поразбираться при чтении его работы.

Интерпассивность как концепт выступает сразу в трех ключевых темах. Во-первых, интерпассивность как контрапункт к набившей оскомину «интерактивности». Во-вторых, интерпассивность как феномен, собирающий воедино культурные проявления делегированного опыта и общепринятых фантазмов («иллюзии без хозяина» по Пфаллеру). И в-третьих, интерпассивность как модель, описывающая возникновение субъекта в лакановской версии описания психики. Последнее целиком заслуга и разработка Жижека.

а) Интерактивность предполагает, что сам субъект должен подключиться к информации или объекту, чтобы они приобрели законченность. Тогда интерпассивность — это указание на то, что некоторые вещи (например, классические произведения искусства) вполне существуют и никак не страдают, даже если я остаюсь пассивен — не знаю их или не понимаю. Кроме того, само тяготение новых медиа к интерактивности зачастую оборачивается особой формой пассивности — пассивности всеобщей (интерсубъективной). Ведь если интерактивность сводится к предложенным выборам — в духе голосования за заранее предложенные варианты (например, в интерактивном кино), то с точки зрения субъекта это опыт, в котором он из выбирающего превращается в инструмент выбора. Ты просто должен нажать на кнопку, чтобы процесс продолжался, а то, чего ты хочешь на самом деле — никакого не интересует.

б) Оба автора довольно чувствительны к речи, как и учил Фрейд — особенно внимательны они к устойчивым фигурам речи. Так Пфаллер обнаруживает странную рамку для идей, которые воспринимаются как иллюзии, но остаются анонимными. Это фразы в духе «Я знаю, что это глупо, но … (я это делаю, я в это верю, я хочу знать)». В самом деле ведь кто-то интересуется спортом, гороскопами и политическими выборами, кто-то поддерживает ритуалы вокруг Деда Мороза и первого разговора с подростком о сексе, кто-то верит в приметы, саморегуляцию рынков и историю в учебниках. «Похоже, это именно тот случай, когда иллюзии … действительно важны: они, очевидно, не являются личными иллюзиями; таким образом, они принадлежат другим. Но кто эти другие? Дети? Предки? Дураки?» — спрашивает Пфаллер. Похоже, здесь мы имеем дело с самой формой иллюзии, для которой не найти каких-либо верующих. Эти иллюзии на первый взгляд кажутся иллюзиями других, но при близком рассмотрении оказываются иллюзиями без предметов. Их создает ритуал, а ритуал создается симптомом и коренящемся в нем наслаждением. То есть это то, что делают ради того, чтобы делать — и лишь затем постфактум объясняют.

в) Предположение Жижека о том, почему подобный опыт столь распространен коррелирует с его идеей, что сам переход от первоначального состояния к субъективации опыта происходит именно по модели интерпассивности. С точки зрения психоанализа каждый рожденный ребенок в силу своей слабой приспособленности в первые месяцы выступает в качестве объекта для взрослых, но, тогда как и когда возникают структуры субъективности? Это непросто объяснить без традиционного запихивания в природу человека телеологии — мол в нём есть механизм саморазвития, в которое заложен будущий активный субъект. Здесь всегда есть парадокс предвосхищения: чтобы реализовать активность нужно уже быть субъектом этой активности (тем, кто целеполагает, выбирает способ действия, оценивает результат), но как внутренне стать субъектом, не имея опыта активности, будучи объектом чужих действий (уход и слова окружающих)?

Жижек предлагает по-своему элегантное решение: субъект возникает не в тот момент, когда ребенок окажется способен взаимодействовать с вещами мира и артикулировать в языке свои желания, а на этапе, предшествующем этому. Раскол появляется в тот момент, когда ребенок накапливает достаточный опыт фрустрации, позволяющий разделить свою потребность и действия Другого.

Таким образом у того, кто выступал объектом, появляется желание, но еще нет действия его воплощающего. Чтобы эта связка появилась нужен логический промежуточный шаг: момент интерпассивности, в котором от представления «Другой это делает за меня» субъект мысленно переходит к «это делается мной через Другого». Подобный ход мысли по-своему предопределен тем, что пока еще ребенок не знает других желаний, кроме своих. Открыть факт, что у матери (Другого) есть какие-то еще неизвестные (не только ребенку, но порой и ей самой) желания — ему еще только предстоит. Таким образом интерпассивность — это и есть первый шаг в субъективации: представить себя тем, кто делегирует свое удовлетворение другому. Иными словами, чтобы произвести субъекта необходима вовсе не автономная активность, порождаемая изнутри (как считали философы Нового времени). Для этого скорее нужно принять факт того, что ты пассивный объект в действиях Другого, а затем совершить проекцию этой позиции на Другого. То есть по сути сперва создается место того, кто действует, а только потом субъект начинает с ней как-то идентифицироваться, пытаться ее занять.

Стоит отметить, что термин прочно вошел в обиход. Например, им пользуются социальные критики, исследователи современной психологии и даже художники. Причем сам термин все чаще мутирует в представление о навязывании некоторого опыта извне пассивному субъекту (корректность такой интерпретации колеблется от сомнительной до бредовой). Подобный пафос критики интерпассивности демонстрирует слабое понимание сути.

Так, когда один современный художник говорит о том, что «интерпассивность выявляет то, что прячет интерактивность — допущение зависимости пользователя; интерактивность, напротив, заставляет полагать, что субъект владеет своим языком», то напрашивается логичный вопрос: «а чем это отличается от механизма идеологии?».

Интерпассивность — это не сведение человека до объекта неким внешним институтом/структурой, интерпассивность — это напротив о том, как субъект сохраняется там, где он на первый взгляд редуцирован до объекта манипуляций Другого. Даже если не осознает этого.

Автор текста: Иван Кудряшов.

В оформлении использованы работы Paolo Barretta и Henri Prestes.