Есть холодные города с буйной зеленью — Дублин, Петербург: распределенная в воздухе влага отливается в листве, которая кажется порой более убедительной, чем в отчетливо южных городах. Стихи Екатерины Захаркив похожи на эти города: они холодны, почти отстраненны, и, в то же время, внутри них горит особый холодный огонь, приводящий мир этих стихов в движение, освещающий его с небывалой подробностью. Эта подробность — свойство зрения: взгляд не скользит по предметам, но словно бы сталкивается с ними, а речь стремится ухватить это столкновение, сделать его материальным. Важно, что это взгляд движущегося человека: здесь всё разворачивается в движении: иногда об этом движении говорится прямо — мы идем — чаще оно лишь подразумевается в смене видимых картин, в особом устройстве образа, что всегда избыточен и недостаточен, фрагментарен, выхвачен фланирующим взглядом. В то же время обилие местоимений — ты, я, мы — дает понять, что ни взгляд, ни перемещения не существуют ради самих себя: они вовлечены в диалог — важно рассказать о них кому-то (себе, некоему ты), и именно как рассказ, как звено коммуникативной цепи они и существуют, разветвляясь и расширяясь вдаль, охватывая всё видимое пространство.

Кирилл Корчагин

* * *

мы зашли в более дальние, более темные камеры

за химией цвета и вообще за природой зрения

где деньги и фотографии не подступают к горлу

где реальность и отраженные образы

поглощены феноменом расстояния

избавленные от присутствия нашего детства

когда мы приехали в парк в выходные

летнее солнце, световые волны предметов

— теперь уже за невинностью взгляда

в разорванных документах за порогом отличия

более молодые лица родителей

маленькие пейзажи на ладонях дошкольников

кленовые листья, бензиновые разводы

дальше все отступая и отступая

на этом изображении извлеченном из затемнения

когда достигнув предела маргинальности места

и предела первой любви мы избавили

эту политику и эти карточки

от присутствия нашей юности

образуя единую ось, совпадая зрачками

чувствуя наготу дистанции

как свою собственную наготу

вопреки невидимому дыму всех мертвых

и похожему дыму живых

мы наконец зашли за разнородный ряд

в самую глубину процесса —

где шум отражается от шума

и нет никакого огня

* * *

неузнанная, она лежит в руинах прошлого

местность смотрит назад — там расположенная

вон там

в затмении рабочих кварталов взломанных языком

в осколках костей под снегом лагеря

в бледном лесу летящем по следу мертвых собак

в магазине готового платья, в приемных консульств

где вампиры бытуют на пределе программы

возобновляемый иск против мира который

лишь сверкание. а это — твоя ли ночь?

в пещере будущего шевеля органами сверхчувств

твоя ли ночь ночь ночь бестелесных детей превращает

в прикосновение свободы, огненных кипарисов, взгляда

синего как неразрывное лето

* * *

однажды, адам,

в дебрях каникул

где стоят столбы пыли

вспять проливается плод

так, в амфибической дреме

бескрайних машин

никто полуплача не окликает тебя кроме собственно имени

никто распознав не любит тебя кроме самой любви

в темной развеске трамвайных линий

электризуя жест ты сам стекленеешь весь в крыльях

полицейская тишина зияет над промедлением

в эхе фонем возникает фермата

ты испытываешь изображение

одолевая моторы извне

ты видишь нас панорамным зрением

мы видим парк

* * *

скажи только что святость тропиков и шелковые пределы солнца удалились в жака стелла зачем тебе вопреки золота лиц его нужны зоны водораздела

blind spot на месте где цветок опадает с розы он не придумал прошлое, но сломал арктику звезд в мир где ты беснуешься не умолкая

искаженный тенями он приветствовал одиночных землян окаменевшим платком

он рассыпается, но это неправда

мы, твоя смерть, принимаем возлюбленные движения в отряды (убийц) в течение десятков лет убиваем corpus tuum и съедаем его

audieu стесненные чувства юности мы опускаемся в кресло-кровать и заучиваем длинные строфы в одном негромком всхлипывании в шесть утра

скажи вместе с тем пальмовая настойка колониальный стиль и мифическое отрицание вины скажи только зачем тебе беломраморные проститутки как знак подавления

скажи только как нам исследовать вопрос восстановления мамонта или днк плачущей птицы додо в груди тирании

скажи только чтобы слова были пусты

чтобы гниющие были в земле, а жак стелла играл на клавесине

давным-давно человек с офорта сам сделал первый шаг

* * *

Когда проходишь мимо этих колонн

и возносится город с быстротой калейдоскопа

я чувствую явственно —

спицы атомных станций внутри голов

настраиваются на родство

которое невозможно отвергнуть

когда минуешь те сталагнаты

выпуская поверхность отрекшись

в смутной памяти о

которую невозможно ни отыскать ни отвергнуть

в патине камня в мутации

исключений я всего лишь плоть

отряда плоть излучения или ночи

которую невозможно

избыть отыскать отвергнуть

кажется, осведомленность

о розе ветров спасла бы, однако

ундулирует облако

и басы нежны

глубоки отважны

.

здесь ли еще ты

жан ле февр

идешь ли ты здесь

среди нас

тихий лицом

со знаками назидания

да

ты с нами

чтоб утаить призраков подземелья

перехватить их взгляд