С 9 по 11 августа в Хельсинки пройдёт очередной Flow — самый географически близкий к России фестиваль среди топовых европейских мероприятий такого рода. Русская версия официального сайта Flow демонстрирует, кого именно организаторы в этот раз считают хедлайнерами — The Cure, Tame Impala, Соланж, Робин, Эрику Баду и Джеймса Блейка, — для того же, чтобы узнать всю остальную программу, предлагается проследовать в основную, англоязычную часть сайта. Между тем, как и на всех масштабных фестивалях, самые интересные имена в составе Flow зачастую оказываются написаны на афишах мелким шрифтом где-нибудь в нижнем углу, а за по-настоящему яркими и неповторимыми впечатлениями приходится отползти от главной сцены на приличное расстояние. Ниже — подборка артистов, ради которых на Flow в этом году отправлюсь я и чью музыку настоятельно рекомендую послушать и вам.

1). Jlin

Темнокожая продюсер из пригородов Чикаго, взявшая за основу специфический местный музыкально-танцевальный стиль футворк. Больше всего эту кипучую, суетливую и изобретательную музыку, нередко отказывающуюся — в отличие от породившего её гетто-хауса — от ровного бита на 4/4, хочется сравнить со своего рода электронной чечёткой: гиперактивные футворк-треки провоцируют соответствующие телодвижения, увековеченные, например, в клипе на композицию Jlin «Carbon 7», но порой сопровождающие и её живые выступления. При всей их опорно-двигательной эффективности записи Jlin, однако, абсолютно филигранно сочинены и даже, я бы сказал, собраны. Неоднородные перкуссионные удары она соединяет друг с другом на манер игрока в «Тетрис», имеющего дело с асимметричными фигурками, которые появляются перед его глазами в случайном порядке, — получается музыка реактивная, находчивая и непредсказуемая. Видеоряд для выступления на Flow артистке делает берлинская художница Тереза Баумгартнер, с которой они уже ранее сотрудничали над, вероятно, лучшей на данный момент пластинкой Jlin «Black Origami».

2). Фэроу Сандерс

Без малого 80-летний джазовый классик, начинавший в поздних составах Колтрейна и, видимо, именно оттуда унаследовавший понимание джаза прежде всего как духовной практики: в большинстве своих записей Сандерс обращается, кажется, не к нам с вами, а поверх наших голов — прямиком к Божественному Провидению. На это указывают и их заголовки («Creator Has a Masterplan», «Hum-Allah Hum-Allah Hum-Allah», «Morning Prayer», «Let Us Go Into the House of the Lord»), и непосредственное содержание: с длинными воспаряющими в небо саксофонными соло и яркими вокальными выходами, напоминающими молитвенные мантры. При этом авангардистский раж зрелого Колтрейна здесь чаще всего оказывается приглушён и приручён: Сандерс ведёт с Создателем не спор, но мирную и доброжелательную беседу — даже там, где музыка вроде бы норовит обрушиться в хаос, рано или поздно возникает чёткий грув, а вслед за ним и очередная неотразимая саксофонная мелодия. Лучшие записи музыканта вышли около полувека назад (серию классических работ открыл в 1969-м альбом «Karma», а подытожил диск «Izipho Zam» 1973-го), но это тот случай, когда временные рамки не имеют большого значения: идя на концерт Сандерса, ты скорее жаждешь приобщиться к великой традиции — стремительно и неумолимо уходящей в прошлое, — нежели услышать конкретные мелодии и ритмы.

3). Stereolab

Вероятно, самый известный проект в этой подборке, но сердцу не прикажешь — для меня реюнион Stereolab это, несомненно, один из главных поводов поехать на фестиваль Flow. Новой музыки проект под управлением Тима Гейна и Летиции Садье не выпускал более десяти лет (альбом ауттейков «Not Music» не в счёт) — было отчего соскучиться. В 1990-е и 2000-е Stereolab воплотили идеальный для поп-группы творческий сценарий: они сочиняли музыку разом предельно мелодичную, с отзвуками, казалось бы, навсегда утерянного поп-культурой шестидесятнического наива, и при этом хитро и изобретательно сделанную, сотканную из обрывков продвинутых жанров типа краутрока или шугейза и обогащённую к тому же лёгким дадаистским флёром (см. хотя бы заголовок их ключевого альбома «Emperor Tomato Ketchup»). Иными словами, образованные люди играют в поп (предлог можно как оставить, так и убрать) — и после того, как Stereolab ушли в бессрочный отпуск, эта ниша, по ощущению, заметно опустела. Их возвращение сродни долгожданной встрече со старыми друзьями: увидеть и услышать Летицию Садье, воркующую на французском в стиле певиц эпохи йе-йе под аккомпанемент строгого тевтонского моторик-бита, прямо-таки не терпится.

4). Saba Alizadeh

Один из плюсов международных музыкальных фестивалей — предоставляемая ими возможность одним глазком заглянуть в пространство чужих, далёких, малознакомых музыкальных культур. Не буду скрывать — я почти ничего не знаю об иранской музыке, кроме того, что рок-н-ролл западного образца в этой стране закончился, едва начавшись, с Исламской революцией 1979 года (по сети уже много лет ходят картинки с девушками в европейских костюмах и кэпшном в духе «Иран, который мы потеряли»). Творчество Сабы Ализаде — свидетельство того, что необычайно интересные записи сочиняются и издаются на этой территории до сих пор, причём местные композиторы по-прежнему ничуть не глухи в том числе и к западным традициям, только не популярного, а скорее академического вектора. Ализаде — виртуоз национального персидского струнно-смычкового инструмента кеманча («Дека из тонкой змеиной, рыбьей кожи или бычьего пузыря. Смычок лукообразный с конским волосом» — само описание инструмента из Википедии уже звучит как поэзия), однако музыку он с помощью кеманчи делает ничуть не старообразную, а наоборот, ультрасовременную, явно великолепно информированную о дроун-эмбиенте и сходных жанрах — временами всё это звучит натурально как Феннеш на фарси. Единственное, что вызывает тревогу: творчество Ализаде явно требует того, что Полин Оливерос называла «глубоким слушанием», «deep listening», — фестивальный же опыт, наоборот, заточен под удовлетворение культурных потребностей в скоростном режиме. Остаётся надеяться, что во время его концерта на других сценах не будет происходит ничего особенно интересного, и выступление Ализаде, таким образом, удастся высидеть от начала до конца.

5). Maarja Nuut ja Ruum

Призрачный, туманный эстонский психофолк, построенный на увлекательном, вовсе не всегда симбиотическом сочетании звучаний живых инструментов — прежде всего скрипки, — и электроники. Последняя вторгается в лесную акустику Maarja Nuut ja Ruum диссонирующим элементом — эффектный звуковой образ наступления цивилизации на дикую природу, — но затем обретает в ней своё законное место, сливаясь со скрипичным дроуном в единый завораживающий гул. Отдельный выразительный элемент — вокал Марьи Нуут, словно бы произносящей в микрофон какие-то таинственные языческие заклинания. Поневоле задумаешься о том, как здорово иногда не понимать языка, на котором поётся та или иная музыка — а ну как выяснилось бы, что Maarja Nuut ja Ruum пишут песни о несчастной любви или о клубных вечеринках? Впрочем, это, конечно, крайне маловероятно — с такой-то интонацией и в таком-то звуке. Но так или иначе, голос Нуут становится важной частью инструментальной палитры проекта, а в её стихи, слушая музыку группы, с лёгкостью вчитываешь собственное содержание: в основном, мистически-сказочного толка.

6). Slowthai

Борзый, дерзкий и талантливый представитель новой волны грайма — судя по всему, один из самых интересных фрешменов 2019-го (да простится мне этот неуклюжий, но отчего-то вошедший в обиход термин). В Великобритании Slowthai ценят, в основном, за непримиримую политическую позицию (Guardian с умилением документирует, кажется, каждый случай, когда он произносит «fuck the Queen» или «fuck Theresa May»), но для меня — и, надо думать, для большинства слушателей за пределами Соединённого Королевства — значение имеет другое: то, что хорошо подвешенный язык (про такое раньше говорили: без костей!) позволяет артисту безупречно справляться с решительно всяким аккомпанементом — от энергичного басовитого панка трека «Doorman» до заторможенного, причудливо синкопированного бита «Nothing Great About Britain» с эффектными паузами в ритм-треке на первой доле каждого такта. «I’m just the boy in da corner», — говорит Slowthai в заглавной песне с дебютного альбома, утверждая таким образом, во-первых, стилистическую преемственность («Boy in da Corner» — альбом суперзвезды предыдущего поколения грайма, Диззи Раскала), а во-вторых, подчёркивая своё провинциальное происхождение: артист родом из Нортгемптона, и в нём в самом деле есть драйв и целеустремлённость, присущая выскочкам из глубинки.

7). Khruangbin

Вот на кого давно хотелось посмотреть: техасское трио Khruangbin — двое мальчиков, одна девочка — в некотором смысле квинтэссенция хипстерского глобализма. Сочиняют они нежный, мечтательный психоделический поп по мотивам обрывков музыки народов мира, услышанных, видимо, в процессе ленивого путешествия по ссылкам «similar videos» на YouTube: в итоге где-то слышатся далёкие отзвуки таиландского фанка, где-то — лаосского молама, а где-то — винтажных афрокарибских традиций. В результате материал Khruangbin неминуемо обрастает привлекательным облаком тэгов — впрочем, о глубоком проникновении в суть задействованных жанров здесь речи нет, в саунде группы они не более чем экзотическая краска. Это, однако, никоим образом не плохо (хотя и идёт вразрез с антиколониалистским дискурсом последних двух десятков лет) — то же самое, в конце концов, ещё в 1950-е делали композиторы, чьи работы позже объединили под вывеской exotica. Khruangbin в действительности оказываются продолжателями именно этой традиции, а их записи так и тянет поставить в один ряд с сочинениями, например, Мартина Денни или Леса Бакстера.

8). Vessel

Англичанин Vessel, носитель красивого — и, хочется сказать, культурно обязывающего — имени Себастьян Гейнсборо, находчиво деконструирует клубную электронику: его записи завораживают прежде всего своим ломаным, рваным ритмом. Проще всего это объяснить через спортивную аналогию. Есть, скажем, бег, где ты непрерывно движешься от старта к финишу — и среднестастистический танцевальный трек можно вполне достоверно ему уподобить, — а есть футбол, где ты на протяжении матча то по несколько минут стоишь на месте или медленно перемещаешься по полю в поисках мяча, а потом совершаешь стремительные рывки и ускорения; музыка Vessel развивается именно по последнему сценарию. Особенно очевидным это стало в его третьем по счёту — и самом впечатляющем — альбоме «Queen of Golden Dogs», где тахикардические биты уравновешены эпизодами величественной неоклассики. Такое чувство, что два ощущения времени — суматошное время повседневной жизни горожанина в 2019 году и вечное, незыблемое время канонизированной симфонической музыки — вступают здесь друг с другом в захватывающий конфликт. Кстати, почти все треки с «Queen of Golden Dogs» имеют в скобках после заголовка конкретные посвящения (for Jasmine, for Maggie, for Eleanor и так далее). Сравнения Vessel с Афексом Твином, недостатка в которых не было и прежде, таким образом, заново актуализируются: по дискографии Афекса точно так же разбросаны посвящения девушкам, с которыми он в разное время жил и встречался.