Локус про локус. Алексей Кардаш, @insolarance

Текст из второго зина сообщества «Локус» . Информацию о печатном издании можно найти здесь

Философия претендует на глобальную значимость, но с необходимостью имеет локальную реализацию. Это один из самых простых способов обозначить проблемную точку соединения между глобальной и локальной сторонами философии. В сухом остатке речь идет об отношении между тем, что производится и где.

Иногда это отношение предельно банально, как в случае с потребительскими товарами — если нечто является качественным, то неважно, где оно сделано. Вместе с тем, качество вещи зачастую непрозрачно для потребителя, поэтому «где» может использоваться когда затруднительно или невыгодно говорить о том, что она такое. Таким образом: (1) либо речь о том, где нечто производится или реализуется, является лишней; (2) либо только говоря о том, где возникло нечто, мы можем сказать что-то значимое о нем.

В случае с философией отношение кажется более запутанным: её «что» противопоставлено её «где» из–за универсального характера философских идей. Можно иронизировать над академическими клише, вроде актуальности философского исследования, но проблема часто не в неактуальности исследования, а в том, кому исследователь должен объяснять актуальность работы, а точнее, где именно ему необходимо это делать.

В философии влияние места имеет строго внешний характер. Если допустить обратное, то содержание перестает быть в полном смысле философским. Представьте: у Платона утверждается, что знание ценнее истинного мнения только в Греции, но за ее пределами это не так, и там не является ошибкой обратное. Такая оговорка не просто сделала бы позицию Платона бессмысленной для не греков, но и сделала бы её философски бессмысленной в принципе. Вместо философской позиции перед нами бы оказалось свидетельство о воззрениях древних, имеющее социологическую или культурологическую ценность.

Философия не нуждается в конкретном месте. В нем нуждается философ. Но природа его занятия противится месту. Философско-бюрократический конфликт — это конфликт философа и места, представленного его агентами. Частично и сам философ оказывается бюрократом когда получает гранты, пишет отчеты и т.д. Если философ преуспевает в этой борьбе, то место становится подобным не месту работы, но коворкингу (не месту, которое собирает, а месту, где собираются).

Иначе говоря, у философа нет шансов победить место, но он может его обжить.

Каждое место, где производится философия характеризуется тем, что я бы назвал сетями предвзятости. Может показаться, что философские места не нуждаются в специальной характеристике, так как их можно описать по аналогии с производством научного знания. Мне такие аналогии видятся слабо применимыми из–за специфики философского знания.

Куновская парадигма предполагает слишком высокую степень согласия и общности исследователей, чтобы напрямую применять ее к философии. Исследовательскую программу Лакатоса приспособить проще, но нередко оказывается проблематичным поиск устойчивых позитивных эвристик, как и того, что можно было бы назвать кольцом вспомогательных гипотез. Интеллектуальные сети Коллинза, как кажется, могут быть концепцией, успешно описывающей институциональную сторону философского места. Но из этого не следует какого-либо влияния связей и преемственности на содержание философских текстов. Тем не менее, я опираюсь на некоторые интуиции двух последних концепций.

Что же такое сети предвзятости? В философском месте могут быть направления и мыслители, изучение которых считается наиболее серьезным и достойным делом или наоборот. На мой взгляд, всегда выражен хотя бы один элемент — имеют место либо заметные антипатии, либо симпатии местных к определенной мысли. Такая предвзятость оказывается сетевой в том смысле, что она курсирует среди местных как информация об особенностях места. Её легко отличить от личной предвзятости, которая часто бывает параллельна сетям предвзятости, но иногда наоборот — является их прямым продолжением.

Например, после того, как Теэтет упоминает позицию Протагора о знании, то Сократ приводит контраргумент и говорит следующее: «Протагор был премудр и эти загадочные слова бросил нам, всякому сброду, ученикам же своим втайне рассказал истину». Форма этого ироничного высказывания подразумевает позитивную предвзятость к Протагору. Вместе с тем, очевидно, что это не личная симпатия Сократа (мы ясно видим обратное). Премудрость Протагора — это то, что действительно имеет место в сети предвзятости эллинских интеллектуалов. Сократ же не соглашается с мыслью, приписываемой премудрому, но одобряет уважение Теэтета к местным конвенциям.

Если же предлагать визуальную метафору, то место философии — это комната, порастающая паутиной сетей предвзятости. Некоторые из этих сетей могут быть связаны, другие же могут находиться по разным углам, третьи быть зависимыми частями одной большой сети. Важно, что объединяющий фактор — это не обязательные связи, а само место, пространство, локус. В остальном же, полагаю, что ассоциации с бэконовскими и ницшеанскими пауками только поддерживают смысл метафоры.

Нас же интересует не позитивная или негативная предвзятость, но третье — философия, которая не представлена и не учтена в конкретных сетях предвзятости. Именно здесь и возможно обжить место, установив монополию на компетенции.

Потенциальный монополист — это любой, кто принесет доселе неведанную философию на места.

Типичная реакция сети предвзятости в таком случае — это понимание нового через ассоциацию с тем, что уже в нее включено. Сеть предвзятости — это также и сеть ориентиров, своего рода интеллектуальный компас, призванный помочь философам не заплутать в лесах мысли (или же все–таки заплутать, но «правильно»).

Успешно отбивая попытку такого включения, монополист получает преимущества, например кредит доверия на правах одного из немногих специалистов или возможность незаметно «добавить от себя». Здесь все еще присутствует риск, ведь новое все–таки будет включено в сеть предвзятости, но не через ассоциацию. Само же включение угрожает монополии. Так что монополисту выгодно как можно дольше находиться в статусе «единственного специалиста». Естественно, монополистом может быть и группа близких по духу исследователей.

На мой взгляд, сети предвзятости — это не какое-то явление, характерное исключительно для «периферийных» мест философии. Здесь стоит избегать ассоциации с отношениями «метрополия-колония» или «центр-периферия». В существенном для нас аспекте схожи ситуации и когда нечто из мирового философского мейнстрима находит место в рамках «периферийной» философии, и когда в университетах, где разворачивается мейнстрим, находится место чему-то с точки зрения мейнстрима диковинному. У разных сетей предвзятости свои «слепые пятна».

Главное, чем сеть может ответить на появление монополиста — купированием зарождающейся монополии, обоснованной демонстрацией того, что сети уже известно нечто существенное о том, что в нее пытаются включить. К примеру, установить монополию на Мейясу куда труднее, если на месте специалист по Юму. Глобальная же позитивная функция состоит в создании неформальной сети ориентиров, которая заведомо уводит исследователей от риска вложения времени в направления, которые не востребованы в конкретном месте.

Месту, где сплавляется глобальная и локальная сторона философии присуща пинчоновская атмосфера — одна из сторон всегда норовит показаться мистификацией или шуткой, которой придают слишком много значения. Поэтому нетрудно воображать себя только агентом сети или объективно востребованной философии. В том и состоит загвоздка, что оба случая оказываются эффектом реализации философской практики, которая не только может быть мотивирована любой из сторон, но и мотивировать к ориентиру на любую из них. Ввиду этого мы достоверно и не знаем, но всегда догадываемся: что и где возникает в философии.