Автор: Сол Ньюмен

Перевод: Дмитрий Поляков

Анархисты утверждают, что Маркс (да и большая часть марксистской традиции) в целом пренебрегает автономией политической власти и особенно власти государства. Бакунин, например, утверждал, что марксисты уделяют слишком много внимания формам государственной власти без учета того, как на самом деле действует государственная власть, и ее структурного доминирования в обществе:

«Они не знают, что деспотизм заключается не столько в форме государства и власти, сколько в самом принципе государства и политической власти»[1].

Другими словами, сосредотачиваясь на классовом характере политической власти (государство является либо политическим инструментом буржуазии, либо просто служит буржуазным интересам), Маркс игнорирует то, что само государство в качестве структуры господства и суверенитета имеет свою специфическую, выходящую за рамки классовых интересов логику самосохранения и экспансии. Вот почему, согласно Кропоткину, мы должны взглянуть по ту сторону буржуазной формы, принятой государством при нынешнем капитализме, и признать наличие автономной структуры власти и господства, которая всегда будет препятствием для революции [2]. Государство, иначе говоря, конституирует свой собственный локус власти: оно не просто инструмент или выражение классовой власти, не просто политическое выражение капиталистического способа производства. Скорее, у государственной власти есть свои организационные принципы и прерогативы, своя тенденция к господству над социальными силами. Таким образом, ключевое различие между анархистским и марксистским подходами к государству заключается в том, что последний склонен рассматривать классовую природу государства как источник его господства, тогда как первый рассматривает государство в качестве господствующего независимо от контролирующего его класса.

Давайте подробнее рассмотрим отношение государства к капитализму и классу, представленное в анархистском анализе. Хотя некоторые параллели между марксистским и анархистским подходами к государству при капитализме все же имеются, есть и важные различия. Как и в случае с марксистским анализом, анархисты утверждают, что государство функционирует ради поддержания капиталистического способа производства — оно обеспечивает среду (как принудительно, так и регулятивно), в которой буржуазия может продолжать эксплуатировать рабочего, тем самым увековечивая капиталистическое накопление. Однако это не означает, что государство является простым эпифеноменом капитализма и безусловным инструментом буржуазных классовых интересов: за буржуазным накоплением капитала стоит этатистский проект бесконечного накопления власти. Иначе говоря, вместо того, чтобы рассматривать государство лишь как инструмент капиталистического накопления, его можно рассматривать и противоположным образом: капитализм — это способ накопления власти государством; отношения государственной власти пересекаются, усиливают и, в свою очередь, усиливаются отношениями капитализма. Тем самым отношения между политическим и экономическим являются более сложными и в действительности могут функционировать способом, обратном тому, что дан в марксистском анализе, где экономические силы определяют силы политические. Алан Картер задается вопросом:

Но что мешает нам развить альтернативный подход, а именно: надстройка подбирает конкретные производственные отношения, поскольку они функционируют во благо этой надстройки? Авторитарное пост-капиталистическое государство может, например, выбирать управленческие отношения, а не поддерживать фабричные комитеты, потому что первые позволяют извлекать прибыль, требуемую государством для того, чтобы навязывать свое правление (в противоположность тому, чтобы позволить пролетариату потреблять его собственную продукцию…)[3].

Проблема, по словам Картера, заключается в непонимании марксистами из–за их экономического редукционизма того, что государство всегда действует в целях защиты своих собственных интересов и что в пост-капиталистическом обществе этот императив своей силы не утратит. Будучи структурой власти, государство имеет собственные интересы вне интересов капиталистического класса, оно поддерживает конфигурацию тех экономических отношений, которые наилучшим образом позволяют ему расширять свою власть через генерацию прибыли: эта конфигурация может быть капитализмом, но при других обстоятельствах может быть даже социализмом.

Если мы посмотрим на так называемый неолиберальный «откат» государства во многих обществах с начала 1980-х годов до недавнего времени — то, что поверхностно могло предполагаться как полная подчиненность государства буржуазным экономическим интересам вплоть до собственного «отмирания» при капитализме — мы обнаруживаем обратное. До того, как государственная власть была минимизирована, ее бесконечно расширяли, а конкретно — ее функции безопасности, наблюдения и развязывания войн (в то время как функции социального обеспечения сокращались).

Квази-либертарная риторика о том, чтобы «снять правительство с наших плеч», скрывала в точности противоположное явление: государство, которое было не только более жестоким и насильственным, но также более интрузивным и интервенционистским, регулирующим социальные взаимодействия и индивидуальное поведение посредством формирования государственно-рыночного дисциплинирования. «Государство-Нянька», которое любят осуждать — и не без оснований — консервативные таблоиды в Соединенном Королевстве является лишь обратной стороной неолиберального государства. Это способ попытаться сгладить социальные потрясения и антагонизмы, порожденные неолиберальным рынком, через фетишизацию некой смутной идеологии «сообщества», находящегося под угрозой со стороны всевозможных «антисоциальных» поведений и «нездоровых» образов жизни — дискурс, который легимитизирует для государства еще большую власть дисциплинировать, принуждать и надзирать. Таким образом, неолиберализм, отнюдь не являясь отходом от государства, подразумевает гораздо более сложное взаимодействие между государством и обществом, более интенсивное государственное регулирование социальных взаимодействий и нравственного поведения, которое имеет место на молекулярном уровне. Неолиберализм не имеет ничего общего с классическими представлениями о невмешательстве государства, но является политической рациональностью, которая стремится конструировать социальные отношения и индивидуальное поведение в соответствии с рыночной логикой; проект, который подразумевает не ограничение или минимизацию государственной власти, а прямо противоположное. Обширный анализ Фуко неолиберализма как рациональности управления показывает, что «уход государства» из общества является в то же время проектом самого государства, новым способом артикуляции его власти. Как говорит Томас Лемке в резюме лекций Фуко о неолиберальной государственности:

В отношении сдвига в разграничении государства и общества исследования показывают, что неолиберальные формы правления не просто приводят к сдвигу в способности действовать в стороне от государства и на уровне общества, к сведению государства или его ограничений к некоторым базовым функциями. Неолиберальные формы правления демонстрируют не только прямое вмешательство посредством уполномоченных и специализированных государственных аппаратов, но также, что характерно, разрабатывают косвенные методы управления и контроля над индивидами, не неся при этом ответственности за них [4].

Более того, мы можем видеть, что в условиях нынешнего кризиса неолиберализма государство лишь слегка ре-артикулирует себя иным способом, без сомнения, в некой квази-кейнсианской форме: с банковскими санациями, денежными вливаниями, большими пакетами расходов и т.д. Однако дело не в том, что государство возвращается. Государство никогда и не уходило. Оно просто взаимодействовало с обществом в других обличьях. Таким образом, для анархистов государство, принимает ли оно неолиберальную, нео-кейнсианскую или какую-либо другую форму, в целом всегда является все той же структурой господства и контроля, оно всегда несет с собой насилие, угнетение и неравенство. Действительно, государственная власть в последнее время не сокращалась, а усиливалась и расширялась до такой степени, что различие между государством и гражданским обществом — концептуальное различие, которое было центральным для либерализма и, в иной форме, для марксизма — практически стерлось. Феномен так называемого государственно-частного партнерства, в котором сильно заинтересованы социал-демократические правительства, повсеместный контроль за общественными пространствами и расширение биополитических систем контроля (биометрическое сканирование, базы данных ДНК, отпечатки пальцев в аэропортах и т.д.), когда даже внутренности нашего тела больше не являются приватной сферой, — все это показывает, как государство в известном смысле картировалось на гражданское общество до такой степени, что они становятся идентичными. Лучше всего это выражает Майкл Хардт, когда ссылается на пост-гражданское состояние, в котором «исчезло не государство, а гражданское общество!» [5]. Фундаментальное понимание, которое мы можем извлечь из анархистского анализа, заключается в том, что современный государственный проект — это проект тоталитарный. «Реально существующие» тоталитарные режимы начала и середины XX века были всего лишь грубыми и в конечном итоге безуспешными попытками установить то, что в современных обществах реализуется гораздо более утонченным и всеобъемлющим способом. Наши постлиберальные и биополитические государства безопасности тоталитарны именно в том смысле, что мы (пока) не воспринимаем их как таковые, т.е. осуществляющими власть через технологически поддерживаемую и технологически управляемую сеть контроля и надзора, которая пронизывает общество на всех уровнях. Мания большего контроля, большей безопасности, большего надзора, большего сбора информации и так далее, которую демонстрируют сегодня наши правительства, указывает на необратимую природу этого государственного проекта.

https://akrateia.info/anarkhistskaia-teoriia-gosudarstva/

Примечания

1. Бакунин М.А. Кнуто-германская империя и социальная революция. М.: ЛЕНАНД, 2020. С. 27.

2. См.: Кропоткин П.А. Государство, его роль в истории // Анархия: Сборник / Сост. и предисловие Р.К. Баландина. М.: Айрис-пресс, 2002. С. 272.

3. Alan Carter, «Outline of an Anarchist Theory of History», in David Goodway (ed.) For Anarchism: History, Theory and Practice, (London: Routledge, 1989), pp. 176–97 at 180–1.

4. См.: Thomas Lemke, «“The birth of bio-politics”: Michel Foucault’s lecture at the Collège de France on neo-liberal governmentality», Economy and Society, 30(2), May 2001, pp. 190–207 at 201.

5. См.: Michael Hardt, «The Withering of Civil Society», in E. Kaufman and K.J. Heller (eds), Deleuze and Guattari: New Mappings in Politics, Philosophy and Culture (Minneapolis, MN: University of Minnesota Press, 1998), pp. 23–39.

Источник: Newman S. The Politics of Postanarchism. — Edinburgh: Edinburgh University Press, 2010. — pp. 77–80.