Каналы типа 4News и RussiaToday взяли на вооружение производство новостных репортажей по законам мини-блокбастеров. Например, в последнем сюжете (я намеренно не привожу его видео, а только скриншот. см фото 1) спасение африканских беженцев беллетризовано в захватывающий нарратив, в котором разнородные фрагменты выстраиваются в цепь событий и слагаются в единый эстетически завершенный образ завернутой в золотую фольгу, измученной, но в итоге спасенной белыми полубогами в масках и перчатках и оттого напевающей тихонько гимн родной Нигерии беженки.

И дело не в том, на каком визуальном языке показывать трагедию, дело в бесперебойном воспроизводстве массмедиями самого фрейма «трагедии» со всеми ее конструктивными принципами балансирования зрителя между страхом и состраданием и в итоге катарсической разрядкой. Современное документальное кино (см. фото 2) также не будучи свободным от наррации и необходимости разворачивания фабулы все–таки перенесло в киноязык модернистские стратегии отстранённого взгляда, автореференциальных отступов и фрагментации. Это кино в своих лучших образцах (кадр из фильма победителя последнего Берлинале «Море в огне» Джанфранко Рози) хоть как-то борется с пресловутым «каннибализмом белого буржуа» (Брехт) при взгляде на страдания черных, хотя и оно не свободно от необходимости пусть уже и негативного, но эстезиса и критического, но катарсиса.

Возможны ли выходы из подобной машины по воспроизводству наслаждения белых от страданий черных, из этого бесперебойного ритма высекания искры эстезиса из такой близкой, но все еще не собственной, а другой, чужой смерти, смерти иного, разделяющего с тобой общую родовую человечность, но не тебя?Эстезиса, только и позволяющего гуманизировать фигуру беженца, на мгновение отождествиться с гибнущим от чрезмерного хюбриса героем, но тут же отпрянуть на безопасную дистанцию, которая гарантирует сохранение собственных зеркальных нейронов эмпатии для следующего сеанса вживания? В первую очередь, следует поймать себя на том факте, что сама постановка вопроса «как можно увидеть жизнь, если материя искусства тотальна» давно и порядком вписана в несколько поколений критической теории от франкфуртской школы до бурдьенианского анализа.

Еще Беньямин в 30-е гг. ХХ-го века критиковал фотографов движения «новой вещественности» за то, что тем «удалось сделать предметом наслаждения даже нищету, показав ее модным образом и в стиле перфекционизма»: «стало невозможно сфотографировать никакой густонаселенный дом “казарменного» типа, никакую свалку без того, чтобы преобразить их <…> фотография не в состоянии, показав плотину или кабельную фабрику, выразить что-либо иное, нежели утверждение “мир прекрасен””. Беньямин требовал от интеллигенции перестать поставлять аппарат производства для буржуазных медиа, не изменяя его изнутри. Для фотографии это означало «давать ее снимкам такое описание, которое избегает их износа как модных вещей и наделяет их революционной потребительной стоимостью» (см. Беньямин. В. Автор как производитель).

В современном искусстве существует масса тонких и не очень образов разоблачения лицемерия западного мира в отношении проблемы с беженцами. Образы могут быть реалистическими, как, например, недавно увиденная мной в Нью-Йоркском Уитни-музее работа американского реалиста Eric Fischl под названием A Visit to/A Visit From/The Island, 1983 (см. фото 3). Картина поделена на две части, в левой из которых изображены лежащие на пляже загорающие туристы, а справа гаитянские черные беженцы, спасаемые береговой охраной Флориды.

Так и более формально ухищренными: например работа Ромуальда Хазума на 12-й Документе под названием Dream («Сон»). Это сваренная из канистр для бензина лодка, оттого дырявая и не способная никуда уплыть (см. фото 4), установленная на фоне фотопанно с видами африканского побережья. На полу перед лодкой написаны следующие слова: “Dammed if they leave, and dammed if they stay: better, at least, to have gone, and be doomed in the boat of their dreams” («Будь они прокляты, если отчалят, и будь они прокляты, если останутся: хотя лучше пусть остаются, обреченные плыть в лодке своих сновидений» (Гарри Леманн).

Но и эти образы неизменно укладываются в саморазоблачительную парадигму глобального производства и циркулирования образов. Вопрос об их подрывном, критическом содержании, которое должно в конце концов революционизировать наше потребление в пользу активного от него отказа и перехода на сторону угнетенных, — сам этот вопрос становится гарантом самовыживания вопрошающего. Но что если самодовлеющие цельные эстетические образы черных беженцев, завернутые в золотую фольгу, и революционное содержание, которое они с собой несут, но все никак не донесут до массовой аудитории новостных репортажей всего мира — относятся друг к другу не как докритический цельный образ и прозорливый критический взгляд, а как серия объектов, собираемых на плоскости аудиовизуальных медиа в один большой «черный ящик» под условным наименованием «идеология трагедии»? Если «критика» этих образов как разоблачающая «выдохлась» (Б. Латур) и сегодняшнее состояние многими социогуманитарными теоретиками характеризуется как «пост-критическое» (Р. Брассье), то это не значит, что нужно вернуться в докритическое состояние реальности данной самой по себе. На место беньяминовского «описания», т.е. критического «развенчивающего» нарратива, встроенного в некритически созданные медийные продукты, сегодня могут встать (и уже встают) «развинчивающие» модели спекулятивных материализмов в версиях от АСТ Бруно Латура и Джона Ло до «теории ассамбляжей» Мигеля Деланда и «вселенной вещей» Стивена Шавиро. Вместо борьбы с идолами эти теории предлагают рассматривать объекты критики не только как некие «черные ящики» в терминах ввода и вывода, а как вещи-посредники, собирающие и объединяющие в себе большое количество акторов и траекторий применения.

Так, в нашем конкретном случае массмедийного образа беженцев, завернутых в золотую фольгу, мы могли бы рассмотреть накидку из золотой фольги как своего рода технический объект, имеющий научно-популярное название «изотермическое (не эзотерическое!) спасательное покрывало» (см. фото 5).

Этот инновационный объект сразу становится «обязательной точкой прохождения» для целого ряда траекторий человеческого опыта: от горных походов до рискованных водных побегов за лучшей долей. Покрывало представляет собой легкую, но очень прочную полимерную пленку, на которую путем напыления нанесен металл — с одной стороны золотистого цвета, с другой — серебристого. Если накрыться покрывалом золотистой стороной к телу — оно защитит от жары, если серебристой — от холода. Весит такое покрывало всего 60 граммов, оно помещается в карман и способно сохранять тепло человеческого тела на протяжении 20 часов. (см. фото 6).

И наконец такие изотермические покрывала, помещающиеся в карман, становятся действительно «золотыми» в плане своих технических характеристик и незаменимости во множестве областей применения (см. фото 7). Ведь «землетрясения, наводнения, теракты, бесчисленные дорожные происшествия, взрывы бытового газа и пожары, аварии на шахтах, массовые отключения тепла и электроэнергии» по-прежнему ставят под угрозу жизнь каждого из нас. А что происходит с эстетическим объектом, разделяемым каждым в повседневном опыте? Правильно, такой объект из сакрального становится профанным, т.е. обратно редимейдируется в жизненный мир. И для того, чтобы предохранить его от очередного перетаскивания в идеологическое и экспозиционное пространство, такой объект нужно постоянно удерживать в постоянной готовности к пересборке, которая и есть другое имя «революционной потребительской стоимости».