На последних дебатах «НОСа» зашел спор, казалось бы, удивительный самой своей возможностью в наше время. Говоря про книгу Александра Бренера «Жития убиенных художников», Константин Богомолов узнал в авторе (а не в герое) «олицетворение грядущего хама», на что Анна Наринская удивилась, почему режиссер «даже и не думает отличить автора от персонажа». Бренер вряд ли следил за перипетиями церемонии, но ему вновь, хоть и косвенно, удалось сделать то, чем он славен — разжечь полемику вокруг темы, о которой мы все вроде как уже договорились. В данном случае это разница между автором и его альтер эго — что, впрочем, не так важно; главное, «разжигание» не прошло незамеченным.

Кажется, ничего такого уже точно не произойдет по прочтении следующей его книги, хоть их и удобно рассматривать вместе. Вышедшие после «Житий» «Истинные истории искусства» действительно выглядят как вторая серия документального фильма о самом Бренере; или как вторая учебная пара с сумасшедшим преподавателем по истории искусств; или как второй том пристрастных мемуаров, автор которых считает, что история его жизни не ограничивается датами рождения и будущей смерти. Но «Жития» формально посвящены людям, с которыми Бренер работал, был знаком или просто жил в одно время — и это придает чересчур провокативным высказываниям хоть какой-то смысл. В «Историях» же рассказывается не просто о людях давно умерших, это сборник размышлений о неоспоримых классиках, которых, да, никогда не поздно заново интерпретировать — но уже поздно оценивать или в чем-то уличать. Потому или нет, Бренер этим здесь и не занимается. Развязный хам перевоплощается в философствующего, немного ворчливого, старца; агрессивные заявления сменяются безобидным теоретизированием. Если «Жития» — это показательная пальба по животным на чужом участке, то «Истории искусства» — неспешный бильярд в собственном подвале.

Однако Бренер (или его герой) «не обижает» великих не потому, что это как-то бессмысленно и неинтересно — никто не вызовет на бой и в рожу не плюнет. А потому, что и самого себя он причисляет к их касте. Сгорая от досады оказаться в «тошнотворном двадцатом первом веке», он восхищается Мантенья, Беккетом и Тарковским, которые «все трое испытывали отвращение к обществу»; узнает себя в японском гравере XIX века Хокусае, который называл свой труд лишь озорством и случайностью; чествует Караваджо, главка о котором вообще выглядит как некролог, прижизненно написанный Бренером про самого себя.

Здесь вообще всё только про себя. Ну и хорошо, ну и неудивительно; что мы, собрались про школы живописи Бренера слушать? Для эпатажного акциониста жизненные воззрения и факты биографии праотцов не менее важны их творческих открытий — возможно, потому что их проще соотнести с собой. Его больше волнует не искусство, а отношение к искусству — и он останавливается лишь на тех художниках, чьи воззрения подтверждают правоту его собственных принципов. Главный и давно известный его принцип — разделения денег и искусства — тот жгут, которым разрозненные байки связаны в клочковатую книжицу. Вновь и вновь он говорит кому-то про нас, его современников: «Их дело — торг, коммуникация, дети, служебная каторга, приобретения. Наше же — копье против приобретателей, искусство, блажь».

И вот тут приходится вспомнить о той самой разнице между автором и героем. Потому что, зная эксцентричного автора, поневоле будешь разочарован тем, насколько книга… пахнет смертью. «Будь желтым листопадом, падающим на мозаику сверху. Или весенним вишневым цветопадом. Но не будьте, люди, дельцами и дураками» — всю ее по сути можно укомплектовать до этих трех предложений, которые бы прекрасно подошли для эпитафии. Это завещание человека, уставшего бороться со временем, в которое он случайно попал, и теперь находит утешение только в альбомах с репродукциями картин эпохи Возрождения. В конце концов, книгу просто скучно читать: она сделана как плохая курсовая работа, в которой надерганные цитаты из разных эпох оказываются в странном соседстве друг с другом.

Другое дело, если, обманывая себя, представить, что перед нами на самом деле книга о том, как пишется книга. Как некий художник c богатым хулиганским прошлым, находясь в доме для престарелых, оставшись один в живых среди всех своих друзей и родственников, пытается написать книгу. Он часто пытается объяснить, о чем эта книга, но никак не начнет ее, собственно, писать. Подобно хлебниковскому Ка пересекая временные эпохи, он хочет сформулировать трактат о философии художника, но постоянно пускается в сладкие воспоминания о своих подвигах, которые до сих пор придают ему энергии для жизни. Он пишет блестящую с художественной точки зрения главку «О фонтане архитектора Сальви», в которой без всяких объяснений и цитат концентрирует смысл, пожалуй, всей книги, а потом пишет еще много других рассказов о разном — и всё о том же. Он хочет многое высказать, но единственный совет, который он в итоге дает — довольствоваться, подобно китайским мастерам, «изысканной укромностью холмов и рощ», беседовать с «дровосеками и отшельниками» и стремиться лишь к «облачным дымкам и святым людям».

Книга всё не выходит. Но ее надо сделать — иначе как сказать всё это и быть услышанным?…

Телеграм-канал «Стоунер»

Отрывок из книги читайте здесь