Развитие общества и технологий привело к тому, что сегодня мы наблюдаем, как в повседневной жизни труд и досуг всё больше взаимопроникают и смешиваются. Рабочий у станка, погружённый в активную переписку в социальных сетях, трудовое место в уютном домашнем кресле с чашкой кофе и пледом, элементы досуга типа стола для пинг-понга в рабочем пространстве и корпоративные праздники в рабочие часы. Но вместе с тем это и вызов на работу по звонку, который может произойти в любой момент, и отсутствие элементарных социальных прав, и постоянная неуверенность в завтрашнем дне у т. н. «самозанятых», и средства развлечения, воспроизводящиеся по принципу конвейера, а по целеполаганию напоминающие знаменитый «Остров дураков» из «Незнайки на Луне».

Изменения в характере труда и отдыха касаются не только форм взаимоотношений на работе — им неизбежно сопутствуют коренные трансформации в самой социальной структуре. Замена роботами представителей целого ряда профессий, громадный рост сферы услуг, в первую очередь связанных с информацией, стандартизация творческого труда. И при этом продолжающийся рост расслоения мирового населения по уровню дохода, нищета и рабский труд миллионов людей в странах третьего мира, никуда не исчезнувшая эксплуатация рабочей силы. Проанализируем ключевые изменения, чтобы понять, куда движется человечество в сфере производства и досуга.

Слесарь-SMMщик прокрастинирует

Социальные сети прочно вошли в повседневную жизнь. И это понятно: по ту сторону экрана смартфона, лежащего в кармане, прячутся «все богатства, которые выработало человечество», открывающиеся перед страждущими движением пальца. И как бы ни старались сторонники копирайта отнять у масс большинство выложенных в интернет культурных объектов, это им пока не удаётся.

Конечно, зачастую среднестатистический пользователь сети — он же наёмный работник — скорее готов погрузиться в более прозаичный контент. Фотки друзей, смешные и возбуждающие картинки и «видосики», малополезные (или откровенно вредные, потому что ложные), но захватывающие внимание обрывки новостей и прочей «инфы». Сама жизнь и характер современного труда толкает нас в липкие лапы болезни XXI века — прокрастинации. Да, зачастую мы отдаём себе отчёт (по крайней мере, подсознательно) в том, что всевозможные отвлекающие и якобы «развлекающие» вещи лишь ухудшают наше положение — мы толком не отдыхаем, но и трудности, связанные с работой, при этом никуда не рассасываются, а лишь явственнее сверкают дамокловым мечом дедлайна. Однако делать это всё сложнее, особенно когда разнообразие соблазнов растёт с завидной постоянностью. Впрочем, львиную долю нашего времени для откладывания насущных дел занимают социальные сети и мессенджеры. Достаточно вспомнить, сколько раз в день (в час?) заглядывает среднестатистический житель крупного города в «ВК» или Telegram, чтобы понять насколько сильно благоприятствуют расщеплению внимания эти новые атрибуты нашей жизни.

Есть и те, кто пытается извлечь из этого пользу. Они тратят свободное время на работе либо занимаясь совершенствованием альтернативных навыков — через самообучение или волонтёрство, либо даже зарабатывая с их помощью.

Поэтому история, когда слесарь у станка в свободные минуты не просто переписывается в соцсетях, а осваивает ремесло SMMщика не кажется фантастической.

Другой вопрос, принесёт ли пользу ему и обществу это раздвоение профессиональной роли? Увы, эффект будет скорее обратным — расщепляя своё внимание, такой работник оказывается в классической ситуации бега за двумя зайцами: не став профессионалом в интересующей сфере, отвлекаясь, он теряет авторитет и в той, где ему платят за профессию.

Однако тех, кто просто зависает в соцсети, на порядок больше. И если отвлечённые занятия в рабочее время — это неучтённая потеря для не слишком «продвинутого» хозяина предприятия, то для передового — это эффективный способ направить высвободившуюся энергию на пользу компании. Лет 10—15 назад «единственной рефлекторной реакцией корпораций на проникновение социальных сетей в пространство труда было судебное преследование сотрудников, критиковавших в интернете свою работу. В газетах постоянно мелькали заголовки, что та или иная компания подала на своих работников в суд за нелестные комментарии в Facebook или Twitter. Сегодня же корпорации осознали влияние подобных разбирательств на формирование общественного мнения и даже начали понимать, что при стратегически верном использовании подобные онлайн-пространства досуга могут приносить пользу. Огромные корпорации типа Microsoft прежде клеймили социальные сети, сегодня же Microsoft с энтузиазмом размещает на своём сайте более тысячи корпоративных блогов, где сотрудники могут выразить мнение о чем угодно, начиная от астрологического прогноза и заканчивая программированием на C++» [i]. Подобным образом ведут себя и другие крупнейшие корпорации, такие как American Airlines, IBM, Hot Topic и многие другие.

Но это лишь вершина айсберга. Позволяя работникам заниматься псевдодосугом (в основном в форме прокрастинации), корпорации параллельно меняют саму систему трудовых отношений таким образом, чтобы потери от такой (без-)деятельности нёс только сам субъект, а его досуг, наоборот, становился продолжением труда и источником получения всё большего дохода.

Фрилансер за 3 цента или карманный работник

Сегодня образ труда фрилансера представляется в СМИ как идеальная форма занятости. Ты сам определяешь интенсивность труда, исходя из потребностей (например, можешь встать попозже, чтоб отоспаться после вчерашней гулянки, а можешь пораньше, чтобы быстрее всё закончить), тебе не нужно ехать в офис или цех, ты можешь самостоятельно подыскивать подходящую трудовую сделку (а не довольствоваться теми заказами, что выдаёт начальство). Эту концепцию активно пропагандируют и сильные мира сего. Так основатель и президент Всемирного экономического форума в Женеве Клаус Шваб отмечает, что основным преимуществом подобной занятости становятся свобода и беспрецедентная мобильность [ii]. Подразумевается, что, находясь на передовой социальных трансформаций «новой промышленной революции», счастливчики-фрилансеры становятся участниками наиболее прогрессивной формы труда.

Но реальность демонстрирует совсем иную картину — «фрилансерскими» сегодня становится всё больше профессий, в основном, никак в массовом сознании с ними не стыкующиеся. Уборщицы, служащие, учителя, таксисты и даже классические промышленные рабочие (а не только IT-специалисты и дизайнеры) — все они сегодня становятся или уже стали «независимыми работниками». По статистике профсоюза фрилансеров в США их численность сегодня составляет 42 миллиона или 30% рабочей силы, а в Европе данные Евростата сообщают о более чем 30 миллионах работающих не по найму [iii].

Что же по факту представляет собой такой труд? Да, теоретически такой работник более свободен в выборе работы, а практически некоторые работники, находящиеся на верхушке социальной иерархии, могут получать преимущества от неустановленных продолжительности и структуры трудового дня, а также рабочего места — «современные технические устройства и профессиональные знания помогают им скрыть количество реально проделанной „работы“» [iv]. Но для основной массы «независимых» ситуация выглядит ровно наоборот: работать нужно гораздо больше, с меньшими гарантиями и большим стрессом. Доктор экономики, исследователь Института исторической динамики экономики и общества (фр. Institutions et dynamiques historiques de l’économie et de la société, IDHES), преподаватель Пантеон-Сорбонна Антонелла Корсани констатирует: «Работник с непостоянной занятостью свободен чаще всего только формально, на деле же его доступность ограниченна, она предстаёт как «навязанное принуждение… как время, подвешенное в ожидании телефонного звонка». Нужно всегда быть начеку, готовым схватиться за первую попавшуюся работу. Имеющееся в распоряжении время — это и время, «заранее занятое» — встречами в социальных институциях, поиском работы и/или финансирования» [v].

Британский экономист Гай Стэндинг, прославившейся своей знаковой книгой «Прекариат: новый опасный класс» также отмечает, что неполная занятость по факту приводит к тому, что работать приходится больше, а трудовой вклад оценивается заработком ниже. Поэтому «относящиеся к прекариату люди могут работать по совместительству в нескольких местах, отчасти из–за понижения уровня зарплат, отчасти из–за желания снизить риск и повысить гарантии» [vi]. Многие занимаются «работой ради работы» — деятельностью, не приносящей доход, но которой тем не менее необходимо или желательно заниматься: налаживание деловых связей, чтение отчётов в нерабочее время и т. д. Иногда такая работа выполняется, как в случае с нашим слесарем-SMMщиком, ради призрачных «новых возможностей», а иногда — чтобы оказаться у начальства на хорошем счету или, что чаще, из–за страха не оправдать его ожиданий. Многие подрабатывают дополнительно, так как основная работа просто не приносит достаточного дохода или есть риск потерять её в любой момент.

Не спасает от переработок и удалённая занятость. Да, для корпораций это хорошая оптимизация — так, IBM, первая применившая дистанционный труд, экономит до 100 миллиардов долларов ежегодно на том, что почти половина сотрудников не ходит на работу регулярно [vii]. Но что касается самих работников, то для руководства нет никакой сложности в том, чтобы загрузить их сверхурочно на расстоянии. Более того — они могут быть вычеркнутыми из списка официальных сотрудников с соответствующей потерей социальных гарантий.

Квинтэссенцией таких «свободных» отношений становится «нулевой контракт», в котором не определено минимальное количество рабочих часов в неделю и работник трудится только в случае возникновения у нанимателя временной потребности.

Человек уподобляется отвёртке или, например, пассатижам в нашем шкафчике для инструментов — его могут «достать» по необходимости, вызвав на работу в любой момент, без учёта какой-либо личной жизни.

Стоит ли говорить, что такая ситуация формирует у работника перманентный стресс, связанный с вызовом в самый неподходящий момент или (что чаще) с ожиданием, когда ему наконец позвонят, ведь деньги заканчиваются, а безвозмездно ждать платежей по счетам ни одна служба или компания не будет.

Эксперты бьют тревогу: сегодня в Великобритании, центре мировой экономической системы, задающей «передовые» формы отношений труда и капитала, число сотрудников с «нулевыми контрактами» достигло рекордных 910 тысяч человек [viii]. В их числе свыше 110 тысяч трудящихся сети McDonald’s (порядка 80—90% от числа занятых в компании), а также работники магазинов спортивной одежды, пиццерий, отелей, курьерских служб и многих других отраслей — вплоть до обслуги Букингемского дворца. Неудивительно, что по данным Национальной статистической службы в стране свыше миллиона людей регулярно (то есть без учёта тех, кто делает это время от времени) тратят на работу больше 48 часов в неделю, а 600 тысяч — больше 60 часов. Ещё 15% работают даже в выходные и в праздники [ix].

Разумеется, что такая ситуация вызывает бурный и организованный протест, дающий результаты: в конце 2016 года прогремела двухдневная забастовка учителей-ассистентов в Дареме против перевода на временные контракты, остановившая работу порядка сотни учебных заведений, курьеры CitySprint и других компаний, входящие в Независимый профсоюз Великобритании, смогли добиться повышения зарплат на четверть, а уборщикам Лондонской школы экономики удалось заставить институт отказаться от аутсорсинга и нанять всех их непосредственно в штат [x].

Но в противовес этим, в сущности локальным, успехам во весь рост встаёт более фундаментальная проблема, формирующаяся сильными мира сего — прекарии-мигранты, «лёгкая пехота мирового капитализма». Эти люди лишены не только экономических, но и множества политических прав, по вполне понятным и прозаичным причинам они готовы на худшие условия и меньшую зарплату, становясь при этом перманентным объектом ненависти для части местных жителей, зачастую прямо пестуемой властями.

Аутсорсинг, перевод на временные контракты, работа «по вызову», демонтаж бюджетного сектора и сокращение трудовых гарантий и социально-политических прав — всё это средства для увеличения нестандартной занятости, которая сулит властям и корпорациям существенную оптимизацию расходов и прибыль от повышения эксплуатации. Формат т. н. «платформы», когда корпорация не имеет ничего в собственности, кроме сетевого приложения, и практически никак не отвечает за судьбу своих работников, набирает всё большие обороты. Не случайно, уже в 2013 году почти половина крупнейших по своей суммарной рыночной стоимости мировых брендов представляли собой компании, ориентированные на формат платформы [xi]. Мигрант, лишённый каких-либо прав и гарантий, завоёванных предыдущими поколениями, запуганный и затравленный, находящийся в постоянном стрессе становится идеальным «винтиком» таких платформ, доводя в моменте доход и, соответственно, капитализацию структуры до максимальной отметки.

Новое поколение, стремясь заполучить трудовую «свободу» в противовес стандартизированному «рабскому» труду родителей, угодило в ловушку, расставленную корпорациями — с низкооплачиваемым трудом, периодической безработицей, вынужденным бездельем или, наоборот, чрезмерной нагрузкой и, конечно, перманентной неопределённостью.

В связи с этим вспоминается советский мультфильм, где у зайца, пришедшего на рыбалку, злые звери отнимали улов, мотивируя тем, что у него есть удочка и река, поэтому потенциально у него будет гораздо больше рыбы, чем они у него отнимают. В итоге бедный зайчик оставался ни с чем. В подобных же условиях оказывается и современный наёмный работник, для которого права на установленный труд и отдых, которые отвоевал в XX веке «классический» пролетариат, становятся по сути уже не «цепями прошлого», а недостижимым идеалом.

Досуг для работы и как работа

Сегодня досуг становится продолжением труда. Причём зачастую буквально. «В 1999 году компания America Online (AOL) успешно пользовалась трудом пятнадцати тысяч „волонтёров“, кропотливо работавших над проектом интернет-пространства компании и его управлением. Со временем группа волонтёров пришла к ощущению того, что они работают на „цифровом потогонном производстве“. В результате они подали в Министерство труда запрос с требованием определить, должна ли AOL заплатить им за годы бесплатного виртуального хостинга. Это не единственный пример платформы, добившейся успеха благодаря труду бесплатных работников, которые прилагают значительные усилия для разработки собственного культурного пространства. В последние годы мы стали свидетелями крупных конфликтов, связанных с функционированием нескольких цифровых досуговых платформ. Повсюду — от CouchSurfing до Second Life или Flickr — коллектив, прежде с энтузиазмом работавший над созданием цифровой среды, превращается в своего рода профсоюз, требующий вознаграждения за участие и приложенные усилия» [xii].

Впрочем, и для тех, кто имеет возможность разделить время труда и отдыха, сам досуг превращается в своего рода потогонку, по крайней мере на психологическом уровне: система постоянно заставляет нас куда-то спешить по принципу, провозглашённому Чёрной Королевой из сказки Льюиса Кэрролла — «бежать со всех ног, чтобы только остаться на том же месте». Мы должны тратить всё свободное время на образование, получать новые навыки, чтобы, как нам кажется, соответствовать квалификации. Однако реальная ситуация представляется ровным счётом наоборот: эксперты говорят об избытке квалификации в современном обществе, когда множество людей просто не имеет возможности применить свои умения на практике. Сама образовательная система товаризируется: с одной стороны, растёт стоимость «классического» высшего образования, с другой — на рынке возникают «альтернативные» курсы и направления, никакого отношения к науке и образованию не имеющие, вроде, рефлексологии или ароматерапии, и даже «путешествий с философской мотивацией» [xiii]. Да, к примеру, диплом колледжа или университета в той же Великобритании даёт существенную денежную прибавку к зарплате, но господствующий в обществе принцип «победитель получает всё» даёт возможность лишь немногим студентам получить заветное высокодоходное место. Большинство же никогда не оправдает объективные расходы на образование.

Тем не менее под давлением господствующего дискурса работник отказывает себе в качественном досуге из–за чувства вины. Ему кажется, будто он занят чем-то постыдным и бессмысленным, вместо того, чтобы налаживать новые связи и совершенствовать свой «человеческий капитал». Но если остановится и задуматься, то логики в этой перманентной беготне не больше, чем в беге белки в колесе…

Именно поэтому на Западе в качестве контркультуры стала распространяться т. н. «философия медленного движения», идеологи которой практикуют замедление повседневного ритма жизни. И действительно: качественный досуг требует «качественного» времени. Чтобы приобщиться к мировой культуре, будь то музыка, живопись, литература или кино, нам нужно, по крайней мере, не отвлекаться на посторонние раздражители в течение определённого промежутка времени.

Но трансформация социальной структуры приводит к тому, что психология классического мелкого предпринимателя с его тревогами, неврозами и вынужденным фрагментарным мышлением в итоге навязывается всем наёмным работникам, так как капитализму, исходя из его внутренней логики, важно получить максимальную эффективность с наименьшими расходами, для чего он каждого члена социума превращает в своего рода «предприятие», расщепляя социальное сознание человека.

«Если фордизм задавал ритм жизни, расчленяя время на рабочее и свободное, а общество наёмного труда гарантировало социальные права в обмен на самоотчуждение человека в работе, то новые технологии управления подгоняют общество под новую модель, где фирма становится эталоном любой социальной формы — от индивида до государства. Душа, субъективность должны быть привлечены к труду бесперебойно» [xiv].

И здесь мы сталкиваемся с другим глобальным аспектом изменения досуга, который прекрасно проиллюстрировал более полувека назад Николай Носов в своём знаменитом произведении «Незнайка на Луне»: провинившиеся по законам местных властей герои-коротышки с Земли попадали на Остров Дураков, своеобразную тюрьму, в которой тем не менее заключённые могли без ограничений с утра до вечера предаваться всевозможным развлечениям — есть, пить, смотреть бессмысленные фильмы и веселиться на аттракционах. В конце концов дурея от такого примитивного отдыха, они становились дикими, обрастали шерстью и превращались в баранов и овец, предназначенных для стрижки шерсти, коя и становилась источником прибыли хозяев злополучного острова.

Манола Антониоли, доктор философии, профессор философии в Лаборатории исследований в области философии, архитектуры и урбанистики (фр. Groupe d’études et de recherches Philosophie architecture Urbain, GERPHAU) Высшей национальной школы архитектуры искусств Париж—Ла-Виллет (фр. L’Ecole Nationale Supérieure d’Architecture de Paris La Villette, ENSAPLV) отмечает: «Отвлечься от трудового процесса на фабрике и в бюро оказывается возможным, только приспособившись, приладившись к нему на досуге. В этих условиях переход от удовольствия к скуке становится стремительным: чтобы остаться удовольствием, досуг должен не требовать никакого усилия, а реакции каждого практически должны быть предписаны самим продуктом потребления (о каком бы продукте ни шла речь)». Поэтому «современная досуговая индустрия должна постоянно выбрасывать на рынок новые товары, и, чтобы удовлетворить гаргантюэлевым аппетитам потребителя, она прочёсывает всё поле прошлой и настоящей культуры в поисках сырья, которое затем модифицирует, упрощает, „усваивает“ (в биологически-пищеварительном смысле слова) для превращения его в продукты, лёгкие для употребления. Типичным примером могут послужить бесчисленные кинематографические ремейки, которые как бы каннибалистически питаются историей самого кино» [xv].

Состояние постоянного напряжения и расщепления внимания приводят к тому, что современный работник находит отдохновение в пассивных с точки зрения интеллекта занятиях. Безостановочную невротичную и фрагментарную интерактивность Стэндинг называет опиумом для прекариата и сравнивает её с бичом алкоголизма среди классического промышленного пролетариата.

Право на бесправие

Проблемы досуга кажутся относительно легковесными на фоне наступления на такие фундаментальные права работников как право на труд, когда даже «нулевой контракт» воспринимается как благо. Сергей Марков, специалист по методам машинного обучения, отмечает, что под воздействием автоматизации производства, довольно массовые профессии, коих можно насчитать свыше сотни, грозят исчезнуть целиком [xvi]. Об этом же пишет Клаус Шваб, замечая, что в ближайшем будущем гарантии занятости снизятся в половине ключевых отраслей. «Многие категории профессий, в частности, те, что предусматривают механический монотонный и точный ручной труд, уже автоматизированы. За ними последуют другие категории, поскольку вычислительные мощности продолжают расти в геометрической прогрессии. Такие профессии, как юристы, финансовые аналитики, врачи, журналисты, бухгалтеры, страховые агенты или библиотекари, могут быть частично или полностью автоматизированы значительно раньше, чем можно предположить» [xvii]. Отчёт Всемирного экономического форума прогнозирует к 2020 году занятие роботами как минимум 5 миллионов «человеческих» рабочих мест в 15 развитых странах. Эксперты Школы Мартина в Оксфорде грозят тем, что в ближайшие 10—15 лет почти половина вакансий в США будут переданы искусственному интеллекту. А в исследовании «Глубинное изменение — технологические переломные моменты и социальное воздействие», в котором приняло участие порядка 800 руководителей высшего звена мирового бизнеса, одним из самых популярных отрицательных факторов прогнозируемых изменений оказывается «потеря рабочих мест».

Однако, несмотря на глобальные негативные изменения в сфере труда, никак от самих работников не зависящие, Стэндинг отмечает, что в последнее время через СМИ и официальную риторику государственных структур навязывается специфический образ безработного: если ты не у дел — значит дело не в кризисе социальной структуры, её системных проблемах, причина в тебе, твоих личных недостатках, чрезмерных запросах в отношении должности и/или зарплаты. «Система пособий предполагает, что сначала нужно проверить, достоин ли человек хоть какой-то помощи, а соответственно, к нему стали предъявлять требования — например, вести себя определённым образом, чтобы заслужить вспомоществование.

Хотя страхование на случай безработицы ещё сохраняется в нескольких странах, условия для получения такого пособия всюду ужесточились, периоды, когда человек имеет право на пособие, сократили, а выплаты урезали. Во многих странах лишь малая часть безработных получает пособия, и таких людей все меньше. Получили распространение пособия с проверкой нуждаемости, с вытекающими из этого требованиями к поведению» [xviii].

Знаменитый английский режиссёр, признанный мастер социальной драмы, Кен Лоуч в своём последнем фильме «Я, Дэниел Блэйк», получившем Золотую пальмовую ветвь на Каннском кинофестивале ярко раскрывает абсурдность такой установки властей на примере современного Лондона. «Честный работяга, проработавший всю жизнь столяром, искренне любящий жизнь и свою профессию, получает травму, после которой его лечащий врач запрещает ему продолжать трудовую деятельность.

Казалось бы, уж где-где, а в центре мировой экономической системы его ждёт солидное социальное пособие, но не тут-то было. Чиновники, не имеющие профильного образования, определяют рабочего «здоровым», и теперь Блэйку нужно пройти все круги бюрократического ада, чтобы подать апелляцию, а параллельно подать заявку на пособие по безработице, чтобы хоть как-то свести концы с концами. Впрочем, здесь тоже не рады очередному «нахлебнику» — чиновники создают «естественные» фильтры-препятствия, сначала для получения пособия, а потом — для его сохранения» [xix].

Увы, подобная ситуация становится в современном мире всё более типичной. Государство делегирует все виды деятельности по трудоустройству безработных коммерческим фирмам и платит им в зависимости от того, насколько сократилось количество заявок от соискателей. Естественно такая «товаризация социальной услуги» приводит к тому, что компания предоставляет совершенно невыгодные потенциальному работнику вакансию, а количество отказов ограничено: например, по британским и американским правилам, если безработный трижды отказывается от предложенного рабочего места, он лишается пособия на три года. Аналогичным образом после заключения правительством договора на медицинское освидетельствование претендующих на пособие безработных с коммерческой компанией Atos S. A. (ранее — Atos Origin) три четверти претендентов внезапно оказались трудоспособными, и их пособия были урезаны на треть. Стоит ли удивляться, что к 2010 году уровень бедности среди безработных и частично безработных в США был выше, чем в любой из периодов, начиная с 1930-х годов — каждый девятый американец живёт на продовольственные талоны [xx].

При этом сам размер безработицы поражает, что характерно, в первую очередь среди молодёжи. В начале этого десятилетия доля не имеющих постоянного заработка в возрасте от 16 до 24 лет в Испании составляла более 40%, в Ирландии 28%, в Италии 27%, в Греции 25%, а в США и вовсе перевалил за половину. Во всём мире процент молодёжи, оказавшейся вне рынка труда, втрое превышает долю взрослых.

Казалось бы, сложившаяся ситуация должна способствовать сокращению рабочего дня, что высвобождает огромные возможности для творческого, научного и общественного развития широких слоёв граждан, о чём почти сто лет назад писал знаменитый нобелевский лауреат Бертран Рассел в эссе «Похвала праздности». Вместо этого система «предпочитает придумывать новые виды работы, по большей части «туфтовые» (bullshit), бесполезные или даже вредные для общества и разрушительные для достоинства и самооценки человека», вроде телефонного маркетинга [xxi].

Если для тех, кто не может найти работу, вопрос социальных гарантий как бы не стоит по определению, то для тех, кто смог «зацепиться» и трудоустроиться, такая вещь как медицинское и прочее социальное обеспечение тоже становится всё более призрачным: так, например, в США доля компаний, предоставляющих пособие на медицинское обслуживание, сократилось с 69% в начале «нулевых» до 60% в конце.

Впрочем, с развитием новейших технологий есть риск, что медицинская защита превратится из права в систему тотального контроля на уровне личности, когда работодатель будет сам следить за здоровьем работника, вплоть до установки носимых устройств передающих подробные данные о состоянии организма страховщику, аналогично тому, как сегодня многие хозяева компаний контролируют активность сотрудников в интернете [xxii].

Что получит «победитель»? Глобальный расклад

Массовая, если не сказать поголовная, прекаризация труда стала следствием как революционной трансформации сферы производства, о которой мы писали выше, так и результатом крушения Советского лагеря. Сегодня многие эксперты, которых не заметишь в симпатиях к СССР, признают, что социалистическая система не только трансформировала социальные отношения на одной трети суши, но и повлияла на социально-трудовые права и гарантии наёмных работников остального мира. Неудивительно, что при развале советской системы, возобладала обратная тенденция по разрушению сложившегося правового порядка защиты труда. Катализатором для этого послужили мировой финансовый кризис конца нулевых и последовавшая за ним рецессия, которые дали повод компаниям перевести многих работников с постоянных на временные или «нулевые» контракты, прибегнуть к аутсорсингу и офшору.

Даже знаменитые апологеты сегодняшнего мироустройства вынуждены признать, что господствующий в мире капиталистический принцип, ознаменованный фразой «Победитель получает всё», ведёт к всё большему росту неравенства в мире и, следовательно, к усугублению социального напряжения, конфликтов и нестабильности в мире, сворачиванию демократии, а также к иным глобальным негативным последствиям, вроде повышения риска экологической катастрофы или использования оружия массового поражения. По данным Credit Suisse половина всех мировых активов сегодня находится под контролем лишь одного процента богатейших представителей человечества, при этом нижняя по уровню доходов половина населения мира в совокупности владеет менее чем одним процентом мирового богатства. «Организация экономического сотрудничества и развития (ОЭСР) сообщает, что средний доход богатейших десяти процентов населения в странах ОЭСР примерно в девять раз больше, чем у такого же числа самых бедных. Кроме того, в большинстве стран неравенство растёт даже там, где произошёл быстрый рост доходов во всех группах населения по уровню достатка и где значительно снизилось число живущих в бедности. Так, например, «индекс Джини» в Китае вырос с уровня примерно 30 единиц в восьмидесятые годы ХХ века до более чем 45 единиц к 2010 году» [xxiii].

Философ и искусствовед Борис Гройс отмечает, что сегодня мы находимся в самом начале процесса эксплуатации умственного труда. Это подтверждают прогнозы исследования Всемирного экономического форума, согласно которым в перспективе ближайшего десятилетия каждая компания потенциально может стать производителем программного обеспечения, так как именно этот сегмент производства становится ключевым, ведь уже сегодня стоимость электроники составляет примерно 40% от стоимости самого автомобиля. С другой стороны, они же говорят о процессе «индивидуализации» производства, когда 3D-принтер станет офисным или даже домашним прибором, позволяющим производить с помощью совершенно различных материалов (от алюминия и керамики до сложных сплавов) сложных в производстве деталей. Всё это в совокупности с вышеуказанной тенденцией расширения «платформенного» бизнеса приводит к тому, что у работника развивается мышление индивидуального производителя/предпринимателя. «Субъект нынешнего положения вещей не только производитель и потребитель в одно и то же время, что ломает его психику, он ещё рабочий и буржуа в одно и то же время. Работает он как рабочий, а конкурирует как буржуа. Почему возможна пролетарская революция? Потому что пролетариат может объединиться. Буржуазия не может объединиться, потому что каждый буржуа конкурирует с другим буржуа. Объединяются они только в случае кризиса, но в нормальное время это невозможно. <…> Буржуазный индивидуализм сейчас стал универсальным. Это означает, что каждый индивидуалист, каждый знает только свои интересы, интересы эти таковы же, как и интересы всех остальных. Именно поэтому они противоречат интересам остальных. Каждый может делать работу каждого, и каждый делает всё» [xxiv].

Такая ситуация усложняет процесс коллективного противодействия, особенно когда в обществе пестуются враждебные представления одной из частей прекаризированного пролетариата о другой: что человек на «пособии» живёт за счёт низкооплачиваемого работника, как и те, кто работает в офисе, а не на заводе, или, наоборот, что промышленные рабочие — это «отсталые питекантропы» на фоне тех, кто творит и трудится за компьютером, что мигранты отнимают рабочие места и т. д.

Но не всё так печально — современные технологии коммуникации, сбора и анализа информации способствуют не только развитию бизнеса, но и преодолению социальных предрассудков по отношению друг к другу у тех, кто трудится и приносит обществу пользу, а не пытается устроить свою жизнь за чужой счёт. В конечном счёте с ростом информированности растёт и понимание общности коренных интересов всех жителей планеты. Как справедливо отмечает Гай Стэндинг, «опыт Просвещения говорит нам о том, что человек сам должен определять свою судьбу, а вовсе не Господь Бог и не силы природы. Прекариату говорят, что он должен соответствовать требованиям рынка и все время приспосабливаться.

В итоге масса людей — потенциально это все мы, кроме элиты, опирающейся на своё богатство и стоящей особняком от общества, — оказывается в ситуации, для которой характерны отчуждённость, аномия, беспокойство и недовольство» [xxv].

Что касается продолжающего роста мирового неравенства (несмотря на иллюзии, которые распространяют некоторые политики и СМИ), то даже те, кто связан напрямую с сильными мира сего, вынуждены признать: рост неравенства — не просто экономическое явление, вызывающее некоторую обеспокоенность, а серьёзная проблема, от которой невозможно отмахнуться. И научные исследования подтверждают эту точку зрения: так, британские эпидемиологи Ричард Уилкинсон и Кейт Пикетт отмечают, что в обществах, для которых характерно неравенство, происходит больше насилия, большее число людей сидят в тюрьме, более распространены психические заболевания и ожирение, меньше продолжительность жизни и ниже уровень доверия. И наоборот: сообщества с большим показателем равенства имеют повышенный уровень благополучия детей, более низкие уровни стресса и меньшее число людей, употребляющих наркотические средства, а также более низкую младенческую смертность. В совместном исследовании «Более неравные и более разделённые: рост территориальной сегрегации семей в зависимости от дохода в 1970—2009 годах»Кендра Бишофф из Корнеллского университета и Шон Ф. Рирдон из Стэнфордского университета выявляют, что неравенство увеличивает сегрегацию и приводит к снижению уровня образования среди детей и молодёжи [xxvi].

Как и в прошлые века, «спасение утопающих — дело рук самих утопающих», и преодолевать эти проблемы прекреатизированным (действительным или потенциальным) наёмным работникам необходимо самим, не рассчитывая на «добрых спасителей» из числа бизнеса и властей, которые увлечены игрой «Победитель получает всё». И вышеприведённые примеры солидарных действий — лишь небольшой фрагмент процесса осознания этих проблем и их коллективного решения, потому что, по гамбургскому счёту, победителем или проигравшим становится всё человечество.

Источник: научно-популярный портал «XX2 ВЕК».

Литература

i. Арора П. Фабрика досуга: производство в цифровой век // Логос — 2015, № 105 — с. 92

ii. Шваб К. Четвёртая промышленная революция: пер. с англ. — М.: Издательство «Э», 2017. — с. 62

iii. См. Корсани А. Трансформации труда и его темпоральностей. Хронологическая дезориентация и колонизация нерабочего времени // Логос — 2015, № 105 — с. 52-53

iv. Стэндинг Г. Прекариат: новый опасный класс — М.: Ад Маргинем Пресс, 2014. — с. 212.

v. Корсани А. Трансформации труда и его темпоральностей. Хронологическая

дезориентация и колонизация нерабочего времени // Логос — 2015, № 105 — с. 65

vi. Стэндинг Г. Прекариат: новый опасный класс — с. 213.

vii. Там же — с. 73.

viii. Record 910,000 UK workers on zero-hours contracts // The Guardian. Режим доступа к ст.: https://www.theguardian.com/business/2017/mar/03/zero-hours-contracts-uk-record-high

ix. Стэндинг Г. Прекариат: новый опасный класс — с. 214-215.

x. Emiliano Mellino. Precarious workers are organising — trade unions need to catch up // Civil Society Futures. The independent inquiry. Режим доступа к ст.: https://civilsocietyfutures.org/precarious-workers-organising-trade-unions-need-catch/

xi. Шваб К. Четвёртая промышленная революция — с. 73

xii. Арора П. Фабрика досуга: производство в цифровой век // Логос — 2015, № 105 — с. 107

xiii. Стэндинг Г. Прекариат: новый опасный класс — с. 128.

xiv. Корсани А. Трансформации труда и его темпоральностей. — с. 67

xv. Антониоли М. Эстетическая стадия производства/потребления и «революция времени по выбору» // Логос — 2015, № 105 — с. 123-124.

xvi. Марков С. Электроовцы съели людей: возможные последствия от развития ИИ для рынка труда // Geektimes. Режим доступа к ст.: https://geektimes.ru/company/mailru/blog/283466/

xvii. Шваб К. Четвёртая промышленная революция — с. 51.

xviii. Стэндинг Г. Прекариат: новый опасный класс — с. 87-88.

xix. Паутинычъ А. Я, Дэниел Блэйк // Портал «РКСМБ.орг». Режим доступа к ст.: http://rksmb.org/articles/culture/ya-deniel-bleyk/

xx. Стэндинг Г. Прекариат: новый опасный класс — с. 8.

xxi. Маяцкий М. Освобождение от труда, безусловное пособие и глупая воля // Логос — 2015, № 105 — с. 77.

xxii. Шваб К. Четвёртая промышленная революция — с. 126.

xxiii. Там же — с. 113.

xxiv. Борис Гройс: «За пределами США нельзя объяснить ничего, кроме Супермена» // «Афиша-Воздух». Режим доступа к ст.: https://daily.afisha.ru/archive/vozduh/art/boris-groys-za-predelami-ssha-nelzya-obyasnit-nichego-krome-supermena/

xxv. Стэндинг Г. Прекариат: новый опасный класс — с. 50.

xxvi. Bischoff K., Reardon S.F. Residential Segregation by Income, 1970-2009 // Режим доступа к ст.: https://s4.ad.brown.edu/Projects/Diversity/Data/Report/report10162013.pdf . Цит. по: Шваб К. Четвёртая промышленная революция — с. 113.