Дмитрий Мазуров о космической музыке, информационном шуме и посткомпозиторских практиках в разговоре с Андреем Морозовым. Дмитрий записал микс для "Геометрии настоящего" в преддверии своего выступления 23 февраля.

АМ: Я знаю, что ты сильно тяготеешь к академической музыке. Однако сейчас ты работаешь в Max и нередко говоришь о симпатии к гигантам электроники былых времен вроде Autechre и Squarepusher. Расскажи, как так получилось и как ты находишь компромисс между этими вещами?

ДМ: За Autechre я слежу с конца 90-х, и это одна из немногих групп, которые за такой период не надоели и не разочаровали. Они не подстраиваются под модные тенденции и в тоже время не уходят в ретро. Учитывая их мастерство, было бы интересно услышать от них акусматическую музыку. Squarepusher я скорее ценю, как талантливого бас-гитариста, а drum & bass долбежка меня никогда не привлекала. Я бы скорее упомянул Microstoria (дуэт Яна Вернера из Mouse on Mars и Маркуса Поппа aka Oval). Этот дуэт меня всегда притягивал уникальным саундом и хрупкой, вкрадчивой атмосферой. Microstoria мне нравится даже больше, чем сольное творчество его участников.

Электроника ведь возникла в академических институциях, поэтому компромисса для меня тут никакого нет. Max и Pure Data сейчас используют многие композиторы. Не важно, академическая, народная или, поп-музыка. Старые мастера ведь тоже занимались прикладной музыкой («Застольная музыка» Телемана или «Музыка на воде» Генделя).

В миксе для этого интервью есть пландерфоник, который я создал в 2006 году в Новосибирске. Для пландерфоника были взяты композиции, которые я в то время активно слушал, а также иронические цитаты из старой рок- и поп-музыки. Например, еще модный в то время глитч Alva Noto сочетался с кластерами из Четвертой симфонии Шнитке, апокалипсис Godspeed You! Black Emperor — с абсурдизмом Маурисио Кагеля, а в кульминации — Nirvana, Том Йорк и бетховенская увертюра «Эгмонт». В этом пландерфонике формировалось мое творческое кредо — где-то посередине между академией, электроникой и поп-музыкой. Я в то время об этом даже не думал, просто баловался.

АМ: Расскажи, как тебе удается, имея за плечами академический бэкграунд, продолжать заниматься более массовой музыкой? Ведь «Rudiments» — по большей своей части — поп-альбом.

ДМ: Я всегда дружил с популярной музыкой. В 90-е интересовался легкими жанрами электронной музыки (ambient, trip-hop, IDM, clicks & cuts). В 2000 м году даже был разговор о выпуске моего первого альбома на лейбле Ника Завриева aka Ambidextrous (недавно узнал, что мое демо до сих пор у него в архивах лежит, но теперь я уже рад, что материал не опубликован). Потом поступил в музыкальный колледж на теоретическое отделение, делал первые шаги в композиции:

Альбом «Rudiments» был моим возвращением в электронику после переезда из Новосибирска в Москву. Также я сделал важный для меня шаг в сторону рандомизации и алгоритмической композиции. Сейчас мне интересны другие вещи — например, камерная музыка.

Также повлияла дружба с джазовыми музыкантами. Виртуозное владение инструментом вызывает восхищение и уважение. Мне повезло недавно играть с таким музыкантом — альтистом Сергеем Полтавским. Будучи прекрасным исполнителем, Сережа также программирует в Pure Data и SuperCollider.

Также на меня весьма повлиял Андрей Горохов с его проектом «Музпросвет». Я даже делал небольшой оммаж — трек из звуков его голоса, взятых из радиопередачи. Горохов очень любил формулировку «передний край». Сэмпл с этим выражением и стал основным материалом для трека. Сейчас это звучит немного забавно, но ты представь себе Новосибирск конца 90-х. Тихая, сибирская глубинка. Не то, что clicks & cuts, даже IDM нельзя было купить. Только хаус, транс и беспощадный хардкор. Музыку приходилось заказывать на cd-r от московских коллекционеров. На этом фоне «Музпросвет» был просто откровением!

АМ: Ты не раз признавался, что относишься с прохладой к современной электронной музыке. Веришь ли ты, что в ней все еще может произойти что-то грандиозное? И что для этого необходимо? Это вопрос исключительно новых технологий или творческая мысль сама по себе все еще способна удивить?

ДМ: Электронная музыка — это молодая, свежая ветвь музыкального искусства. Сомнений нет, что впереди много открытий. Вопрос в другом: сейчас наступила эпоха информационного шума и хайпа. Среди этого шума я ищу такое искусство, которое оставит воспоминания, которое я буду вспоминать через много лет. Когда я слушаю продукцию какого-нибудь хайпового лейбла, мне нравится звук, но я не вижу внутреннего уровня в этой музыке. Искусство ли это вообще? Возможно, как только пройдет хайп, эту музыку забудут? Музыкальный фон для тусовок.

Обычно люди сохраняют музыкальные предпочтения молодости на всю жизнь. Сегодняшние прогрессивные адепты техно-ривайвла рискуют залипнуть в своём времени и через несколько лет восприниматься, как стареющие рокеры, ностальгирующие по Deep Purple. Все мы залипаем в каких-то культурных эпохах и пространствах и недолюбливаем приверженцев других культур, чужаков. Тебе же смешно смотреть на сегодняшних фанатов Аphex Twin и IDM, не так ли? Следующее поколение будет иронизировать над сегодняшними кумирами хипстеров так же, как мы смеемся над Ж.-М. Жарром с клавитарой. Вычурность и маньеризм нашей эпохи даст богатую почву для иронии.

Если же вспомнить несколько современных имен, то, например, Roly Porter, в моем представлении, — это музыка в стиле «Интерстеллар». Со спецэффектами. Суровое космическое искусство. А раз вспомнили космос, то стоит вспомнить и Стравинского —- вот уж настоящая космическая музыка! Она уже вышла за пределы Солнечной системы, в межзвездное пространство, на золотой пластинке «Вояджера».

Также хочу упомянуть композитора Йоханесса Крайдлера. На мой взгляд, ему удается гораздо тоньше и острее отображать современную культуру, нежели представителям, например, outsider dance сцены. Крайдлер это делает на другом художественном уровне — сложнее, безумнее. Электронщики тоже молодцы, но их сильная сторона — это все–таки саунд и грув. В моем понимании, техно это фольклор. Народное творчество, только не на балалайках, а во Фрутти Лупс.

Мне не очень нравится, когда простая музыка пытается притвориться сложной. Например, так называемая неоклассика. Это поп-музыка, которая притворяется классикой и в каком-то смысле профанирует серьезную музыку. Мне нравится, когда поп-музыка создается без претензий.

Я за ремесло, за умение что-то делать руками — например, играть на музыкальном инструменте. Причем не бренчать на полурасстроенной гитаре с дисторшном какой-нибудь нойз, а сыграть фугу Баха или сонату Моцарта. Тут уже не спрячешься за длинными цепями эффектов и гитарных педалей. Расставить в секвенсоре бочку, клэп и бас, написать фразу из двух нот — это ведь не такая уж сложная задача. Хотя в электронике тоже есть свое ремесло (Ксенакис или Autechre это прекрасно демонстрируют).

А хорошая современная музыка мне нравится. Например, последний альбом Дэвида Боуи, Arca, James Holden, uKanDanZ, David Lang. Последний релиз Radiohead получился перепродюсированным, на мой взгляд.

АМ: Я заметил, что ты пытаешься склонять людей к прослушиванию академической музыки. Но скажи, нет ли здесь проблемы элитарности? Ведь одно дело, когда неподготовленный слушатель без музыкального образования слушает аритмию Марка Фелла, основанную исключительно на его ощущениях (то есть это почти всегда абсолютно систематизированная музыка, но при этом она не знает музыкальной теории, истоков и вообще никак не взаимодействует с многовековой музыкальной историей), и другое — когда речь заходит о партитурах.

Не могу тут не вспомнить случай. Как-то раз я был на концерте Кирилла Широкова и Саши Елиной в КЦ «Хитровка», где исполнялись романсы начала 20 XX века, переделанные пьесы Сати, Малера и другое. В некоторые моменты музыка захватывала мое внимание, а в некоторые — я полностью расфокусировался, потому что не очень понимал, где найти зацепку моему неподготовленному слуху (при том, что я слушаю много неакадемического авангарда, как ты знаешь). Но потом, когда концерт закончился, Широков устроил небольшой экскурс, который вроде бы начался довольно интересно (Кирилл говорил об идее всего этого, о том, что где-то одни ноты специально заменены на другие и т. п.), но потом сошел в строго терминологическую область, заговорил о додекафонии и еще куче вещей, создав тем самым непреодолимый барьер между обычным слушателем и консерваторским музыкантом. Как ты можешь прокомментировать эту проблему (а, на мой взгляд, это именно проблема, учитывая то, что московские академические музыканты в последние годы стремятся взаимодействовать с широкими кругами, давая концерты в условном НИИ и пр.)?

ДМ: Полагаю, эрудиция Марка Фелла уже не позволит ему писать исключительно на ощущениях. В музыке Марка можно обнаружить много традиционных элементов: некое подобие мелодии (интонационность), повторяющиеся ритмические паттерны (пускай и рандомизированные), характерные для клубной музыки ударные, саунд. Эта музыка тебе нравится именно потому, что похожа на то, что ты слышал много раз ранее. Что касается аритмии, — это тоже довольно старая вещь. Академические композиторы весь ХХ век пишут мимо сетки. В эпоху постмодернизма художник работает с моделями, созданными предыдущими поколениями. Авангард ХХ века —- это тоже работа с моделями, с традицией, только не продолжение, а, скорее, отрицание. А если копнуть фольклор, можно найти и более диковинные вещи.

В этом смысле, более показателен пример композитора Дмитрия Курляндского, который занимается так называемыми посткомпозиторскими практиками. То есть он преодолевает модели, клише. Преодолевает саму музыку. А поскольку вся музыка представляет собой свод традиций, то результат работы Дмитрия находится где-то на территории перформативного искусства. Например, он создал пьесу, которая должна исполняться в уме, не акустически. Или пьеса-паразит, которая существует внутри чужой пьесы. Кстати, современные академические композиторы свою музыку авангардом не называют. Они используют термины contemporary music, neue musik.

Я бы сформулировал твой вопрос по-другому: готов ли человек оказаться в незнакомом для себя культурном пространстве? Готов ли он к чему-то новому? Не обязательно это должна быть академическая музыка. Как поведет себя человек, оказавшись в незнакомом месте, в незнакомой компании, в незнакомой музыке, литературе, субкультуре? Он растеряется, он покинет это место — или попытается приспособиться? Для поклонника экспериментальной электроники новый релиз лейбла PAN не является чем-то действительно новым. Слушатель остается в зоне комфорта, он не совершает преодоления некоего рубежа.

Готов ли человек оказаться в незнакомом для себя культурном пространстве? Как поведет себя человек, оказавшись в незнакомом месте, в незнакомой компании, в незнакомой музыке, литературе, субкультуре?

Касательно соблазнения людей в лоно академизма,… лично у меня это стало привычкой после музыкального колледжа, где произошло мое окультуривание, скажем так. Тебя учат по-другому относиться к музыке — не как к саундтреку нашей жизни, а как к полноценному искусству. Я просто помню, как педагог по инструментовке нам говорил про финал Шестой Чайковского, что, мол, «такую музыку надо выстрадать». Я стал очень чутким ко всякого рода художественной пошлости (в моем понимании). Хотя при этом я очень люблю творчество Ceephax, который весьма откровенно заигрывает с вульгарностью (ТВ- шоу и реклама 80-х, VHS-стилизации, Muzak). Но делает он это талантливо и с самоиронией.

Каждый автор сам для себя решает, насколько ему уйти в поп-культуру. Кто-то уходит в поп после периода поисков и экспериментов, а кто-то делает поп просто потому, что больше ничего не знает. Я считаю, что упрощаться в угоду публике не стоит. Упрощаться можно только исходя из собственных творческих взглядов. Можно вспомнить упрощение языка Арво Пярта (после раннего авангардного периода), однако это не стало примитивом. Правда имело обратную сторону медали — композитор стал поп-иконой. Впрочем, я его музыку все равно люблю.

АМ: У каждого из нас есть свои представления об идеальном. Я вот часто задумываюсь, что было бы круто (хотя, на самом деле, наверное, нет), если бы существовало приложение, которое генерировало бы музыку по определенным референсам. То есть ты говоришь такой: «Сири, хочу послушать микс из Полин Оливерос, Лукреции Далт, Monopoly Child Star Searchers и Габора Лазара!» — и она, собрав все характерные качества каждого из артистов, тут же предлагает тебе сгенерированную музыку, звучащую как результат коллаборации этих артистов. Если пофантазировать на эту тему, то какие бы вводные ты закинул ей?

ДМ: Твоим мечтам суждено сбыться, ибо программы, имитирующие стили композиторов, уже существуют. Например, композитор Девид Коуп создал программу Emily Howell, которая пишет музыку в стиле Баха, Бетховена, Рахманинова и др. Конечно, звучит это бедновато по сравнению с оригиналами, но стилистически очень схоже. Также недавно попадался патч для Max, способный бесконечно генерировать tintinnabuli — технику Арво Пярта.

Что касается результатов такого микса, то предположу, что многие сочетания могут показаться курьезными. Вспоминается Альфонс Алле, сочинивший тишину и написавший «Черный квадрат» задолго до всем известных авторов. Однако Алле относился к этому, как к шутке, а Кейдж концептуализировал. Наше представление о прекрасном эволюционирует, и страшно представить, куда это может привести.

АМ: Расскажи, что ты готовишь для «Геометрии настоящего»?

ДМ: Мы готовим коллаборацию с Василием Степановым. В ходе репетиций выяснилось, что у нас довольно разные музыкальные траектории. Если вкратце, то у Васи — Африка, пентатоника, теплый звук, а у меня холодная абстракция и роботы. И, видимо, сет будет строиться на сопоставлении этих двух стилистик. Василий — тонко чувствующий музыкант, а также коллекционер виниловых раритетов. Из тех парней, кто имеет своё мнение, даже если оно не соответствует хайпу.

Интервью: Андрей Морозов