Публикуем эссе Ильи Крончева-Иванова по мотивам проекта Ильи Федотова-Фёдорова «Мотылёк и летучая мышь летят на свет».

Однажды утром один из героев повести Франца Кафки просыпается не в себе. В прямом смысле: не в своем теле. Вчера он заснул человеком, а сегодня проснулся «убогим» насекомым с хитиновым панцирем и лапками. Уснул собой, а проснулся другой. В первую очередь Другой для своего окружения, для своей семьи, в которой, оказывается, он всегда был таковым, но именно это страшное превращение довело ситуацию до катастрофического предела. Кафка демонстрирует нам одну очень простую, но страшную и масштабную трагедию человека: мы все друг для друга Другие и для того, чтобы выявить эту онтологическую проблему, стоит лишь совершить межвидовое превращение, потерять свой человеческий облик, чтобы стать нечеловеческим Другим.

Но кто же такой этот Другой? Термин стал одним из наиболее устоявшихся и ключевых понятий в истории европейской философии, но в то же время многозначным и практически всегда зависящим от трактовки того или иного подхода в гуманитарных науках и философии. Впервые о Другом начинают рефлексировать тогда же, когда на горизонте размышлений появляется вопрос о Человеке. Это происходит во время сократического поворота в Античной философии V — IV вв. до н.э., который характеризуется обращением мыслителей того времени к бытию человека, а не к рефлексии над природой (натурфилософии). Античный философ Аристотель считает, что Другой необходим человеку, чтобы познать самого себя. То есть Другой — это все, что или кто не-Я. А значит, для того, чтобы войти в коммуникацию с Другим, человек должен идентифицировать свое Я. И именно это на данном этапе развития гуманитарного знания является одной из ключевых характеристик человека, отличающих его от других видов «живого». Ведь животные не могут распознать себя, следовательно не могут осознать онтологическую проблему Другого. Этот Другой становится для них чужим, но об этом речь пойдет чуть позже.

Концепция Другого используется в различных дисциплинах и подходах гуманитарного знания: в философии (например, в феноменологии, экзистенциализме, герменевтике), в этнографии, психоанализе, культурологии и др. Также эта идея занимает особое место в гендерных и феминистских исследованиях. Например, французский философ Симона де Бовуар определяет женщину в патриархальной системе как Другое по отношению к Мужчине/Человеку (англ. Man). Или уже в XXI веке исследовательница квир-теории и гендера Джудит Батлер переосмысляет в контексте Другого положение не только женщин, но и представителей гендерных и сексуальных меньшинств.

Художник Илья Федотов-Федоров с самого детства стал другом для нечеловеческого Другого. В своей художественной практике он самостоятельно изучает животных и окружающий природный мир, а также методы и способы его исследования со стороны других, чаще всего антропоцентрических агентов и институтов, например научного знания или процесса музеефикации. В фокусе нового проекта Ильи — идея слияния нечеловеческого и человеческого Другого в контексте гендерных исследований. Художник стремится показать, как схожи механизмы конструирования «инаковости» в животном и человеческом мирах.

Другие на уровне человеческого конвенционального сообщества — это сексуальные и гендерные, расовые и этнические меньшинства. Люди, выделяющиеся по своему внешнему виду или поведению, странные, не такие, как все. Агентами нечеловеческого Другого у Ильи становятся мотыльки и летучие мыши. Примечательно, что в проекте эти виды репрезентируют меньшинство, уже являясь таковым, поскольку в антропоцентрической парадигме в сравнении с другими животными они занимают маргинальное положение. Более того, эти животные становятся для большинства людей носителями «жуткого» и «отвратительного» или вызывают различные формы нетерпимости, фобии, страх, а порой даже ужас.

По сути, Илья использует тот же прием, что и Кафка в «Превращении», герой которого, по мнению писателя Владимира Набокова, превратился в навозного жука. Вслед за Кафкой в качестве объекта возможного превращения Илья Федотов-Федоров выбирает не домашнего или милого зверька, а жутких и отвратительных животных, которые переживают насилие со стороны человека и вызывают страх и неприязнь по отношению к себе. Художник стирает границы между человеческим и нечеловеческим, обнажая сходство работы механизмов фобии, угнетения, унижения Других, а также конструирования границ «своего/чужого».

Вообще, когда художник (подразумеваем здесь человека) обращается к образам животных, чаще всего он стоит перед выбором между двумя стратегиями: 1) очеловечивание — это значит поддаться антропоцентрическому мышлению и одушевить образ животного, найти его характер, войти с ним в равную коммуникацию, обнаружить в животном душу (anima); 2) овеществление — то есть редуцирование хоть каких-то минимальных признаков живого в животном, представление о нем как о неком объекте без души, без чувств, без эмоций, который, словно предмет неодушевленной природы, становится заложником внешних условий. Однако ни тот, ни другой путь не являются истинными в действительности, когда мы вводим в дискурсивное поле нашей деятельности животное. Между этими двумя полюсами существует некий опыт непостижимого, некая пропасть различия, в первую очередь на телесном уровне, различие в физическом опыте переживания — это и есть опыт Другого.

Илья Федотов-Федоров в своем проекте «Мотылек и летучая мышь летят на свет» использует иной подход. Художник становится, скорее, наблюдателем, который находит забавные закономерности между угнетенными биологическими видами, включая самого человека. Таким образом, животный мир в проекте Ильи выступает как метафора отношений в человеческом социуме, а также показывает самодостаточный, но при этом хрупкий мир Другого.

Выбор именно этих животных обусловлен не только их маргинальным положением. Например, ночной мотылек стал отправным образом для переосмысления проблемы Другого в контексте гендерного дискурса. Художника вдохновила история его подруги из Парижа. Долгое время она выращивала бабочек, мотыльков и других насекомых, проживая с ними в одной квартире. В этот момент девушка совершала трансгендерный переход и проходила гормонотерапию. Однажды она забыла выбросить использованную ампулу от препарата и обнаружила, что мотыльки облепили ее, пытаясь хоботками выпить оставшуюся жидкость. Этот случай послужил поводом для осмысления образа мотылька как метафоры преображения, ведь именно это насекомое способно полностью перевоплотиться. Такая метаморфоза внутри одного вида кажется невероятной и магической, тем более если представить ее на примере человека. Поэтому мотылек стал центральным образом в работе. Его превращение, по мнению художника, — наиболее близкая аналогия для трансгендерного перехода.

Однако не стоит думать, что трансгендерность — это основная тема проекта. Нет, трансгендерность — это аспект темы, один из примеров, мотив, повод, пример чудесного (а может быть, отвратительного) превращения, которое происходит практически с каждым из нас. Ведь для того, чтобы стать Другим, не обязательно быть альбиносом, совершать трансгендерный переход или каминг-аут. Но часто бывает, что именно общество к этому превращению не готово. Оно не может его принять или, более того, проявляет свою агрессию и нетерпимость. Оказывается, подобной характеристикой обладают не только человеческие сообщества, но и стайные животные. Один из опытов, о котором рассказывает художник в проекте, посвящен изучению поведения стаи рукокрылых. В ходе эксперимента было взято по одной особи из двух колоний. Одну летучую мышь покрасили полностью в синий цвет, а у другой — только одно крыло. Затем обеих вернули в свои стаи. Первая, полностью синяя особь, стала изгоем: другие летучие мыши игнорировали ее и не проявляли агрессии. Вторую же, с синим крылом, стая восприняла как урода, опасного чужака и поэтому начала преследовать ее и атаковать. Ряд подобных экспериментов дает новую точку зрения на проблему Другого и указывает на наличие степени толерантности, которая может вырабатываться различными коллективами. В этом эксперименте оба существа — Другие, но одно похоже на «своих», от этого его еще больше ненавидят, а другое совсем отличается, и поэтому на него не обращают внимания. Для Ильи этот механизм возникновения агрессии схож с типом отношений, которые время от времени могут возникать в человеческом сообществе.

В частности, именно описания этого эксперимента, в котором задействован синий цвет, определило особую поэтику этого цвета в проекте. Синий также связан со спецификой зрения ночных животных, которыми являются наши герои, мотылек и летучая мышь. Их зрение смещено в фиолетовую область спектра, как если бы они видели мир в синем цвете. Поэтому во многих зоопарках в вольерах для ночных животных искусственным образом создают темноту с холодным освещением.

Тема зоопарка также является сквозной для всего проекта. Часть материала для трехканального видео снимали в одном из самых больших зоопарков Европы — Papiliorama. Илья попал туда во время своей резиденции в Швейцарии в начале этого года. Из–за пандемии зоопарк был закрыт для посетителей, поэтому Илье предоставили полный доступ к вольерам и животным. Кстати, Джон Берджер в своем эссе «Зачем смотреть на животных» элегантным образом отмечает схожесть между зоопарком и галерей искусства. Каждая клетка — это рамка. Посетители переходят от клетки к клетке, чем-то напоминая посетителей галереи, которые останавливаются перед одним экспонатом, а потом перемещаются к другому. Аналогия сродни метафоре, связанной с развернутым сравнением человека и животного: той самой, к которой обращается Федотов-Федоров, а на самом деле, и Кафка. Но в случае проекта Ильи в эту аналогию вторгается медицинский дискурс. Зрители ходят то ли по галерее-зоопарку со странными полулюдьми-полуживотными, которые или не смогли идентифицировать себя, или еще находятся в процессе перехода, то ли по медицинскому кабинету, в котором жуткие врачи или ученые эти переходы совершают уже искусственным путем. Искусственность и естественность — краеугольный камень всего проекта, который встает перед зрителями знаком вопроса. Как натуральное превращение бабочки, заложенное природой, может быть аналогией для превращения человека, в данном случае, трансгендерного перехода, которая всегда является вызовом против природы, обращением к прогрессу человечества и искусственной метаморфозе? Подобная мысль становится провокацией со стороны художника, который в своей художественной практике пытается деконструировать человеческий язык и те структуры, в которых мы живем. Невозможность натурального перехода из одного пола в другой — это еще одна догма, в которой существует человек, подобно той, которая была и у бабочки. Ведь ее метаморфозы также стали результатом эволюции. Может быть, и с человеческим видом такое случится. Тем более у животных это распространено. Например, проект Федотова-Федорова TRANS-SIBERIA, который был показан на Венецианской биеннале 2019 года, рассказывает о рыбках, которые способны менять свой пол. Это были довольно известные аквариумные рыбки — африканские цихлиды. В аквариум запустили 15 самок, а по итогу биеннале 5 из них стали самцами.

По словам художника, именно во время создания этого проекта ему в голову пришел центральный образ, который присутствует на его последних видеоработах, в том числе и в проекте «Мотылек и летучая мышь летят на свет». Это странное андрогинное обнаженное создание, которое представляет собой квинтэссенцию Другого, отчасти походит на инфантильное существо, у которого еще не выражены половые признаки. Рождаясь из полупрозрачной плевры внутри клетки зоопарка, это создание обречено находиться в пограничном состоянии поиска. Оно не способно идентифицировать свои признаки, так как всю жизнь находится в маске. На протяжении проекта персонаж пытается понять, кем или чем он является: животным или человеком, женщиной или мужчиной, ребенком или взрослым, насекомым или птицей. В своих поисках оно ведет себя как хрупкое и невинное существо, которое все никак не может обнаружить себя.

Оно переживает странные трансформации, встречаясь с мотыльками, которые повсюду порхают в кадре, а танцоры, перевоплотившись в этих насекомых, многократно усиливают метафору трансформации. Хореография в проекте становится обращением к непостижимому опыту животных. Трое перформеров демонстрируют различные состояния превращения мотыльков, используя дополнительные предметы, изображая усики, лапки и хоботки насекомых. Один из них исполняет танец vogue, жесткая и быстрая хореография которого напоминает движения насекомых. Более того, это танцевальное направление напрямую связано с Другим в контексте гендерной тематики. Vogue изначально был танцем сексуальных и гендерных меньшинств, так как появился в среде дрэг-квин и афро- и латиноамериканских геев, которые копировали позы моделей из модных журналов. И снова подобия.

Параллельность образов, подобия и метафоры встречаются в проекте на нескольких уровнях. Например, аналогией для той самой пресловутой клетки становится сама идентичность человека, идентичность нашего собственного «я». В экспозиции проекта присутствует цитата Поля Пресьядо — современного писателя, философа и куратора. Изначально он был известен как женщина-писательница и открытая лесбиянка, а в 2014 году совершил трансгендерный переход. В 2019 году Пресьядо выступал в Париже перед 3500 психоаналитиками в рамках Международных дней Школы фрейдова дела. Этот доклад был опубликован на русском языке в 2021 году в издательстве No Kidding Press под названием «Я монстр, что говорит с вами. Отчет для академии психоанализа». Название книги и сама речь Пресьядо отсылают к еще одному рассказу Кафки — «Отчет для академии». В нем обезьяна по имени Красный Петер, выучив человеческий язык, выступает перед научной академией, чтобы объяснить им, чем была для нее эволюция человека. Кафка в этом рассказе показывает нам процесс очеловечивания не как освобождение от животного состояния, а как критику европейского колониализма и его структуру систематизации окружающего мира. После поимки, говорит обезьяна, у нее уже не было выбора: если она не хотела умереть взаперти, в клетке, она должна была перейти в «клетку» человеческой субъектности.

Пресьядо также обращается к психоаналитикам из собственной «клетки» трансмужчины. «Я — тело, которое медицинский и юридический дискурсы маркируют как «транссексуальное», которое большинство ваших психоаналитических диагностических пособий определяют как объект «невозможного превращения», — пишет Пресьядо. — «Я монстр, который встает с кушетки и берет слово не как пациент, но как уродливая ровня». Именно эта фраза становится напутственным словом перед просмотром центральной трехканальной работы. Фактически эта цитата закольцовывает все части проекта между собой: 1) «тело», которое становится особо ощутимым в этом проекте Ильи, так как являет собой одно из важных медиа наравне с инсталляцией и видео; 2) «медицина», дискурс которой прослеживается в экспозиции проекта 3) «трансекусальность», связанная с историей подруги художника и андрогинностью главного героя; 4) «невозможное превращение» человека в насекомое или женщины в мужчину, или в себя самого; 5) «монстр» как результат; 6) «кушетка», а лучше стул/стол, где происходят трансформации перформеров; 7) «уродливая ровня», как те, которых не хотели принимать, слушать и видеть, но вопреки были приняты, услышаны и увидены.

По сути, Илья Федотов-Федоров в своих проектах наиболее тонко и поэтично, обращаясь к образам и историям животного мира, пытается рассказать нам о нас самих. Его художественное высказывание не является дидактическим, а наполнено элегантной метафоричностью. Ведь в итоге этот переход от человеческого к животному становится моделью перехода от человеческого к человеческому. В конце концов, это так важно — настроить мосты между друг другом для того, чтобы однажды утром нам всем не проснуться Другими.

Выставка проходила с 1 июля по 14 августа 2021 в галерее современного искусства Anna Nova, Санкт-Петербург, Россия.