Представляем завершающий эпизод романа Арно Шмидта «Из жизни одного фавна», первого романа трилогии «Ничейного отца дети».

В этой сцене рассказывается о катастрофе на «Айбии», фабрике по производству химических продуктов в Бомлице. Этих взрывов с многочисленными смертями в действительности не было, в войну «Айбию» не бомбили. Только потом, когда по соседству с ней поселился Арно Шмидт, английское союзническое командование занялось уничтожением фабричных зданий и бункеров. По словам Бернда Раушенбаха, друга писателя и исследователя его творчества, Шмидт как-то рассказал ему, что проснулся однажды ночью и стал записывать только что увиденный сон: это были картины и сцены, связанные со взрывами гранат и мин, часто виденные им в годы войны. На следующее утро он обнаружил 500 исписанных карточек, и только 230 поддавались прочтению. Из них будто бы и была потом смонтирована сцена со взрывами на фабрике.

Перевод и комментарии Татьяны Баскаковой.

***

«Они атакуют Айбию ! !», — крикнул старик Эверс, дрожа, словно черное пальто; я ухватился за что-то, относящееся к Кэте, и мы, аварийная техпомощь, понеслись галопом — шлепая подошвами и перемахивая через изгороди — вслед за ветром в том самом зловещем направлении; две вороны обогнали нас : одна обернулась и крикнула мне : Каррóш ! Каррóш !

Опять рвануло и грохнуло, и дома вдалеке рассмеялись светло и безумно из всех вдребезги дребезжащих стекол. Мурка-Ночь, Эксплозина, хлопала громыхающими ручищами, и на горизонте возникали бессчетные вспышки. (Молнии сегодня прорубались — снизу вверх; и каждая юпитерно грохотала, исчезая в объятой ужасом туче !)

Длинная дорога дернулась. Дерево указало на нас маститым пальцем, покачнулось — и захлопнуло за нашей спиной ветвистую клетку. Потом мы карабкались по красно-клетчатой земле, через подкармливаемые пламе­нем руины, жевали вместе с соснами дымное желе воздуха, отбрасывали ладонями суматоху огней, и наши ноги неловко двигались перед нами, в зашнурованных крест-накрест ботинках, петляя друг-вокруг-друга. Световые секиры раскалывали нам лбы до неузнаваемости; гром выдав­ливал винный сок из всех пор и желез, затыкал зияющий рот лавинными кляпами : потом нас опять кромсали массивные клинки.

Все деревья переодеты под пламя (на Сандберге) : один фасад угрожающе накренился вперед, в уголке его рта уже выступила шелковисто-красная пена, глаза-окна сверкнули. Домовысокие чугунные шары перекатывали вокруг нас рокот — черные шары, убивающие уже самим своим звуком ! Я подскочил к Кэте, обвил ее цепкими руками и потащил мою богатыршу прочь : тут от ночи откололась половина, и мы, оглушенные, замертво упали на землю (но после опять строптиво вскочили на ноги и растерянно хватали ртом воздух, глядя в лицо всем вулканам).

Два железнодорожных рельса вырвались на свободу и, как клешня рака, угловато погнались за нами; эти клещи в какой-то момент развернулись по дуге и любовно клацнули над нашими головами (а мы, пригнувшись, старались убежать от сего неуклюжего стального стрекала). Снизу что-то требовательно стучалось в наши кости; мелькнула пасть какой-то трубы и лениво извергла кислотную струю.

Все девушки в красных чулках; все — с киноварью в ведрах : долговязый пороховой силос скальпировал сам себя, так что его цветочные мозги полезли наружу : в нижней части он совершил харакири и долго раскачивал монументальное тело над кровавым разрезом, прежде чем ему удалось сбросить верхнюю половину туловища. Белые руки деловито мельтешили в Превыше-Всего; на некоторых было по десять бесфаланговых пальцев и еще дополнительный — красный сучковатый нарост (а под нами ритмично топотал буйный танец деревянных башмаков !). Гитлер­югендовцы ползали-вервольфствовали вокруг. Проворно блуждали повсюду пожарные команды. Сотни нечеловеческих рук выпрастывались из луговых шрамов и разбрасывали каменные листовки; на каждой было написано слово «Смерть», размером с обеденный стол.

Бетоно-коршуны с раскаленными железными когтями летели, диссонансно крича, над нами, большими стаями (пока на той стороне, в поселке, не высмотрели для себя жертву и не устремились на нее). Зубчато-желтый собор воздвигся, рыча, в ночи, теперь обрамленной лиловым : так взлете­ла на воздух Толстая Башня ! Гроздь привлекательно-алых световых ша­ров закачалась над Боммельзеном, и наши лица сделались двуцветными : правая половина зеленая, левая — облачно-бурая; земля затанцевала из–под нас — прочь; мы подбрасывали в том же такте длинные ноги; световой шнур петлял по небу, выделывая безумные вензеля : справа — ле­денцово-стеклянистые, слева — головокружительно-фиолетовые.

Небо приняло обличье пилы; земля была красным, полным живности прудом.

И — черные трепыхающиеся человеко-рыбы : девушка, обнаженная выше пояса, тявкая, подскочила ближе; лоскуты кожи, как кружева, свисали вокруг сморщенных грудей; руки, начиная от плеч, веяли у нее за спиной двумя белыми льняными лентами. Красные половые тряпки — на небе — с грохотом оттирали кровь. Длинная труповозка на резиновых шинах, наполненная сваренными и зажаренными людьми, бесшумно проплыла мимо. Вновь и вновь нас хватали воздушные великанские руки — приподнимали и потом отшвыривали. Незримые подталкивали нас друг к другу, пока мы, потные и изможденные, не начали сотрясаться от дрожи (моя чудная, потеющая, зловонная девочка : уйдем наконец отсюда !)

Зарытый в землю бак со спиртом толчкообразно высвободился, покатился, как Мариино стеклышко по горячей руке, и разлил свое содержимое, превратившись в Халемаумау (из него начали изливаться огненные ручьи : один полицейский, застигнутый врасплох, попытался остановить правый из них и испарился при исполнении служебных обязанностей). Некая облачная толстуха ополчилась против фабричного склада, раздула шаровидное брюхо и выхаркнула высоко вверх мертвую голову; гортанно рассмеялась : «Чего там !»; переплела, злобно ворча, собственные руки и ноги, стеатопигически развернулась и принялась выпускать, вместо газов, целые снопы раскаленных железных труб; конца этому не предвиделось — у такой умелицы, — так что даже кусты поблизости от нас уважительно заприседали и затараторили.

Догорающий женский труп, изнемогая от томительной тоски, упал на колени передо мной и пожаловался на свое чадное состояние; одна рука еще мерцала и дерзко продолжала дымиться : прямо из воздуха явилась эта дама ко мне, «С вышних небес», как видение Девы Марии. (Мир вообще-то переполнен такими являющимися : всякий раз, когда откидывается кверху очередная крыша, они прыгают с карнизов, словно ныряльщики — в шлемовидных шапочках или с непокрытыми головами, — проле­тают небольшое расстояние, отделяющее их от земли, и затем схлопываются внизу, как бумажные кульки. В руке Сорванца-Бога !)

Из рубинового стекла пульсировала огненная актиния, в Дёблиновом лесу; приветливо махала сотней щупалец (на каждом из них имелся стрекательный волосок), потом, помедлив, нырнула глубже в ночное море и там продолжила свою игру, но теперь уже потаенно. Трехэтажный бункер вдруг начал двигаться : он сонно забормотал и пошевелил лиственными лопатками; потом, заклокотав горлом, сбросил с себя крышу и стены, и тут же вертикально взметнувшаяся заря сотворила для нас одежды из огненной тафты, а еще — множество жарколицых роз (все это продолжалось, пока черный удар не рванул землю — спасательное полотно — из–под наших ног : автомобиль с пожарниками, завертевшись, обрушился с неба, вильнул раз, другой и издох, ткнувшись носом в щебень; трупы внутри него оживленно склонились друг к другу).

(Какое-то время вокруг нас падали крупные тихие огненные хлопья, come di neve in Alpe senza vento : я отгонял их рукой и шапкой от Кэте, моей богини, и умолял, сам не знаю кого, чтобы ничего плохого с ней не случилось : она тоже смахнула одну такую снежинку с моих седых, уже начинавших тлеть волос, после чего опять стала наблюдать, как тени, шипя, протаскивают друг друга под килем.)

Суровый Муж показался на небе, в каждой руке он держал по доменной печи : и так страшно проповедовал Смерть и Смерть, что я заслонился ладонью и увидел — напросвет сквозь огнистую плоть — собственные темные кости. Две длинные световые ноги втоптали эти стены в землю; отчего дорога поблекла и частично расплавилась. Мимо нас пронесли на носилках много черных засаленных тюков : это рабочие третьей смены, объяснил предводитель процессии, после чего, не переставая болтать языком, вновь занял место в ее немом авангарде. Метеоры, гудя, перемещались в верхнем воздухе; крестьянские дома сотрясались от смеха, да так, что кровельная дранка сыпалась вниз; повсюду богозабвенно играли огненные искусства и фонтанировали гейзеры искр.

В плачущей и квохчущей группе у обочины дороги одна женщина тронулась умом : она толстыми руками подобрала юбки, до самого живота, разинула рот, деревянно, и бросилась, опережая свои грубые желтые космы, в эти джазовые руины; и тотчас земля перед нами сделалась раскаленной : толстая вена набухла, разветвилась светлее, начала пульсировать и супнисто булькать, наконец со вздохом лопнула (так что белый воздух едва нас не удушил, и мы, отблевываясь, на ощупь стали искать путь назад, в Сумеречное. Одна ель, издавая вопли, горела — юбка и волосы, всё; но это было ничто по сравнению с трубными басами, которые отдавали распоряжения изнутри световых бочек и скрежетали огненными зубами высотой с частокол).

Теперь : давешняя толстуха верхом на коне-обломке пронеслась по воздуху низко над нашими головами; она тлела, как трут, и отчаянно звала маму ! Сзади — нас постоянно подгонял ветер; крутясь между ногами, он тащил за собою хрипы и соболезнующую пыль и воздвигал, когда это приходило ему на ум, качающиеся шатры из искр. Световой пенис, высотой с дымовую трубу, судорожно тыкался в лохматую промежность ночи (он, правда, слишком рано надломился; зато справа уже ликующе притоптывал рыжебородый огненный столп, так что дресва под нами завистливо роптала и сглатывала).

Свистящий голос бежал впереди человека, который пытался потушить на себе огонь; человек этот приклеился лбом к пню и еще долго трепыхался возле него. Зубчатые шумы лупили нас моргенштернами; едкий свет разъедал кожу вокруг глаз; рядом с нами подламывались колени и у других теней. Один бункер — Б.1107 — ревел, как бык, прежде чем подбросил высоко вверх свой покрытый войлоком бетонный череп : после чего его брюхо лопнуло, и от красного жара у нас перехватило дыхание. (Я прикладывал влажные носовые платки к забаррикадированным губам Кэте и к ее большому подрагивающему носу.)

Черно-желтые лоскуты ночи летели ! (В какой-то момент на этой Арлекинше не оказалось ничего, кроме красных галстухов !) : четверо мужчин бежа­ли вслед за гигантской змеей, которая подпрыгивала над железнодорожной насыпью и — впереди — шипела и брызгала слюной; они изо всех сил упирались ногами в землю и, кажется, кричали (судя по разевающим­ся ртам; до чего же нелепые каски у этих храбрых идиотов !). Световые плакаты сменяли друг друга так быстро, что не все их угрозы можно было успеть прочитать (веки склеивались от токсичных красок и разлеплялись потом с трудом, рефлексивно : «Идем же ! Кэте !» Огнен­ные щелкучие шлюхи, все в красном, с косо накрашенными вострыми личиками, устроили себе щекочущую нервы прогулку — специально, чтобы полюбо­ваться на нас; трескуче захохотали, гладким брюхом вперед, подшмыгнув еще ближе, в эту полосу бордельного стервосвета : «Идем же, Кэте !»).

Ночь опять зачмокала блескучими губами и языками и продемонстрировала несколько прельстительных стриптизных разоблачений, пестрые кисточки заструились с ее тела вниз : тогда раздались бесконечные хлопки аплодисментов (и топанье, от которого у нас зазвенело в голове). Грузовики с парнями из СА, размахивающими руками, подобрались к ней чересчур близко : штурмовики спрыгивали вниз и, зашипев, как спички, исчезали (их транспортные средства тоже подскакивали и начи­нали плавиться). Один хныкающий юнец нес по направлению к нам свои пересеченные руки : с правой, горизонтальной, свисали, как полотенце, лоскутья кожи; он скалил медные зубы и скулил в такт детонациям, всякий раз как чудовищная горилла стучала себя по груди.

В нутре земли будто постоянно гремели поезда подземки : там были подвалы со снарядами ! : Прекрасно ! : Это лучше, чем если бы ими стреляли в виновато-невинных ! Все остроконечные пламена вспарывали добровольных помощниц из Союза немецких девушек. И они, эти жертвы, еще дышали, когда мы, на негнущихся ногах, оттаскивали их в сто­рону, по траве.

«Кэте ! !»

«Ложись !!!»

Потому что рядом закукарекал бункер — и так впечатляюще напряг красный гребень, что мы упали, ударившись, на землю и потом, дрожа, прижались друг к другу, когда он, хлопая стенами, пролетал над нами. На его месте возник сперва

огненный сморчок (ножку которого не обхватили бы и 30 человек),

потом — Хиральда,

потом — много апокалиптического (и сверкающие вороха хвороста).

И только потом шум бесшовно привальцевал нас к траве, так что видевшие всё это дальние дома подбросили черепичные чепцы в виватствующий воздух : «Кэте ! !»

«Кэ-э-тэ-э !!!»

Я провел рукой вверх по ее ногам, по хватающему воздух животу, обхватил плечи : «Кэте ! !»; голова повизгивала изнутри обморока, я в ужасе гладил это лицо : «Ау !»

Шершавая колода, величиной с буфет, куснула меня в тыльную сторону руки : «Кэте ! !» — Она высоко подбросила ноги и вдруг забилась в моих объятиях, как выдра. : «Волосы !» — проревела, не помня себя. И я стал неистово щупать ее — лоб, вогнутые уши, шерстистый затылок. И рванул кричащую за плечи : «Мои волосы !!!»; но верхняя половина тела все еще оставалась недвижной !

Ее грива : дымилась в горячей каменной пасти ! — Я перевернулся на бок, раскрыл надломившимся ногтем карманный нож и принялся дико размахивать им над нею, а она визжала и колотила меня куда ни попадя : «Уже ?!!» — «Нет : все еще нет ! !»

«А теперь ? ! ?» : — «Ой — да», — она дернула Медузьей головой и от боли царапнула меня, поднимающегося. Красные кисти выскочили из–под земли и покрасили визжащие облака в почти что пурпурный цвет; небо несколько раз обрушивалось (и красно-черные обломки падали за горизонт). Кэте тявкала и виляла икрами; мы, подвывая, кусали друг друга в незримые лица и ползли между грудами звезд налево, пока вновь не попали внутрь звуковых шлангов, в рощу мечей, пока снова не стало темно; пока я —

«Туда : в этом направлении ! : по рельсам !»

Вдоль железнодорожного пути : мы уклонились от приближающегося шипения локомотива, влеклись, как тюлени, по все более темным дорожкам : «Сворачиваем на Райнштрассе»; и уже другая железнодорожная ветка, Бомлиц–Кординген — : теперь я точно знал, где нахожусь, вел ее быстро и уверенно : «Ты можешь идти, Кэте ? !» — «Да. Справлюсь. Думаю, я более или менее в порядке !»

В речке Варнау : «Уххххххх —» : «Хорошо»… «Вода !» Мы оттирали себя песком и пучками травы и помогали друг другу, когда руки, сколько их ни тяни, до спины не дотягивались. «Чел, я что-то не могу надеть ботинок !» — — «Все–таки. Получилось». (Но она теперь сильнее хромала в моих объятиях.)

«Ох ! — : —» : какое-то войско умалишенных размахивало над лесом световыми шпагами; клинки ломались и взвизгивали (и, конечно, потом по облачным вади лилась потоками карминная кровь). Луг пружинил под нашими ороговевшими копытами (обтянутыми грубой кожей); чернота и покалывание вокруг глаз, у обоих; со стороны же я выглядел так : ручной, как домашняя птичка, гражданский герой, задравший нос госслужащий : вы еще удивитесь !

Буковый дозор, дубы-атлеты, сосны-стрелки ́ : это наша лейб-гвардия, как было когда-то в Шервудском лесу : «Such outlaws as he and his Kate…»; и тут мы углубились в лес : я знаю положение каждой травинки; примечаю, лежит ли еще кусок коры там, где был в прошлый раз : здесь по земле пробиралась лиса, там — человек, а теперь — два человека. Можжевельник понят, носок ботинка прикасается ко мху и холодным шляпкам грибов, их обломкам; муравей усато грозит, что ухватит сзади каблук с набойкой «Конти»; штанину прокалывают острые травяные рапиры…

Мы легко и скользяще следовали за собственными конечностями, через безветренные круги полян, пока я не угодил в гибкие колючие объятия пышнобедрой молоденькой ели (широко раздвинутые ноги-ветви, крепкий тазобедренный ствол — моя рука ощупывала мшистые влажные складки; и ее нагрудная кираса пружинила, вздыхала : «Кэте — ? —» — «Да. Я здесь» (у моего рукава)).

Месяц возился несколько секунд неподалеку, в западном подлеске, — весь какой-то перекошенный, пунцовый от ярости. За углом : вон он стоит, маленький и зловещий, над воздетыми дубинками сосен — разбойник с большой дороги, одетый в рванину облаков, прямо перед нами : Ты, проваливай прочь !

Примечания переводчика Татьяны Баскаковой:

…на Сандберге… На этом холме, сейчас относящемся к городу Бомлиц, в сентябре-октябре 1944 г. находились бараки концентрационного лагеря «Сандберг» для женщин (в основном евреек польского происхождения), работавших на фабрике «Айбиа».

Белые руки деловито мельтешили в Превыше-Всего… Ср. в «Брандовой пуще» (с. 257): «Фехтовать с Превыше-Всего : вот что значит быть человеком !»

Гитлерюгендовцы ползаливервольфствовали вокруг. «Вервольф» («Волкоборотень») — немецкое ополчение для ведения партизанской войны в тылу наступающих войск противника — было создано в сентябре 1944 г. по инициативе рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера. Формировалось из стариков и подростков в возрасте 14–16 лет. Ополченцы проходили краткий курс начальной военной подготовки, оказания медицинской помощи, диверсионной тактики ведения боевых действий. Были распущены преемником Гитлера Карлом Дёницем.

…разбрасывали каменные листовки; на каждой было написано слово «Смерть», размером с обеденный стол. Ср. в «Черных зеркалах»: «Развалины: цементные обломки, каждый величиной с обеденный стол» (с. 370). И в «Левиафане»: «Аршинные стройные язычки зеленого пламени выпрастывались из земли, выдергивали глиняные лепешки размером со стол, осколки визжали, потекла кровь» (Левиафан, с. 23).

Зубчато-желтый собор воздвигся, рыча, в ночи, теперь обрамленной лиловым… Ср. в «Левиафане» (с. 34): «Тут: зубчатая башня пламени с ревом воздвиглась на противоположном конце».

…над Боммельзеном… Деревня, упоминаемая выше (с. 56).

Мариино стеклышко (Marienglas) — то же, что селенит: так называют все прозрачные кристаллы и агрегаты гипса.

Халемаумау — вулканический кратер (и озеро лавы) на вершине Килауэа, на острове Гавайи.

…стеатопигически развернулась… Стеатопигия (от греч. стеар, «жир», и пиге, «ягодицы») — преимущественное отложение жира на ягодицах, характерное, например, для ряда народов Африки.

«С вышних небес»… Цитата из знаменитой рождественской песни Мартина Лютера о том, как «с вышних небес» является ангел, чтобы сообщить пастухам о рождении младенца Христа.

…огненная актиния… Актинии, или морские анемоны, — отряд морских стрекающих из класса коралловых полипов. Обыкновенная актиния напоминает по форме цветок красного цвета.

…в Дёблиновом лесу… Страшный волшебный лес в романе Альфреда Дёблина (1878–1957) «Горы моря и гиганты» (1924): стремительно разрастаясь, он убивает запертых в нем людей.

Трехэтажный бункер <…> пошевелил лиственными лопатками… Бункеры на территории «Айбии» (частично сохранившиеся до сих пор) были замаскированы деревьями, посаженными на плоских крышах: чтобы их местоположение нельзя было определить с воздуха.

…заря сотворила для нас одежды из огненной тафты… Ср. в «Генрихе IV» Шекспира: «На кой черт тебе знать, который час? Вот если бы часы вдруг стали кружками хереса, минуты — каплунами, маятник — языком сводни, циферблат — вывеской непотребного дома, а само благодатное солнце — пригожей горячей девкой в платье из огненной тафты, — тогда, я понимаю, тебе был бы смысл спрашивать, который час» (I, 2; перевод Е. Бируковой; курсив мой. — Т. Б.).

…come di neve in Alpe senza vento… Как снег в безветренных Альпах (итал.). Слегка измененная цитата из XIV песни «Ада» Данте. У Данте: «…in alpe sanza vento» («…как снег в безветренных горах»). В переводе М. Лозинского (строки 28–30): «А над пустыней медленно спадал / Дождь пламени, широкими платками, / Как снег в безветрии нагорных скал».

…в верхнем воздухе… См. комментарий на с. 148.

…лупили нас моргенштернами… Моргенштерн (нем. «утренняя звезда») — холодное оружие ударно-дробящего действия в виде металлического шара, снабженного шипами. Использовался в качестве навершия палиц и кистеней или привязывался к цепи.

…Б.1107… Этот бункер упоминается и в «Черных зеркалах» (с. 370).

Хиральда (исп. Giralda, «флюгер»)— символ Севильи, четырехугольная башня, поднимающаяся над Севильским кафедральным собором. Высота башни — около 98 м.

…в Шервудском лесу… Где скрывался легендарный Робин Гуд.

«Such outlaws as he and his Kate…»… Такие отщепенцы, как он и его Кейт (англ.). Измененная цитата из баллады «Робин Гуд и непобедимый рыцарь» (Robin Hood and Valiant Knight): «Such outlaws as he and his men» («Такие отщепенцы, как он и его люди»).

Людвиг Тик, «Путешествие в голубую даль» и «Пугало»… «Старая книга, или Путешествие в голубую даль» и «Пугало. Новелла-сказка в пяти действиях» (обе опубликованы в 1834 г.), две сказки Людвига Тика (1773–1853), которые «Арно Шмидт считал „возможно, самыми значимыми его произведениями“» (статья «Вымирающий рассказ» в: Die andere Zeitung, 3.4.1958).