Давно пора было написать текст, где все персонажи, включая меня, вымышлены, а совпадения — случайны. Это именно такой случай. Ну наконец-то.

Листаю анкеты в тиндере. Подруга шутит: тебе нужно приложение, где фотография мужика начинает вдруг уменьшаться и анимировано отдаляться. Тогда ты обязательно почувствуешь, что ЭТО ОН. 

А помнишь, как мы переспали с нашим психологом? Почему вдруг «мы» — ну потому что так как-то проще сообщать о себе такие вещи: коллективная ответственность пробуждается, вроде сразу и не так тяжело — распределили-то на всех. Была классная шутка на излете терапии, когда ты переносила время сессии и писала ему, что у тебя, судя по всему, «перенос». У тебя, действительно, был перенос. Вы с ним закончили терапию по твоей инициативе, а через две недели уже поехали в совместную душную поездку. Когда ты застала его на балконе за просмотром выпуска Камеди клаба, ты осознала, что понятия не имеешь, кто этот человек и что ты тут делаешь. Но секс у вас почему-то все равно был.

Бывает секс из жалости. Бывает из ненависти. Бывает из уважения. У тебя обычно секс только по чистой и светлой любви — и это большая проблема. На днях после расставания ты попыталась переспать с новым человеком — и начала реветь. Это было смешно: ты ревела, потому что тебе казалось, что ты изменяешь своему бывшему парню. Который бросил тебя, изменив тебе и соврав тебе. Тоже своего рода перенос. Первый вопрос к себе на утро: сестра моя во Христе, что с тобой не так? Даже не знаю, с чего начать, чтобы вопрос не остался риторическим.

Подруга говорит: напиши про все это простой смешной текст. Ты же обычно все романтизируешь, а попробуй сделать что-нибудь наоборот.

Итак, по кому мы убиваемся сегодня: по тонко-звонкому глуповатому мальчику, который читает Набокова, красит ногти и носит красивые колечки. 

Смотри, этот текст начинает вдруг уменьшаться и анимировано отдаляться. Ты уже чувствуешь, что ТЫ ТЕРЯЕШЬ ЕГО?

Мальчика ты заваливала подарками, деньгами, связями и удушливой заботой.

Мальчик ничего не хотел, ничего не понял, никуда не рос, да и в целом с жизнью имел отношения вялой теплохладной рыбы.

Мальчик говорил, что тебя слишком много и твои чувства его пугают.

Твоя душа разглядела в нем огромный потенциал для собственных страданий — и вот вы уже уединенно курите на какой-то вечеринке. Всё, нет никого прекрасней. 

В кого еще мы в теории можем влюбиться? 

1. в панк-музыканта непростой судьбы с грустными песнями о россии
2. в татуированного журналиста, расследующего какую-нибудь хуйню
3. в оппозиционного политика, который здоровается с тобой через губу (это то, что нам нужно)

О, сколько нас упало в эту бездну. Их. С местоимениями у нас в последнее время беда.

(тут, конечно же, должна быть лирическая вставка о детской травме, но мы ее опустим, пока наши дорогие ненавистные травма-демиурги еще не покинули этот свет)

Сестра моя во Христе, остановись, пойдем прогуляемся.

Итак, мы идем по проселочной дороге, вокруг нас шумит высокая нагретая на солнце трава. Глаза воспалены слезами и аллергией, горит кожа на плечах и на жопе. Где мы? Кажется, мы в Тбилиси. Вот-вот начнутся маковые поля. Ах, когда ее предали, она без документов и виз, рискуя всем, что у нее есть, поехала далеко-далеко в надежде увидеть ЕГО — и чтобы все обратилось вспять. Маковые поля были везде, реальность разматывала перед ней рулоны красных ковровых дорожек. Такое кино, роуд-муви: чат джипити, помоги составить безопасный сухопутный маршрут для героини моей пиздастрадательной одиссеи. 

У тебя то и дело шла кровь из носа — и красное рифмовалось с красным. Ты сидела на конференции, заткнув ноздри салфеткой, бумага пропитывалась маками. Где мы? Мы точно не там, где нужно. Уходи оттуда, пойдем лучше прогуляемся вглубь вещей. Нет, тебе не нужно заслуживать любовь Христа, чтобы называть себя моей сестрой во Христе. Как же ты не понимаешь.

(тут, конечно же, должна быть вторая лирическая вставка о детской травме, но мы ее опустим, потому что дискурс травмы — это пространство не только для исцеления, но и для спекуляций)

У тебя, безусловно, есть опыт долгосрочной любви. Он был получен случайно: все пошло не по твоему сценарию. Ты полюбила человека, который был в надежных многолетних отношениях и жил в другом городе. Все должно было обернуться трагически. Но он вдруг ответил взаимностью, расстался, переехал в Москву, а потом еще и женился на тебе. И вот вы вместе 8 лет. Он никуда не делся и говорит, что не против сомнительного удовольствия состариться рядом с тобой. К твоим мужчинам он относится с антропологическим интересом. К его женщинам ты относишься с подозрением. Ты по 10 раз в неделю можешь сказать ему, что он тебя не любит. Он всегда скажет, что любит, и никогда не поставит эту фразу тебе в упрек. На вопрос «как ты меня выдерживаешь?» отвечает, что не приходится «выдерживать». Ты ему не веришь, но уважаешь за благородную стабильность этой маленькой лжи.

Недавно мы читали эссе об отношениях женщины-историка Кэти Баркли с мертвыми и их источниками — свидетельствами, письмами, дневниками. «Влюбляясь в мертвых». Можно и без кавычек. Ее подход к анализу источников включает работу с эмоциями, которые она испытывает по ходу исследования. Не убирать эмоциональную связь как мешающую «объективному» анализу, а включать ее в анализ — признать, что отношения могут быть и с мертвецами, с их длящимся светом. И что эти отношения могут делать нас более зоркими. В целом это эссе можно было бы описать одной фразой, появившейся однажды в твиттере под фотографией Бориса Немцова:

трахать + вечная память

Мозг проживает расставание, смерть близкого и утрату родины похожим образом. Я тщательно оберегаю себя от знания, как выглядят и работают нейроны, поэтому мне мерещятся серебристые живые волокна, которым больше некого обволакивать и они ощупывают собой, своими маленькими хоботками ноющую пустоту. А потом начинают жрать друг друга. Да, в моей голове все работает именно так.

Почему всплыла Баркли? Я перестала различать свои отношения с живыми и свои отношения с мертвыми. Даже не так: с существующими и несуществующими. Сила моего воображения стирает эту границу. Границу между фикшном и автофикшном оно давно стерло. 

Все герои вымышлены, все совпадения случайны, все мелодии спеты, стихи все написаны. Нет никого ближе и роднее утраты. Особенно, когда ты слита с ней, сколько себя помнишь, в одно утратоподобное неутолимое существо. 

Подруга говорит: напиши об этом смешной текст. В голове всплывает из школьного «последняя парта, над чем вы там смеетесь, ну скажите вслух, давайте мы все тоже посмеемся». Я обычной сидела на первой парте — и мне редко было смешно. Но я всегда старалась смеяться вместе со всеми.

.