В районе пыжиковых шапок начиналась весна.

На втором этаже дома, вписанного в дворовую букву «П», затаившись в зарослях фикуса и толстянки, Алина смотрела в окно. Внимательно, боясь упустить изменения в наблюдаемом, она рассматривала копошение на дереве. Дерево иногда плыло, разливалось в коричневатую плёнку и подрагивало ветками, словно бабочка, готовое улететь в любой момент. Тогда Алина прикладывала ладони к пульсирующим щекам и оттягивала кожу назад, чтобы помочь себе сфокусироваться.

Голова была обёрнута колючим шарфом температурного жара. Когда дерево совсем заваливалось за горизонт, Алина касалась лбом запотевшего прохладного стекла и придавливала изображение дерева к окну указательным пальцем. Дерево ёрзало, пытаясь умоститься под крохотной ладонью Алины, и потом на несколько минут замирало. Ощутив эту маленькую победу, Алина расслаблялась — и тут же захлёбывалась кашлем.

Плотно утрамбованная ангина со вкусом смородиновых пастилок сидела в самом центре горла. Кашель от этой ангины был порционным, минуты по две, без перерывов и остановок. Мелкий кашель, как сухой горох, барабанил внутри забитой гортани, а потом Алину отпускало. Если сначала в болезни была какая-то приятная новизна: мама оставила её дома, стала поить морсами и компотами, делать компрессы — то теперь болезнь износилась, стала тесной и обыденной.

«Алина, не сиди у окна», — голос мамы был приплюснут дверью в кухню, где она готовила утренние оладьи. В глубине квартиры пшикало и звенело, от готовки стоял тяжёлый сладкий запах. «Скоро можно завтракать», — сыто лязгнула сковородка, и мама крикнула поверх грохота: «Слышишь?»

Алина просипела: «Слышу» — и начала слезать с подоконника, как на дереве что-то снова зашевелилось. Прищурившись, Алина настроила оптику натуралистки: пушистое коричневое пятно, прижавшись к стволу, ползло наверх. Не показалось — вдруг стало жарко, Алина выбралась из-под верблюжьего одеяла и похлопала себя по щекам, чтобы собраться.

Про котиков Алина знала. Еще несколько дней назад мама принесла пару непримечательных отломанных веточек, поставила их в стакан. «Скоро распустятся котики». Алина бдительно контролировала веточки и каждые пару часов ходила на кухню, чтобы не пропустить момент их появления. Сначала показался серый бочок, потом вылез крошечный кусочек меха.

«А где же котики?», — мама засмеялась в ответ и дотронулась до пушистой шёрстки: вот лапка, вот хвостик, а остальной котик на дереве. Алина не стала укорять маму в обмане. После того, как папу отправили в командировку, мама стала рассеянной. Ещё до ангины, мама стала забывать будить Алину в школу. Та могла встать сама, зайти в родительскую спальню и увидеть маму, лежащую на кровати поверх одеяла, рассматривающую потолок.

«Мама», — звала Алина. И мама тогда быстро-быстро моргала, стряхивала с себя остаток ночи, поднималась и начинала переодеваться, краситься, готовить завтрак, привычно подгонять Алину («А где учебники?», «А где одежда?», «А что ты не расчесалась?»). Зазор между молчаливой, чужой женщиной, не спящей ночами, и привычной, безопасной мамой сокращался, и жизнь плавно входила в привычную колею.

(«В Чечню?» — «В Чечню» шёпотом обменялись мама и бабушка в тот день, когда папа начал паковать чемодан, и больше не возвращались к этой беседе. Услышав их ночной разговор на кухне, в школе Алина открыла большой атлас и стала искать Чечню. Вместе со словом «Чечня» через запятую в атласе было написано «Ічкерыя». И Чечня, и Ичкерия были очень далеко. Что папа делал в Чечне?)

Алина уперлась влажными ладонями в деревянную раму и плотно прижалась лицом, пытаясь рассмотреть шевеление поближе. Пятно на дереве никак не совпадало с мехом веточкового котика. Оно было рыжеватым, со светлыми подпалинами на боках. Ко всему прочему, у пятна были маленькие, толстенькие ножки, совсем не похожие на кошачьи. «Как у ежа», — заметила про себя Алина и сама удивилась этому наблюдению: часто ли она видела ежей на дереве?

Добравшись до середины ветки, пятно замерло. Алина вытерла молочную плёнку влаги с окна — пятно округлилось, приобрело вполне чёткие очертания. Картинка сложилась. Это был совсем не котик.

Это была шапка. 

Шапка подобралась почти к перилу балкона. Между веткой и домом оставалось совсем чуть-чуть, и шапка немного подпрыгнула, как маленькая собачка, которая пытается залаять. Звука снаружи никакого не было, но в ответ на этот крошечный прыжок послышался стук из коридора.

Алина замерла: это стучат в дверь? Нет, в дверь обычно стучали громче, настойчивее. Звук шёл откуда-то с антресолей. Алина выбралась из своей потной, больной комнаты («Лазарет для инфекционных больных», как называла её мама) и, взяв небольшую табуретку, подошла к шкафу.

^{(Когда за папой пришли, а пришли за ним очень рано утром, ещё даже не рассвело, в дверь никто не стучал. Алине даже показалось, что дверь открыли своими ключами — так тихо всё происходило. Она проснулась и стала смотреть, как папа вышел в коридор, пожал кому-то руки и начал собираться.}

^{Папа зашёл в комнату Алины, быстро поцеловал её в лоб. Даже и не поцеловал, а так, коснулся. Алина хотела разрушить притворство, показать, что она уже не спит, обнять его. Но не успела.}

^{Вернувшись в коридор, папа поднял чемодан, потом поставил его, снова поднял. «Ну, вы прощайтесь, надо ехать». Мама заплакала — тоже тихо, Алина поняла, что она заплакала только потому, что мама начала как-то странно дрожать, и папа сжал ей ладонь. Мама надавила этой ладонью на своё лицо и открыла шкаф. Она достала шарф, замотала шарфом папу, а потом вытянула из шкафа меховую шапку.}

^{«Это ему точно не понадобится», прокомментировал чужой голос, и мама прижала шапку к груди.}

^{«Пакуль» — «Пакуль», обменялись мама и папа. Дверь закрылась, и снова стало тихо, совсем тихо, как будто ничего и не произошло.)}

«Давай помогу», — Алина аккуратно приподняла шапку, и та, увидев дерево, его ветвистую игровую площадку, стала проситься наружу. Не хотелось отпускать шапку. От неё шло приятное, ровное тепло, она знакомо пахла. Она была кусочком до-болезненного мира, где папа забирал Алину кататься на коньках или ездить на санках в парке. В этом мире мама была прозрачной и звонкой, как кусочек хрусталя, не затемнённой ни печалью, ни тревогой. Вместе с шапкой они могли бы вместе проводить время, пока Алина болеет, мама бы сделала для неё маленький домик и поставила блюдце с молоком.

Шапка упёрлась ножками в руку Алины: отпусти!

Алина растёрла глаза: хотелось горько, безнадежно заплакать. Коротко обняла шапку в последний раз и вытянула её на руках за перила балкона.

«Беги, шапочка», — шапка, отскочив от ладоней, как упругий мяч, прыгнула на дерево. Они радостно обнюхались с дикой подругой и замерли.

Шапка обернулась к Алине. На одно короткое мгновение показалось, что шапка раздумывает, возвращаться ли ей в квартиру или нет. Но Алина махнула рукой: «Шу, беги!» — и, подпрыгнув, шапки покарабкались вниз по дереву.

В дверь позвонили — теперь уже точно позвонили, потому что мама вышла из кухни и пошла открывать. Взрослые что-то сказали друг другу, мама ойкнула, потом что-то посыпалось, зашебуршало, «Примите наши соболезнования», — голос в коридоре зажевал треск масла на кухне, и Алина не стала вслушиваться в беседу взрослых. Она смотрела, как шапки, играясь друг с другом, легко передвигались по дереву, прыгая и замирая в своих быстрых движениях.

Комната обволокла Алину, и та вернулась в привычную горячечную полудрёму, в которой уже не было слышно ни хлопанья двери, ни крохкого, раздавленного подвывания мамы на кухне, ни грохота посуды в раковине.

Казалось, что наконец всё было на своих местах.

Алина — в шерстяном объятии верблюжьего одеяла,

Шапка — в подвижной, зеленеющей дикости природы,

Город — в оберточном, искрящемся целлофане весеннего блеска.

Справедливо и разумно устроен детский мир.

тони лашден — беларуск:ая писатель:ница, работающ:ая в жанрах магического реализма и автофикшена. Работы публиковались в зинах «Где-то», Интервал, Fihury и литературных журналах «ЯММА», «Минкульт», Feminist Orgy Mafia. Книга «чорны лес» вышла в издательстве «Папье-маше» в 2023 году.

Выпускающая редакторка — Аня Кузнецова