Недавно паблику «Орбита-4», где точно есть чем поживиться любителям старого телевидения с действительно мудрым Петросяном, прямыми эфирами с сеансов Кашпировского и передачей «Акулы пера», исполнилось три года. О ностальгии «Гедонист» побеседовал с Александром Павловым, основателем паблика и человеком, знающим как это было раньше.

Я не так давно подписался на «Орбиту», но сразу захотел задать тебе один вопрос: почему именно телевидение?

Когда все это затевалось, не было никакой цели отразить дух времени. Паблик создавался ради собственного развлечения. Но в итоге здесь собралось все вместе: и техническая необходимость (условно говоря, по телевизору гораздо проще увидеть, как люди одевались, как и про что разговаривали), и такое своеобразное исследование низовой культуры, которая, в принципе, всегда помогает понять, что происходило в тот или иной момент времени.

Получается такая эволюция: придумали, чтобы посмеяться, а в итоге задели какую-то очень тонкую струну. «Орбита» сегодня в ее околоразвлекательном образе — это ретроспектива ради ретроспективы или, скорее, отражение свойственных людям, в особенности русским, ностальгических переживаний?

Я бы не сказал, что мы придумали ее только с целью посмеяться (хотя смешного там действительно много). У меня несколько другой ракурс воспоминаний. Когда люди по сотому кругу постили во «Вконтакте», я не знаю, мультик про «Черного плаща» или там какую-нибудь банальную рекламу, я думал: «Блин, ну что ж вы делаете?» Тогда было еще столько всего крутого, странного, страшного и какого угодно, которое я даже лет в 7 запомнил. А так — да, это опять же и просто ретроспектива («посмотрите, как такое было возможно, такого больше никогда не будет») и что-то внутри периодически щелкает, когда вдруг натыкаешься на какую-то полузабытую программу, которую уже больше не рассчитывал в жизни увидеть.

Как будто обрел что-то (ну или вернул), что, казалось бы, потерял навсегда. А замечал ли ты, что в последние годы это желание вернуть прошлое, окунуться в него снова проявляется все чаще и чаще?

Есть такое, да, но это вообще ностальгия по несуществующему и, скажем так, непрожитому — вернуть Советский Союз, в котором никогда не жили, или, там, выдумать какую-то кассетную эстетику, хотя кассет толком и не застали. Но это всегда было, просто обостряется периодами.

То есть это не преходящее явление, связанное с текущими обстоятельствами, идеями в воздухе, а нечто присущее нам, постоянное?

Это просто такая неизбывная человеческая черта, и без разницы как это формулируется — «нынче не то, что давеча» или, допустим, «верните 2007-й». Дань моде только в деталях проявляется. Вот веб-панк пару лет назад появился со всеми этими воспоминаниями про компьютерный дизайн девяностых, дальше что-то еще появится.

Считаешь ли ты, что ностальгия портит жизнь? Во-первых, прошлое все равно не вернешь, а, во-вторых, восприятие реальности тоже оказывается искаженным.

Я не сказал бы, что мне как-то уж очень круто жилось в девяностые. Я более-менее представляю картину мира, которая тогда была. А когда все только ради моды делается или от непонимания, то хорошего получается мало.

В чем заключается суть удовольствия, которое мы получаем от ностальгии? Почему-то даже не самые приятные воспоминания вызывают удивительно радостные эмоции.

Это ощущение детства, какое бы оно ни было. Или какая-то внутренняя зависть к чужому детству или юности. Если именно про модников говорить, то это попытка прожить чужую жизнь, но уже в каком-то идеальном виде.

А для тех, кто не жил в том времени вообще, ностальгия по нему тоже будет из зависти? Такая тоска по «непрожитому».

Думаю, да. Зависть не совсем удачное слово. На самом деле, это что-то между завистью и как раз тоской.

Попытка украсть чужое время?

Ну, можно и так сказать, вполне.

Тогда какое время ты бы хотел «украсть»?

Сложно сказать, как-то уже никакое. Время с возрастом ускоряется по ощущениям, и надо за текущие события цепляться, свою жизнь проживать и себя не обманывать.

Продолжение

Последние четыре года я включал телевизор лишь изредка — поводов не находилось совсем. Как и прежде ежевечерние выпуски новостей вгоняют в депрессию все глубже, а бесконечные сериалы о подвигах ментов или злоключениях губернской damsel in distress навевают тошнотворную скуку. Однако даже я не мог не заметить тот новый вектор, который телевидение, хитрое зерцало массовой культуры, всецело взялось продвигать и усиливать, прокладывая новый путь в почти безоблачное прошлое. И немудрено. Пока центральные каналы возрождают столь вожделенное нами державное величие былых лет, народ толпится в очередях в кинотеатры, где крутят очередную реинкарнацию советской классики. Спрос на острые ностальгические переживания силен как никогда, а за предложением не заржавеет.

Не видя радостей сегодня, одни хают либералов за разваленный СССР, другие, сидя за рулем «черного Гелика», припоминают первые вольные годы в новой России.

Прошлое неугомонно следует за нами по пятам, куда бы мы ни отправились; ускользнуть из его объятий невозможно. Оно настойчиво и навязчиво, как тот сильно поддатый мужик, красная рожа в истрепанной куртке, которому не лень еще раз протянуть к вам ладонь и промычать что-то про хлеб и мелочь. Понять сущность той власти, которую воспоминания о прошедших днях имеют над нами, не составляет труда: завернутое в яркую обертку из моментов юности, полумифическое прошлое предстает далеким Валинором, землей обетованной, готовой принять и утешить страждущих. Окунуться в эти воспоминания — истинное удовольствие, чистое и светлое. Правда, красота такого образа разбивается вмиг, если задуматься о том, что пробуждает во многих из нас такой знакомый ностальгический зов. И здесь тоже нет никакой тайны — разочарование и тоска царствуют там, где люди живут прошлым, мнят себя пятящимися назад по спирали истории, прочь от иллюзорного «золотого века». Не видя радостей сегодня, одни хают либералов за разваленный СССР, другие, сидя за рулем «черного Гелика», припоминают первые вольные годы в новой России. А кто-то огнем и мечом ратует за возвращение имперских традиций. Такая ностальгия, будучи замешанной на растерянности, отчаянии и даже страхе, порождает только озлобленность и тягу к самоизоляции, часто становясь орудием в руках тех, кто, умело опираясь на невежество одних и слепоту других, обращает ее в угоду своим интересам.

Переиначивая сказку Евгения Шварца, невежда переводит стрелки таинственных часов назад и внезапно становится умудренным жизнью стариком.

Здесь, кстати, обнаруживается интересный парадокс, который несет в себе ностальгия как явление. Оказывается, что вернуться хочется, порой, даже в то время, в котором не жил и дня. Абсурдность этого чувства очевидна, но любой не раз испытывал его, иногда не замечая всей невозможности происходящего. Сущность ностальгии оказывается искаженной, но угадывается, если пристально присмотреться: изможденные реальностью люди стремятся укрыться в прошлом, мечась от одного миража к другому. Вот только на этот раз само прошлое соткано не из их воспоминаний. Вороватое сознание, которому не хватило своего ностальгического опиума, крадет его у кого-то рядом и отправляет хозяина в ленивый трип по временам, которых он никогда не видел. Переиначивая сказку Евгения Шварца, невежда переводит стрелки таинственных часов назад и внезапно становится умудренным жизнью стариком, пытаясь заполнить внутреннюю пустоту, зияющую пасть уныния, чужой жизнью.

Поймите меня правильно: рассуждая о губительности ностальгии, я не призываю существовать в вакууме, оборвать всяческие связи с прошлым и отрицать историческое наследие, как личное, так и народное. Результатом этого стал бы невиданный культурный катаклизм и новая эпоха безвременья. Вспоминать былое — нормально, зачастую даже полезно. Речь ведь о другом: пора бы уже сбросить с глаз пелену и взглянуть на настоящее честно, отринув призму свершений минувших лет, неизменно искажающую происходящее. А ностальгия, как и любое другое обезболивающее, требует соблюдения дозировки. В общем, будьте осторожны. Мы вас предупредили.

Купить и читать второй номер газеты «Гедонист»