Пол как биополитическая технология

Поль Б. Пресьядо — философ, квир-феминист, профессор политической истории тела, гендерной теории и истории перформативных искусств в университете Париж-VIII Венсенн-Сен-Дени. Родилась в Испании как Беатрис Пресьядо, в 2014 году совершила трансгендерный переход и изменила имя на «Поль». Автор «Контрасексуального манифеста» (Manifiesto contrasexual) и книги «Testo Junkie: sex, drugs, and biopolitics in the pharmacopornographic era» (отрывок).

В работе «Контрасексуальный манифест» (Manifiesto contrasexual), опубликованной в 2000 году, Пресьядо предпринимает попытку определить контр-альтернативу гетеросексуальности через развитие новых форм сексуальности. Предлагаемое в «Манифесте» новое представление о сексуальности конструируется за счет децентрации сексуальных коннотаций, традиционно ассоциируемых с пенисом и вагиной, и помещения в центр сексуального поведения ануса и дилдо (причем быть или стать дилдо может любая часть тела). (ист.: wikipedia.org)

Первую часть можно прочесть здесь — https://syg.ma/@iozhi-stoliet/pol-b-priesiado-manifiest-kontrasieksualnosti

Перевод Елены Чернышовой

Редактура Лики Каревой и Йожи Столет

Так как текст манифеста был написан еще под именем Беатрис, то мы сохранили женский род в переводе.

Пол как орган и практика не является ни местом биологической необходимости, ни естественным инстинктом. Пол — это технология доминирования гетеросексуальности, которая урезает тело в эрогенных зонах основываясь на асимметричном распределении власти между гендерами (женский/мужской), сопоставляя определенные чувства и определенные органы, определенные ощущения и определенные анатомические реакции.

Человеческая природа является следствием социальной технологии, которая воспроизводит в телах, пространствах и дискурсах уравнение: природа = гетеросексуальность. Система гетеросексуального является аппаратом социального производства феминности и маскулинности, который функционирует посредством разделения и фрагментации тела: кадрирует (кромсает) органы и создает зоны с высокой сенсорной и двигательной интенсивностью (зрительные, тактильные, обонятельные…), которые после определяет как природные и анатомические центры половых различий.

Сексуальные роли и практики, которые приписываются женскому и мужскому гендеру в качестве естественных, являются произвольным набором правил, вписанных в органы и обеспечивающих материальную эксплуатацию одного пола другим [1]. Сексуальные различия есть гетероразделенность тела, в котором симметрия невозможна. Процесс создания сексуальных различий является технологической операцией редукции, которая включает в себя извлечение определенных частей целого тела и их изоляцию создания сексуальных означающих. Мужчины и женщины являются метонимическими конструкциями системы гетеросексуального производства и воспроизводства, узаконивающими представление о женщинах как о сексуальной рабочей силе и средстве размножения. Эта эксплуатация носит структурный характер, и сексуальные преимущества, которые гетеросексуальные мужчины и женщины извлекают из нее, делают необходимым сокращение эротической поверхности до сексуальных репродуктивных органов и возведение пениса в привилегированную позицию в качестве единственного механического центра производства полового влечения.

Контрасексуальность ставит перед собой задачу выявления ошибочно оставленных пробелов, сбоев структуры текста и укрепления возможности отклонений и смещений от системы гетероцентричности

Система пола-гендера является системой письма. Тело представляет собой социально сконструированный текст, органический архив истории человечества как истории сексуального производства-воспроизводства, в котором некоторые коды натурализованы, другие остаются не выражены, а третьи систематически исключаются или вычеркиваются. (Гетеро)сексуальность, далеко не спонтанно возникающая у каждого новорожденного тела, должна перезаписываться или переутверждаться посредством постоянных операций повторения и прочтения кодов (маскулинного и феминного), социально присваиваемых как естественные [2].

Контрасексуальность ставит перед собой задачу выявления ошибочно оставленных пробелов, сбоев структуры текста (интерсексуалы, гермафродиты, дрэг-королевы, бучихи, педики, лесбы, истерички, озабоченные или фригидные, гермафродайки…) и укрепления возможности отклонений и смещений от системы гетероцентричности.

Говоря о системе пола/гендера как о системе письма или тел как текстов, контрасексуальность не предлагает абстрактных политических интервенций, которые бы сводились к расширению вариативности языка. Те, кто со своей литературной башни из слоновой кости проповедуют использования косых черт в личных местоимениях (и/или), или ратуют за ликвидацию гендерных маркеров существительных и прилагательных, сводя текстуальность и письмо к их лингвистическим отходам, забывают о технологиях записи, которые сделали их возможными.

Задача состоит не в том, чтобы наградить определённую метку (женскую или нейтральную) привилегией ради отправления «позитивной дискриминации», и не в том, чтобы изобрести новое местоимение, которое бы избегало мужского доминирования и указывало бы на невинность производящегося высказывания; задача не в нахождении позиции, происходящей из нового, незапятнанного разума, позиции нулевой точки, из которой зарождается новый безупречный политический голос.

Нужно встряхнуть технологию письма пола и гендера, а также их институты. Речь не идет о замене одних терминов другими. И речь не об избавлении от маркеров пола или отсылок к гетеросексуальности — она о том, чтобы изменить позиции, с которых осуществляется высказывание. Деррида уже предвидел это в лекции о перформативах Остина… [3] Позднее Джудит Батлер использует это понятие перформативности применительно к речевым актам, в которых лесбы, педики и трансгендеры скручивают шею гегемонному языку, переприсваивая его перформативную силу. Батлер назовет «квир-перформативность» политической силой, выхватывающей цитаты из гомофобного оскорбительного контекста и смещающей гегемонные позиции, для которых подобные высказывания позволялись. Например, bollo бывшее оскорблением, произносившееся гетеросексуальными субъектами, чтобы отметить лесбиянок как «презренных», впоследствии стало протестным и продуктивным самоназванием группы «презренных тел», которая впервые возвращает себе слово и тем самым предъявляет собственную идентичность.

Сексуальная идентичность — это не инстинктивное выражение истины додискурсивной плоти, а эффект перезаписи гендерных практик в теле

Технологию социальной гетеронормативности (набор институтов как языковых, так и медицинских, бытовых, которые последовательно производят тела-мужчин и тела-женщин) можно охарактеризовать как машину онтологического производства, которая работает посредством перформативного указания на субъект в качестве сексуализированного тела. Разработки квир-теории, проводимые в течении 90-х годов Джудит Батлер и Ив Косовски Седжвик показали, что описательные выражения «это мальчик», «это девочка», произносящиеся в момент рождения (или даже во время ультразвуковой визуализации плода) являются лишь перформативными указаниями — более походящими на договорные выражения, использующиеся в таких социальных ритуалах, как, например, «да, я согласна» при заключении брака, чем на выражения описательные вроде как «у этого тела есть две руки, две ноги и хвост». Эти перформативы гендера являются частями языка, исторически заряженного властью определять тело как мужское или как женское, так же как и наказывать (санкционировать) органы, угрожающие единообразию и согласованности системы пол/гендер, вплоть до назначения хирургических процедур «сексуальной косметической пластики» (уменьшение клитора, увеличение размера пениса, производство силиконовой груди, гормональная феминизация лица и т. д.). Сексуальная идентичность — это не инстинктивное выражение истины додискурсивной плоти, а эффект перезаписи гендерных практик в теле [4].

Проблема так называемого конструктивистского феминизма в том, что он превращает тело-пол в бесформенную материю, в которую форма и смысл пола входят в зависимости от культуры и исторического момента.

Гендер — не только перформатив (т.е следствие культурных и языковых дискурсивных практик), как того бы хотелось Джудит Батлер. Гендер, в первую очередь — протез, что значит, что он дан только в материальности тела. Он является полностью сконструированным, но в то же время полностью органическим. Избавьтесь от ложных метафизических дихотомий между телом и душой, формой и материей. Пол похож на дилдо. Потому что оба осуществляют имитацию. Их плотская пластичность дестабилизирует различие между имитируемым и имитатором, между истиной и репрезентацией истины, между знаком и референтом, между природным и искусственно созданным, между половыми органами и сексуальными практиками. Гендер может оказаться сложной технологией, которая производит сексуализированные тела.

Именно этот механизм производства пола-протеза придает мужскому и женскому полу их сексуально-реально-естественный характер. Но, как и в случае любой другой машины, именно поломка лежит в основе работы машины гетеросексуальной. Поскольку то, что называют «настоящим мужчиной» или «настоящей женщиной», не существует, любая попытка приближения к ним несовершенна и должна быть перенатулизирована ради поддержания системы, а все случаи системной ошибки (гомосексуальность, бисексуальность, трансексуальность) должны работать как извращенное исключение, которое подтверждает природное правило.

Педик, дрэг квин, лесбиянка, la bollo, la camionera, томбой, буч, транс-мужчина, транс-женщина, ФтМ и МтФ трансгендеры являются «онтологическими шутками»

Так, гомосексуальная идентичность — это систематически повторяющаяся поломка, производимая машинерией гетеросексуальности механизмов и заклейменная как неестественная, ненормальная и унизительная, чтобы поддержать стабильность практик производства естественного. Этот налаженный механизм секс-протезирования появился относительно недавно и возникает одновременно с изобретением капиталистической машины и началом промышленного производства объекта. В 1868 году медико-правовые институты впервые определяют эту поломку как «неестественную», структурно угрожающую стабильности системы производства полов, противопоставляя извращение (которое в это время включает в себя все нерепродуктивные формы сексуальности — от фетишизма до лесбийства через оральный секс) гетеросексуальной норме. В течение последних двух веков гомосексуальная идентичность формировалась благодаря смещениям, нарушениям и перверсиям повторяющихся осей перформативного механизма, которые производят гетеросексуальную идентичность, и разоблачая сконструированный и протезный характер полов. Поскольку гетеросексуальность — это технология социального, а не естественного происхождения, возможно образовывать и пересобирать (изменять курс, мутировать, отклонять) свои практики производства сексуальной идентичности.

Педик, дрэг квин, лесбиянка, la bollo, la camionera, томбой, буч, транс-мужчина, транс-женщина [5], ФтМ и МтФ трансгендеры являются «онтологическими шутками» [6], органическими обманами, протезируемыми мутациями и крамольными декламациями лживого трансцендентального полового кода.

Именно в этом пространстве пародии и пластической трансформации возникают первые контрасексуальные практики как возможности радикального дрейфа от доминирующей системы пол/гендер: использование фаллоимитаторов, эротизация ануса и установление БДСМ (договорных) отношений — это уже целых три примера постчеловеческой мутации пола.

Половых органов как таковых не существует. Органы, которые мы полагаем естественно сексуальными, уже являются продуктом сложной технологии, которая заранее задает контекст, в котором органы приобретают свое значение (сексуальные отношения) и используются должным образом в соответствии с их «природой» (гетеросексуальные отношения). Сексуальные контексты устанавливаются путем разграничения пространственных и временных условностей. Архитектура — это политика. Это то, что организует и оценивает практики: публичные или приватные, институциональные или частные, социальные или интимные.

Мы снова возвращаемся к управлению пространством на уровне тела. Исключение определенных отношений между гендерами и полами, а также обозначение определенных частей тела как не-сексуальных (особенно ануса; как отмечали Делез и Гваттари: «Первый приватизированный, помещенный вне социального поля орган, — это анус…» [7]) — это основные операции закрепления в качестве естественных практик, которые признаются нами как сексуальные. Архитектура тела — это политика.

Работники ануса — это новые пролетарии возможной контрасексуальной революции

Практика фистинга (проникновение в анус кулаком), которая была известна систематическим развитием в рамках сообществ геев и лесбиянок с 70-х годов, должна рассматриваться как пример высокой контрсескуальной технологии. Работники ануса — это новые пролетарии возможной контрасексуальной революции.

Анус имеет три основные характеристики, которые ставят его в нестабильный центр работы контрасексуальной деконструкции. Первое: анус — это универсальный эрогенный центр, расположенный за пределами анатомических половых различий, где роли и регистры отображаются в качестве универсально-взаимных (кто не имеет ануса?). Второе: анус является областью первичной пассивности, центром производства азарта и удовольствия, которое не входит в перечень пунктов, предусмотренных для оргазма. Третье: анус представляет собой пространство технологической работы — завод по переработке контрасексуального постчеловеческого тела. Работа ануса не указывает на воспроизводство и не основывается на создании романтической связи. Создает преимущества, которые не могут быть измерены в рамках гетероцентричной экономики. Для ануса традиционная система репрезентации пола/гендера обосралась.

В восстановлении ануса в качестве контрасексуального центра удовольствия есть нечто общее с логикой дилдо: каждое место тела является не только потенциальной плоскостью, по которой можно перемещать дилдо, но также и дыркой-входом, точкой схода, центром разрядки, виртуальной осью действия-страсти.

Практики БДСМ, а также создание договорных отношений, которые регулируют роли подчинения и доминирования, сделали явными эротическую структуру власти, лежащую в основе того договора, который гетеросексуальность навязала как «естественный» порядок. Например, частое переосмысление в БДСМ роли женщины в семье, верной и покорной мужу, спровоцировано именно тем что традиционная роль «замужней женщины» предполагает крайнюю степень подчинения, порабощение полный рабочий день и на всю жизнь.

Пародируя натурализованные гендерные роли, контрасексуальное общество становится наследником практических знаний БДСМ-сообщества и заключает временный контрасексуальный доровор как предпочтительный для установления контрсексуальных отношений.

Примечания:

[1] Monique Wittig , «The Category of Sex», The Straight Mind, Boston, Beacon Press», 1982

[2] Judith Butler, Bodies that Matter. The Discursive Limits of Sex, Nueva York,

Routledge, 1993

[3] Jacques Derrida, «Signature événement contexte», Marges de la Philosophie, París, Minuit,1972, pp. 382-390

[4] Как это ни парадоксально, эта платформа является повторением и повтором, в то же самое время, местом компульсивного формирования гетеросексуальных субъекта и пространства, где все возможно подрывной происходит (Judith Butler, Gender Trouble, pp. 128-134)

[5] Термины «ФтМ» и «MтФ» — формулы самонаименования, происходящие из англосаксонских трансгендерных сообществ, называющих, соответственно, людей в гормональной и/или хирургический переходный период в сторону мужественности или женственности.

[6] Monique Wittig, «The Straight Mind»

[7] Gilles Deleuze y Félix Guattari, El anti-Edipo, capitalismo y es quizofrenia, raducción de Francisco Monge, Barcelona, Paidós, 1985, p. 148.