При обсуждении предыдущего текста в телеграме оказалось, что далеко не все согласны с его финальным тезисом и описанием Месси как классического el pibe, ведь его публичный образ, стиль игры и карьерная траектория радикально отличаются от пути Марадоны. И действительно, внутри аргентинского футбольного сообщества ведётся дискуссия о том, насколько Месси и его футбол в полной мере соответствует нарративам об "аргентинскости", циркулирующим уже столетие. Несмотря на эту дискуссию, на уровне национального сообщества за Месси уже закрепилось звание el pibe, “вечного мальчишки”, о чем красноречиво говорит одно из его прозвищ — el pibe de 37 (“тридцатисемилетний пибе”). Как и положено легенде, она создается не "потому что", а "вопреки" — национализм парадоксален по своей сути. Разве не менее удивительно, что уничтожаемые коренные народы становятся национальным символом нации, их уничтожающей? Или напиток мате, вырванный из их рук гуарани, становится символом нации, не признающей никакого родства с гуарани и мыслящей себя "белыми европейцами"? Фигура Месси — настолько важна для национального символического Аргентины, что она не просто обросла мифами, создаваемыми спортивными комментаторами и футбольными фанатами (я видела книгу, в которой подробно описывался "Сон юного Месси", в котором Марадона ему с небес говорил: "Ты, именно ты, станешь следующим пибе!"), но и стала предметом многочисленных исследований. Щуплый паренёк из бедной рабочей семьи криминального, неблагополучного города Росарио стал суперзвездой мирового футбола — все по канонам противопоставления "креолов" "благополучным английским мальчикам" (миф, коий и сам не выдерживает никакой критики, если вспомнить, что в Англии футбол был игрой рабочих кварталов). Более того, карьерная траектория Месси в полной мере соответствует идее об “исконно аргентинском” экспорте игроков. Антрополог Эдуардо Аркетти цитирует легенду спортивной журналистики Аргентины по прозвищу Borocotó, который на страницах газеты El Gráfico выделил три составляющих "истинно креольского" футбола: 1. Роль воображения и творчества 2. Игра на potrero 3. Экспорт единственного по-настоящему народного продукта — дриблинга. А, значит, и отъезд в Европу футболистов, потому что только они владеют дриблингом так, как никто в мире. Что лишний раз напоминает нам о том, что национальное воображаемое в первую очередь включает в себя не внутренние процессы, а взаимодействие с "не-нами" — то, как "мы" отражается в чужом взгляде (неслучайно философы, увлекающиеся психоанализом, говорят о нарциссизме национализма):

"Борокото утверждает, что раньше Аргентина была известна в мире лишь экспортом замороженной телятины и качеством своего зерна — "ненародными продуктами" в том смысле, что они принадлежали классу землевладельцев пампы. Сегодня же, по его словам, особенно важно признание Аргентины за её "народные продукты". И один из таких "народных продуктов" высочайшего качества — это дриблинг и его носители, великолепные аргентинские футболисты (Аркетти, 1998, стр. 267)".

Почему же тогда, несмотря на все вышеизложенное, в аргентинском футбольном сообществе существует контрнарратив, ставящий под вопрос фигуру Месси как представителя "того самого" футбола? Обратимся здесь к другому, более современному, исследователю футбола — аргентинскому социологу Пабло Алабарсесу, чья книга "Футбол и родина. Футбол и нарративы аргентинской нации" (2002) была переиздана пять раз. В ней автор подробно анализирует эпическую фигуру Марадоны, а также то, как ассоциирование себя со сборной страны может быть важнее для нациестроительства, чем участие в более традиционных государственных институтах (школа, политические партии, церковь, официальная история страны, и т. д.). В своей книге он пишет о том периоде, когда Марадона (не просто футболист, но и публичный спикер, что уже составляет радикальное отличие от Месси) представлял так называемый "простонародный" или "национал-популистский" дискурс в противовес правящим консервативным элитам. Человек из самых низов, настоящий villero (житель трущоб), он был голосом той Аргентины, которую не мог представлять государственный правящий класс. В 1986 году, спустя всего четыре года после войны с Великобританией, именно народный герой Марадона забивает победный гол в матче Аргентина vs Великобритания — гол отчаяния, гол отмщения, гол национальной консолидации, гол победы на поле после поражения в войне. Здесь важно отметить, что между футбольным национал-популизмом (проанализированным Алабарсесом) и характеристикой мальчишки el pibe (описанной Аркетти) нет знака равенства, хотя в фигуре конкретно Марадоны они сочетаются. В своем более позднем труде "Футбол, львицы, игроки регби и родина. Спортивный национализм и товары" (2013) Алабарсес показывает, как со сменой политической ситуации в стране меняется и роль футбола в национальном — теперь не только Месси не суждено стать народным героем, но и сам Марадона-тренер утрачивает эту возможность в новых обстоятельствах. С приходом официального национал-популизма киршнеризма государство возвращает себе доминирующую позицию в формировании национального воображаемого. Народный герой, транслировавший курс национал-популизма вопреки государственной власти, становится больше не нужен — теперь само государство рассказывает нации о ней, используя тот же дискурс. Именно поэтому, заключает Алабарсес, Месси никогда не стать преемником Марадоны. К тому же, по словам исследователя, у Месси недостаточно "народное" происхождение. И здесь, очевидно, заговорил не учёный, а футбольный фанат — Алабарсес назвал семью Месси "средним классом", в то время как оба родителя Лионеля — фабричные рабочие плюс мама дополнительно подрабатывала уборщицей. Дальше автор добавляет, что и харизма у Месси не та, и стиль игры не тот, и взаимодействие с прессой не то и заключает — нет, ему никогда не стать настоящим "мальчишкой", он — навсегда всего лишь "хороший мальчик". Здесь заметим, что Алабарсес понимает “el pibe” как "Maradona" в отличие от Аркетти, который показывает преемственность образа Марадоны с уже существовавшим до него архетипом. Аркетти не описывает других футболистов в сравнении с Диего, а наоборот анализирует трансформацию конструкций "наш" vs "не-наш" футбол и их значение для национального. Феномен Месси как раз вписывается в эту более глубокую историческую перспективу, несмотря на то, что его неприятие как не-Марадоны — один из важных нарративов внутри аргентинского футбольного сообщества. Что ж, как мы видим, Алабарсес ошибся в своем эмоциональном прогнозе 2013 года. Спустя десятилетие и после громких побед Месси смог-таки стать народным любимцем. Аргентинский антрополог Серхио Висаковски подчеркивает, что важность футбола в националистическом сознании заключается в том, что он дарит иллюзию равенства. Именно её по сути и отражает концепция "мальчишки", нашего мальчишки. Марадона дарил эту мечту, побеждая на поле от имени народа, забытого правящими элитами. Месси подарил чудо единства как никогда разобщённой, поляризованной Аргентине. Пусть ненадолго, но непримиримые враги смогли выйти вместе к Обелиску Буэнос-Айреса и на центральные площади своих городов и прильнуть хоть на мгновение к экстазу воображаемого братства — главного товара всех национализмов мира. И потому всё-таки el pibe. Высший титул аргентинского футбола.