Я знаю число зверя, число зверя знаю я: число зверя спрятано в красивом старинном имени. Число зверя Октавиан, число зверя Ириней, число зверя Тертуллиан, число зверя Епанфас, число зверя Кузбасслак, число зверя Москабельмаш. Мурашки аж. Зверь тебя научит Дангауэровку любить. Господь мой так дивно все устроил. Все как по четкам. Кимры, Дубна, Талдом — крохотные бусинки. Москва — портрет Богоматери, соединяющий их. Но что есть Дангауэровка? Неужели дыра на Ее драгоценной голубой мантии? Смотреть на чужие тела, чужие одежды — все сложнейшая Господня алгебра. Мне постигнуть ее трудно, я в целом недалек, но иногда смотрю на других и вижу что-то за их позами и тканями, и тогда что-то складывается: числа Божьи. Я стоял у могилы и смотрел на памятник и видел, что мой кривой рот точь-в-точь прабабушкин, ее же морщина на лбу. Где-то вдали кладбища промелькнуло лицо и. м. Нет, нет, нет, не может быть, да воскреснет и да расточатся враги Его. Не здесь тебе быть, не на солнечном польском кладбище, не среди мирно упокоенных Владиславов, Геновеф и Данут, которым дарован тихий рай с мятными пряниками и крепким чаем. И.м. — это иблисова мамка, что ходит по городу ночами. И.м. днем работает, а по ночам нахаживает круги по Дангауэровке и утром тоже. И.м. прозрачна, сквозь ее одежды просвечивают лица всех ее детей, племянников и внуков. Она работает рядом. Она продает мне штуки в продуктовом. Иногда у нее на коленях сидит один из ее сынков. Он уже умеет пробивать товары, такой умничка. Вот два укуса, две царапины — и ты на шелковом полотне брюк и. м., просвечиваешь ее голенем. Ты теперь тоже ее любимое дитятко. Мой родной город в то время обращался со мной, словно холодная любовница. И так, и этак — не льнет, не хнычь. А напоследок обканчивал мой гбшный плащ. И вроде все хорошо, все по новой, все как было. Что ж ты мечешься? Что ж ты рвешься туда, где была и стояла черная Дангауэровка? И здесь бродит и. м. и смотрит оленьими — такими чайными — напуганными глазами на этот плащ, и сравнивает его со своей полупрозрачной шелковой пижамкой, и испуг в ее глазах оттого, что перехода и разбитых лестниц не миновать, а там, под землей, лежит зверь. У которого одно имя и одно число и два дела: Дангауэровку любить, иблисова мамка труба шатать. Плащ мой такой черный и такой грязный. Я помню, Господь мой есть великий чистоплюй. Никогда не возьмет меня, чашку покоцанную, во Свой небесный Иерусалим, на Свое вечное чаепитие — друзьям не подаст, родным не покажет. Мне только стоять в серванте и смотреть в зеркало битое, на заднюю его стенку, и видеть там чужие отражения; и это зерцало суть моя судьба. Видеть же мне СТРАШИЛИЩ предаваться мукам со СТРАШИЛИЩАМИ жить со СТРАШИЛИЩАМИ потому что я всегда и был СТРАШИЛИЩЕМ предначертано мне быть СТРАШИЛИЩЕМ вечно! вечно! вечно! вечно! вечно! вечно! вечно! вечно! вечно! жги говори да приговаривай! !!! DEVOTIO AETERNA!!! NON EST!!! DEVOTIO MODERNA!!!!! 666 × 666 × 666 × 666 × 666 × 666 × 666 × 666 × 666 × 666 крестики нолики крестики нолики ЗВЕРЬ ТЕБЯ НАУЧИТ ДАНГАУЭРОВКУ ЛЮБИТЬ сорок могильщиков безсмертныя души, струпья и вши <далее нрзб.>