Не так давно в одной из социальных сетей попался на глаза пост, который, что называется, задел за живое. Речь шла о демпинге* и конкуренции в среде музыкантов. Причём в нескольких аспектах: между приглашёнными солистами, между учителем и учеником, между инструментальными мастерами. Автор поста задаётся вопросом: что двигает музыкантами, дающими уроки? По логике вещей, они растят себе конкурентов: сначала музыкант прикладывает массу усилий, чтобы сделать себе имя, а затем появляется его ученик и, едва научившись чему-то, начинает отнимать заработки у своего учителя. «Чтобы я кому-то ещё раз объяснила, как делать хороший звук — щаз, разбежалась и подпрыгиваю», — заключает автор.

Когда я это прочитала, я вдруг осознала, насколько в другом мире и по другим законам я живу.

Моя основная работа — руководителя студии клавесина и органа «Школы Канторум» г. Петергофа — заключается в том, чтобы преподавать игру на старинных клавишных инструментах. Ученики — взрослые. Все относятся к категории любителей, но это контингент очень высокого уровня.

Если бы мне предложили за эту же работу вдвое большую зарплату, но с условием, что мне будет разрешено передавать ученику не все свои знания, а только регламентированную их часть, так сказать, «демо-версию», — я бы долго думала и… всё-таки отказалась. Ведь такая работа, по сути, ничем не будет отличаться от работы кассира в Макдональдсе. Она перестанет быть творческой. Почему? Творчество — это в первую очередь безусловная свобода. Там, где есть страх, следствием которого являются стесняющие тебя ограничения, творческий процесс прекращается. В том числе страх, что вырастишь конкурента. Предполагается, что я заранее знаю и держу в голове, что есть какая-то часть материала, которую я ни при каких обстоятельствах не сообщу ученику — имея в виду, что иначе он станет достаточно компетентным, чтобы занять моё место. Что за бред! Это мои знания, и мне лучше знать, как ими распоряжаться. Какой смысл заниматься, если ты не сообщаешь адресату этих занятий главного — как достичь хорошего звука? В случае с игрой на клавире это, кстати, очень и очень критично.

Конечно, если претендующий на какое-то узкоспециальное знание не вызывает доверия, например, спрашивает из праздного или сугубо прагматичного интереса — я не стану раскрывать ему все профессиональные тайны. Но если я вижу, что человеку это действительно нужно — где причины отказывать ему в этих знаниях? Таких людей действительно не много, но значительно больше, чем можно подумать. И если я спустя некоторое время увижу кого-то из тех, с кем сейчас занимаюсь, там, где могла бы быть сама — за клавесином, — я думаю, у меня не будет причин не порадоваться за человека совершенно искренне (если, конечно, он достойно распорядится знаниями и не будет играть на клавесине тяжёлый рок).

В прошлом году у меня был любопытный излом судьбы: в течение нескольких месяцев я преподавала и училась одновременно. Первое было делом регулярным, второе — эпизодическим (частные уроки известных клавесинистов). Часть этих эпизодов происходила довольно далеко от города, где я живу. И я помню, как возвращалась утром сразу с поезда на работу. Простой вопрос ученика, как работать над произведением, — становился для меня непростым, побуждал задуматься: а в самом деле, как? В университете меня учили одному, а не далее чем 12 часов назад я узнала совершенно противоположное. И я отвечала ученику примерно следующее: «Пока ещё я не привыкла к идее, услышанной вчера, и не могу предлагать вам то, что ещё не стало моим. Но я проверю на собственной практике и обязательно скажу, что из этого вышло. Будем действовать исходя из результата». Один раз (после особенно яркой консультации, перевернувшей моё представление о многом) я откровенно призналась ученику: «Сейчас я переучиваюсь с одной школы на другую, мне сложно, в голове много информации, которую ещё предстоит осмыслить. Какое-то время я не смогу сказать вам ничего толкового». И меня поняли, и дальше сколько-то недель мы слушали записи, занимались теорией. (Да и стоило ли бы продолжать заниматься с тем, кто ответил бы недоумением?)

Этот период был в некотором роде моментом истины, поскольку я находилась одновременно в двух состояниях — объекта и субъекта, передающего и получающего, берущего и отдающего.

Абсолютно всё «трудоспособное население» в нашей музыкантской сфере стало таковым потому и только потому, что кто-то когда-то поделился с каждым своим знанием. Научил, как ставить струны, как заменять перья, как извлекать звук, как раскладывать аккорд, как играть сарабанду… Больше того, «трудоспособность» населения во многом поддерживается тем, что оно продолжает получать подобные знания («человек учится всю жизнь»). Это точно такая же данность, как то, что все живущие на земле люди появились на свет посредством сексуальной близости их родителей. Не понимаю, зачем это отрицать. Музыканты, может, и не исчезнут с лица земли, а вот путь к невежеству и мракобесию, которого в окружающей реальности и так достаточно, мы гарантированно получим. В конце концов, можно ревновать к своим ученикам музыкальный словарь Гроува, ведь он тоже способствует неконтролируемому распространению знаний! А то бессчётное количество нот и трактатов, которые лежат на imslp?

Кстати, одно из необходимых условий существования — это сознание, что если мне понадобятся ноты, которых нет в сети, коллеги мне помогут. Точно так же я знаю, что если кто-то из них обратится ко мне с аналогичной просьбой — я тоже помогу. Тут действует своего рода презумпция: чтобы отказать, я должна иметь веские основания — например, полагать, что человек использует их не по назначению. Если их нет — то нет никакой проблемы. Исключение — два сборника, которые достались мне под честное слово о неразглашении содержания (это было связано с правом издателя), но на самом деле оба были в открытом доступе, в немного другой, менее удобоваримой форме.

Тут можно вспомнить и другой пост — на тему «никогда не делайте бесплатные мастер-классы» — не из–за тягот организационных расходов, а потому, что, по мысли автора, это порочно само по себе: лектор обесценивает себя на «рынке услуг», а люди перестают ценить то, что даётся бесплатно. И первое, что мне пришло в голову — а если у кого-то нет денег? Это должно стать препятствием? А денег вполне может не быть. У меня, например, бывали периоды, когда приходилось экономить на еде, не пользоваться транспортом. Но ведь в эти недели я не переставала быть музыкантом! Все потребности клавириста — например, транспортировать клавесин на свой концерт, ездить на концерты коллег, заниматься самообразованием — по-прежнему оставались при мне, и отсутствие их реализации доставляло мне не меньше страданий, чем вегетарианский рацион. Но я знала, что в случае крайней необходимости я могу на последние деньги доехать до своего педагога, сыграть ему свою программу — безо всякой, даже символической, платы, — и не быть перед ним в долгу. И очень хотела бы стать человеком, который в аналогичной ситуации поступит так же. Я считаю это нормой.

А что касается людей, которые «не ценят то, что даётся бесплатно» — моя же работа в пример: занятия в Школе Канторум полностью бесплатные, и не скажу, что занимающиеся этого не ценят. Уверяю вас: ценят. Ходят. И берут столько, сколько могут унести (спойлер: много). У многих бывают долгие перерывы в занятиях: у кого-то болеют дети, кто-то ищет работу, кто-то женится. Но проходит время — и они возвращаются в студию.

Конечно, если человек (или «цех профессионалов», или тайное мировое правительство) заинтересован в том, чтобы препятствовать распространению своего знания — не сообщать, как ставить струны, как извлекать звук, как расшифровывать цифрованный бас и т. д. — он будет делать всё, чтобы минимизировать утечки и сокращать число потенциальных конкурентов, в том числе продвигая идею о том, что пользоваться чужими знаниями неэтично. Чувство стыда и чувство вины — великая сила, это вам любой психолог скажет, и она способна остановить многих.

***

Второй вопрос — про гонорары. Пожалуй, я могу пересчитать по пальцам те концерты, за которые получила больше полутора тысяч рублей. Самой большой суммой было 5 тысяч. Много это или мало? Всё относительно.

Естественно, если представится возможность сыграть концерт себе в плюс — это прекрасно, и я, конечно, стараюсь такие возможности не упускать. Но если мне не могут предложить денег — что теперь, не играть? Если я выучилась по этой специальности, а затем, несмотря на различные преграды, не оставила её и продолжаю серьёзно заниматься игрой на инструменте — это чего-то стоит. Многие, особенно не музыканты, не в состоянии этого понять. По их убеждению, преподавать — это уже хорошо, играть-то зачем? Тем более, не платят. Что сказать в ответ? Вспомнить юнкера Шмидта Козьмы Пруткова?

Отсутствие достойной оплаты и отказ от концертной деятельности — несопоставимые вещи. Грубо говоря, это всё равно, что увидев счёт за коммунальные услуги, пойти топиться. Мне не жалко отдать энную сумму за то, что в квартире тепло, светло, есть вода, есть газ. Так почему мне должно быть жалко денег (даже не отдать — не получить) на то, чтобы под моими руками звучал инструмент на радость людям?… Если кто-то сейчас скажет, что людям наплевать и они не радуются — значит, мы с вами будем обсуждать этот вопрос лично.

Во-первых, это нужно мне самой, что само по себе уже немало (вот тут как раз можно задуматься о том, что по-настоящему значит «обесценивать себя»). Во-вторых, это нужно тем, кто пришёл на концерт, конкретно и поимённо (это тот случай, когда люди «голосуют ногами»). В-третьих, это нужно всем. Абстрактно. Это нужно обществу в наиболее абстрактном смысле, и мы с вами потом поймём, для чего. Этих трёх доводов, думаю, достаточно.

Я не особенно представляю, как вообще может быть иначе. Никогда не задумывалась, каким образом представитель нашей специальности может «сделать карьеру» — и абсолютно не горю желанием задуматься, а тем более узнать это и взять на вооружение. Зачем? Много важнее освободить в голове место для новых углов обзора своей клавесинной программы. Или потрудиться прочесть трактат Куперена в оригинале.

С другой стороны, у меня есть время и желание заниматься исполнительской «экспансией» — это да. В конце концов, ценность жизни не в последнюю очередь определяется количеством и качеством впечатлений от игры разной музыки, в разных местах, на разных инструментах. Для этой цели у меня даже резюме есть, на случай важных переговоров. Но это вопрос качества жизни, а не «пути к успеху».

Пока мы воспринимаем эту сферу как рынок и бизнес, она и будет таковым уподобляться. Когда в восприятии что-то кардинально поменяется — пойдём куда-то дальше. Дело не в том, какую цену ты должен заплатить за успешное продвижение, а в том, что категории «цены» за то, чтобы заниматься своим делом, не должно (да и не может) существовать в принципе. То, что мы делаем, — это что-то другое, это не рынок услуг (хотя формально под идею рынка можно подвести всё что угодно). Это не бизнес, не индустрия и не иерархическая система, сколько бы мы метафорически ни уподобляли одно другому на каждом шагу. Когда музыкант начинает действовать исходя из закономерностей этого списка — пиши пропало. Всё начинается с вопроса, что надо делать, чтобы стать успешным музыкантом. Вопроса, который перекрывает путь множеству других, намного более существенных.

По общепринятым меркам, я именно тот человек, который не сделал карьеру. Самый настоящий аутсайдер. Но это почему-то не мешает мне играть музыку, которую я хочу играть, и просыпаться с чувством счастья оттого, что я занимаюсь любимым делом. Из этого можно сделать ещё такой логический вывод: карьера и занятия любимым делом — не тождественны.

***

Насчёт изготовления инструментов (последний аспект). Однажды мне довелось пообщаться с очень пафосным зарубежным мастером, он сказал: «Я знаю, как сделать, чтобы дека никогда не треснула. Но не открою эту тайну даже своим сыновьям». Тогда я не придала этому значения, да и вообще не особенно поняла, о чём речь. А теперь поняла. И, слушайте, лучше уж пусть будут трещины. Как-нибудь справимся. Как-нибудь переживём. Снимем струны, вклеим в трещину деревянный клин по её размеру, поставим струны заново. Это всё не страшно, это мелочи по сравнению с такой установкой: я унесу секрет с собой в могилу. Вдумайтесь: если бы его, этот секрет, узнали другие, в мире стало бы меньше трескающихся дек. Переводя на общечеловеческий язык с узкоспециального — это как если бы в мире стало меньше инфарктов и инсультов. С фирмой бы ничего не случилось, заказов бы не убавилось, ведь имя и качество инструментов никуда бы не делись (да, и можно же написать, что «уже 20 лет мы делаем деки, которые никогда не треснут» — элементарный маркетинг никто не отменял).

Логики никакой, объяснения никакого, кроме одного: миром правит мафия, всё происходит согласно заговору тайного мирового правительства. Ну так что? Будем его поддерживать?

P. S. И последнее: то, о чём я говорю, не имеет никакого отношения к девальвации собственного труда и демократизации искусства. Первое начинается тогда, когда человек делает экспансию самоцелью, а также позволяет третьим лицам решать за него, что, где и как играть. Второе — когда на клавесине начинают исполнять музыку, для него не предназначенную (но которая «у всех на слуху»). Финансовые аспекты ни там, ни тут ни при чём.

Как, кстати, не имеет отношения и к качеству игры (которое путают с чем попало, но это отдельная тема разговора). Если я уеду в Европу и успешно выучусь на клавесинного магистра в классе какого-нибудь мэтра, что изменится в моей жизни по возвращении? По большому счёту — ничего. Что, опять-таки, не является причиной воздержаться от осуществления подобного предприятия.

Я помню, как пыталась объяснить далёкому от музыки лицу, зачем мне нужно ехать на мастер-курс в Вальвасоне.

— А что это тебе даст?

— Я буду лучше играть.

— И что дальше? Тебе будут больше платить или ты сможешь устроиться в более солидное место? Ты будешь выступать в филармонии?

— Нет.

— А я не понял, зачем тогда?

— Просто чтобы лучше играть.

— А смысл?

…Так вот: далёкому от музыки лицу такое простительно. Музыканту — нет.

Марина ИШИНА, руководитель студии клавесина и органа творческого объединения «Школа Канторум», г. Петергоф

­­­___________________________________________________________

*Демпинг (в экономике) — продажа товаров и услуг по искусственно заниженным ценам.