В главе "Фантазия и утопия" (трактат "Эрос и цивилизация") Г. Маркузе ищет элементы, способные помочь человечеству свернуть с фатальной траектории цивилизации позднего капитала. Отталкиваясь от фрейдовской антитезы "принцип реальности vs принцип удовольствия" (где реальность с неизбежностью репрессивна, а удовольствие с неизбежностью бессмысленно), он приходит к концепту "прибавочной репрессии", обозначающему то репрессивное в реальности, что в ней отнюдь не неизбежно (и даже отнюдь не необходимо), но что привносится в неё порядками капитала — в его очевидных интересах. Действительно, концептуальное смешение этих двух уровней репрессии крайне выгодно капитализму, поскольку позволяет ему легко эссенциализировать свою власть (и в этом Фрейд непреднамеренно, но предельно реакционен). Преодоление этого смешения — по Маркузе, важный шаг на пути к освобождению.

Важный, но не единственный.

Как показал опыт общества потребления, высвобождение свободного времени и витальных ресурсов — отнюдь не всё, что необходимо для лучшего мира. Потому что для начала другой мир вообще должен быть помыслен.

Именно здесь Маркузе обнаруживает ключевой эмансипаторный элемент — фантазию (из него-то и вырастет один из главных лозунгов Красного мая). Высвобождение воображения — шаг, совершенно необходимый для того, чтобы должное могло сменить сущее. Каким будет этот другой мир? Чем именно он будет отличаться от сложившихся репрессивных порядков реальности? Что он противопоставит им на всей уровнях своей процессуальности? — эти и другие вопросы открываются как совершенно необходимые для эмансипации общества, проливая свет на более тонкие уровни политического как такового. Так перед нами в полный рост встаёт тема социального проектирования. И именно здесь нас подстерегает ещё одна опасность.

Чтобы разглядеть её, стоит обратиться к другому важному автору той же эпохи — З. Бауману. Для него социальное проектирование — напротив, первый шаг в направлении репрессивного порядка. Раскрывая этот тезис, он вводит образ "садовника", выдумывающего свой сад и определяющего, кому в нём надлежит быть розой, а кому — сорняком. "Это видение садовника проецируется на экран размером с весь мир. Каждый достойный своего звания садовник испытывает те же мысли, чувства, мечты и побуждения, что и дизайнеры идеального мира, может, только мыслит он менее масштабно", — пишет Бауман.

Итак, проектирование мира — это путь к освобождению или к порабощению? Путь власти или путь свободы? Кто прав: Маркузе или Бауман? Найти ответ на этот вопрос кажется особенно важным там, где так прижилась выхолощенная формула, служащая кредо аполитичного мышления миллионов людей: "политическое воображение дискредитировало себя в опыте XX в. — долой политическое воображение!" (кому не знаком раздражённый возглас старших родственников: "вон, в 1917-м нафантазировали! Можно теперь "просто жить человеческой жизнью"?")

Сегодня мы знаем, куда вёл этот путь.

Однако дьявол, как известно, кроется в деталях. И найденный парадокс кажется таковым лишь на первый взгляд. Один-единственный нюанс отделяет проектирование по Маркузе от проектирования по Бауману: состав его участников (вообще говоря, это — ключевой политический вопрос).

Там, где образ "сада" (т.е. общества) определяют все участники его сложного ассамбляжа, проективное — эмансипаторно. Напротив, там, где появляется садовник (а ещё хуже — государственный "экспериментальный ботанический сад") — все его живые элементы теряют доступ к определению его облика. Не их воображение будет задействовано для этой задачи — но воображение внешних их средам экспертов. Не нужно быть выдающимся философом XX в., чтобы разглядеть эту подмену — там, где перед словом "фантазия" замирает неприметный, но решающий вопрос "чей?"

В этом смысле проблемой проектирования оказывается отнюдь не сама фантазия (как заверяют нас аполитичные поколения усталого постсоветского мира). Её составляет само кратическое: к чему бы ни оно ни подсоединялось, всё становится разрушительным и впадает в энтропию. Вот почему вызов, перед которым мы оказались сегодня — уверенное различение одного и другого. Без него мы, похоже, обречены снова и снова либо выплёскивать с водой ребёнка, либо впадать в ретроградные (а)политические аффекты, без боя сдаваясь тоталитарному возвышенному. Среди прочего, важный шаг на пути этого различения — в главном эмансипаторном воззвании "Вся власть воображению!" отказаться, наконец, от первого компонента. И — как через укромный портал — пройти сквозь этот неочевидный, но важный слой старой доброй анархистской речовки "Никакой власти — никому, никогда!" ✨