Пытаясь понять стихи Натальи Володько, попробую ввести два зонтичных термина: транснациональная и трансдискурсивная поэзия. Чтобы объяснить, что я имею в виду, неизбежно придется сцепить несколько биографических фактов, хотя сама авторка могла бы мне возразить: "А какая разница, сколько мне лет?".
В связи с этим почему-то вспомнился Мандельштам с его "разночинцу не нужна память, ему достаточно рассказать о книгах, которые он прочел, — и биография готова". В сегодняшнем глобализованном мире всеобщей грамотности, быстротечной памяти и прекарного труда, в котором все больше людей, преимущественно вне своего желания, становятся/являются не только внутренними, но и внешними разночинцами, обобщить опыт которых становится крайне сложно, одним только списком прочитанных книг уже не обойтись, особенно если понимать «книги» в обычном значении этого слова. Сегодня же все тексты, загруженные в онлайн, превращаю/ется потенциально в один бесконечный текст, в одну длинную поездку: «варшава-брест, минск-москва, дублин-белфаст, «зона свободная от лгбт»-«страна для жизни»».

Наталья родилась в пограничном городе-герое Бресте в 1997 году, училась в Минском лингвистическом университете, окончила факультет английской филологии Варшавского университета, где и сейчас продолжает изучать лингвистику, а также по обмену успела пожить в Дублине. Английский и русский — оба языка практически равноценно, с некоторыми перекосами, употребляются в работе, письме и повседневности. Данная подборка представляет лишь русскоязычную поэтику Натальи, оставляя англоязычные тексты пока что на тёмной стороне Луны её творчества.

Кроме языковых особенностей этих регионов, можно вспомнить не менее сложные колониальные отношения Ирландии и Беларуси с соседствующими некогда империями: Британской и Российской. Да и Польша, как «правонаследница» (на самом деле — одна из) Речи Посполитой, пережив шок и разрывы ХХ века, сейчас пережевывает странноватый «национал-консервативный “поворот”», в который и погружена Наталья, что неизбежно вплетается в ткань ее стихотворений.

Но я не хочу скатываться в историзмы — хочу лишь вспомнить о контекстах и нарративах, все еще решающих судьбы. Например, ситуация с абортами и контрацепцией в Польше. При всей ковидной бережности, "вот тебе антисептик, вот парацетамол, чтобы на границе если что температура не была повышенной", как рассказывала сама Наталья, противозачаточные в Польше выдают исключительно по рецепту. Но врач, исходя из своих личных взглядов, может отказать даже при наличествующем документе, мол, ищите в другом месте, я свою совесть марать не собираюсь.

В Беларуси довольно легко и легально достать противозачаточные, но мы видим, как режим Лукашенко, игнорируя реальную пандемию, говоря о политических оппозиционерах отсылает едва ли не к коричневой чуме и извечной угрозе «извне», еще к тому же использует детей заметных деятелей/деятельниц в борьбе против гражданского общества. Со слов самой Натальи: "и это очень хорошо вписывается в истории с угрозами в адрес детей Тихановской и Цепкало, да и вот сейчас у Лазарчик забрали ребенка, потому что она “активистка”.

И вот тут можно закончить определением трансдискурсивности. В поэтике Натальи Володько довольно спокойно и ненавязчиво уживается множество актуальных дискурсов: феминистский, деколониальный, политический, плюс одна из сфер интересов Натальи — экопоэтика. Однако темы не «выпирают» на поверхность, как кость из открытого перелома дискурса, а свободно перетекают одна в другую, не превращаясь в то, что можно было бы назвать «повесткой» или ее эксплуатацией. И оттого её стихи звучат грознее и значимей.

Даниил Задорожный

варшава-брест

стоишь на стыке двух вагонов: одной ногой в варшаве, другой в беларуси. в ноги дует холодный ветер, будто стоишь не на стыке двух вагонов — на самих вагонах: одной ногой на металлической крыше поезда (холодной), другой—

уже на рельсах (холодный пот). скрежет трущихся о друг друга деталей, тело о тело: рывки, толчки и притяжение. ищешь толк в том, что делаешь или, скорее, чего не делаешь. что-то одно тащит за собой весь (эмоциональный) багаж и, конечно же, поезд. на каждое действие есть противодействие, на каждую акцию — реакция.

стоишь внутри гармошки, но концептуальные метафоры вечно паясничают и никакой музыки нет: только резкое тягучее. я делаю наречие существительным— это несущественно, поэтому прими как есть. а может метафорической магии и вовсе нет, и это всё полисемия: семья протяжных звуков и поле значений, связанных цепочкой. вагон отцепили. это не концептуальные пространства и их интеграция. в квадрате пространства (в котором больше глаз, чем есть голов) единственное, что способно двигаться — это взгляды, которые, начитавшись интернет ньюс, панически бегают, пытаясь потащить за собой всё (чемодан [два], ручная кладь, надежда на будущее, зонтик, сбережения, самосознание, куртка демисезон) и опять же— поезд.

найти бы концептуальную метафору для контрацептивных таблеток

и для понимания, что ты в варшаве и ты не человек (в юбке?), а может

и вовсе не существуешь. что твоё тело — это дело телеаптек во время пандемии, что твоей вагине нужен номер, чтобы через несколько месяцев оттуда не вышел новый человек, которому тоже понадобится номер. как тебе стоит сдерживаться, пока твои руки одной рукой удерживают узами морали / мужского голоса / брака (выбери или допиши), а в другой их руке—

крест. и на стене распятие. пять раз спросить согласие и разногласия пропадут между вагонами, где ты можешь стоять не один. трепет и скрежет тело о тело: без рывков и толчков. притяжение в предвкушении. влечение ровно между физической и эмоциональной близостью. подписанная (произнесённая) доверенность на касание.

вот вам масочки, антисептик, парацетамол. будьте здоровы.
противозачаточные нельзя. давайте обговорим против, за. следующая станция — материнство. и что, что билеты никто не проверил. и что, что план поездки был другой. и что, что поезд— паршивое место для новой жизни. но знаете, может, вы будете

совсем одна в купе. и во всём вагоне.

стоишь в тамбуре, и если построение значения не может быть динамичным, то по инерции врезаешься в многозначность, теряешься и застреваешь среди многозначных слов, дел и тел. многозадачность дышать (не выдохнуть), видеть (необязательно смотреть), держать (ся). и 

повторить. и повторить. и повторить.

концептуальные маппинги между двумя областями заблуждают и путают. на «мапах» многолинейность и формализм. и если не проваливаешься между двумя вагонами варшава-брест, то не значит, что совсем не провалишься. впрыгивай в один из вагонов, пока мясистые руки АМАПа не забрали твоих детей. обсуждать против и за уже никто не предлагает. кому-то страшно, что в поезде детей научат отнимать 97 из 100.

на стыке двух вагонов
варшава-брест, минск-москва, дублин-белфаст, «зона свободная от лгбт»-«страна для жизни». между вагонами он-она-они. через вагоны очень да — иногда — редко — никогда. всю жизнь между двумя вагонами, весь быт внутри лиминального поезда. сойти—смерть.

***

я выпала из семьи

из семьи иллокутивных актов
(никаких половых, только речевые

бесполое размножение спорами
сделает нас устойчивыми к неблагоприятным
условиям ты гриб или водоросль?
)

мать и отец, предложение и просьба,
предлагают и просят

они знают, что предложить и чего просить—
я не говорю ни слова родителям.

я ничего не хочу, мне ничего не надо.
я выпала из семьи иллокутивных директивных актов

(никаких половых: бесполое
вегетативное размножение
даст нам подарок регенерации

хочешь быть
яблоней?
)

я дохожу только до крайностей
и до дальнего кузена предупреждение

какая-то п—
издецовая семья, скажете вы:

но еще есть дядя угроза и тётя (что тут
говорить) приказ. не могут поделить
императивы, «здесь и сейчас» и их
недовольство

я выпала из семьи.
не притворяюсь с кузеном

и выдаю только предупреждения,
но такие, знаете, безинфинитивные, безвтороличные

предупреждения, окруженные кустами условных и условностей, питающимися корнями необязательности

бабушка совет всё говорит о бесплодии
а мы бесполые,
размножаемся стробиляцией,
фрагментацией тела
(и разума)

как черви, но с фрагментами нестабильного человеческого мозга
только и можем в директивные иллокутивные акты
не наступи
не делай больно (себе

и мне)
не стоит
не надо

ктулхуцен

тело размером лягушки-голиафа
вытягивается, когти впиваются в кожу

следами гвоздей в гробу. гроб или
общая безымянная могила? могила отравленных

и сожжённых чуть дальше; или ниже—
уже под историческим слоем пепла, пыли, компоста.

там же гробы обезвоженных; тут же грибы
шьют нитями мицелия погребальные рушники
(и питаются гететрофно)

торф и на тропе следы щупалец; вокруг
мокрая паутина. зима не пришла, птиц

кормить не пришлось. гнёзда есть, но построили их
лягушки-голиафы.

хомка — хомка, хомячок,
полосатенький бочок.

лягушки не строят аккумуляторные заводы с изжитой себя техникой и технологией. у айпауэр есть пауэр. хомки хомячки хомячат ресурсы и не видят дальше своих заначек и средней продолжительности жизни.

хомка раненько встает,
шейку моет, носик трет.

безопасность стирается в пыль свинца; и не вымоешь, не вытрешь яд, просочившийся в кровь, в кости: тяжелые металлы не сделают кости металлическими—не сделают из нас железного человека. это вовсе не тот киборг. один йодный удар на поколение. одна атака железа на жéлезы.

подметает хомка хатку
и выходит на зарядку.

ментальная зарядка нахождения причин, почему зарядка и свинцовые аккумуляторы — это игрушка для взрослых, у детей к этому совсем нет интереса. с потрясением и подозрением наблюдают за тем, как и взрослые, и дети выходят на площадь (многозначительно) кормить голубей. пока голуби ещё есть.

вороны вылавливают из мусорки упаковку от бигмака

и покладисто её терзают. делим так картон и бумагу. вместе. галка, танцуя с пластиковым пакетом, просовывает голову в его ручку и рвёт, и рвёт, раздирает. разделяем мы пластик. вместе.

раз, два, три, четыре, пять! -
хомка хочет—

жить.

я буду

я буду использовать, переиспользовать, перерабатывать все твои фразы, которые к моей памяти прилипли как к сковородке яичница без масла. я буду

их озвучивать, повторять, переигрывать, пока от них ничего не останется. порог переработки выше тетрапака, но меньше стекла.

превратиться бы в сосуд и вынести себя в нужный мусорный контейнер, вместе со всеми ненужными тебе фразами. все слова, которые так по-твоему твои, я их буду

выучивать, выкручивать и апроприировать, пока что-то так по-твоему твоё не станет моим. твоё одобрение теперь мой крик отчаяния. пробки от бутылок — новая коляска.

эко-поэтика о диком и натуральном (не найдено). наши тела, язык — дикие. может моё место в компосте? эхо в беларуси доносит только что-то о дзiке. я буду

выплакивать, выплёвывать, выводить из системы естественными (и неестественными) путями все твои фразы: они мне никогда не принадлежали, вот и отвергают компанию

моих внутренних органов, пиная сердце, рвутся наружу. вскрываются и, рассыпаясь на буквы, убегают. твои буквы выглядят и пахнут лучше, чем мои буквы. я буду

обуваться, чтобы давить пластиковые бутылки перед выносом к мусорным контейнерам. разновидности этого скрипа мне более знакомы, чем твой голос. боже, такие разные

и ломаются, крошатся так уникально! если чему-то быть под каблуком. шучу. пандемия и махровые носки, в крайней случае — домашние тапочки. тракторы не лечат, но думаете ли

вы о богатой (зачеркнуть) процветающей (зачеркнуть) многообещающей (зачеркнуть) питательной почве? мы ведь все на пути к одной большой компостной яме. эхом

я услышу: «э, ваши слова отравляют планету — остров обид в океане, горящие кучи злости, зарытые гнилые тревоги». этому всему любовь не нужна, только уважение и забота. я всё

переработаю и посажу, полью. твоих слов больше нет, они выгорели, как леса после самых страшных лесных пожаров. разрушение по ветке, по дереву — и вот перекинулось дальше

и больше, и дальше. и ничего не осталось. мои слова — это сорняк (мы не ссорились), который выкопали для своей розы. и будто сорняка не было, а роза цветет и пахнет,

как твои буквы. грузовик местного мусороперерабатывающего завода стоит на светофоре, и так приятно знать куда и откуда и, главное, зачем. я сдерживаю улыбку и удерживаю

руку, чтобы не помахать в приветствие. может однажды попросят забрать себя с мусорки и весь мой мусор, который не подходит ни по содержанию, ни по форме. если это было эхо,

а я была одна и никого вокруг, то это значит

Наталья Володько родилась в 1997 году в Бресте, Беларусь. Окончила факультет английской филологии Варшавского университета и продолжает образование в сферах когнитивной лингвистики и анализа дискурса. Интересуется темами экопоэтик и искусственного интеллекта. Пишет на русском и английском. Живёт в Варшаве.