Нет, всё было не так. Никаких дорогих друзей и уважаемых любителей спорта. На самом деле комментатор Новицкий говорил, а не пошло ли оно всё на хуй, вместе с вами, сборищем мудаков, говорил так он, имея в виду именно это на самом деле. Вы думаете, меня интересует этот ваш сраный хоккей «Динамо Минск» против «Дизелиста» из Пензы? Меня вообще ничего в этой жизни не интересует, кроме карьеры, путёвок от профкома, а мой профком, это не ваш профком, и возможности ебать вам мозг до конца жизни, неся с экрана всякую хуйню. Я за это маму с папой продам и от сестры откажусь публично, не то что выключу хоккей на тринадцатой минуте третьего периода. И счёт, говорил этот Новицкий, я узнаю раньше вас, потому что, говорила эта падла, я хоккей досмотрю тут в студии, а вы, тупорылые обрубки, облезлых Буслика с Тимошкам будете смотреть и слушать Дзеда-Барадзеда. А потом у вас будет «Панарама», которая, блядь ха-ха-ха, будет всегда, будет даже тогда, говорил он, говорила эта сволочь, когда случится ядерная война и выходить она будет ровно в 21.00, потому что, если по-другому, то не видать мне поездок от профкома и безукоризненной чистоты по линии парткома. Вы сдохнете, вас похоронят ваши обрадовавшиеся родственники, будут бросать на засранную, на загаженную вами же и такими как вы улицу дохлые тюльпаны, купленные у беззубой бабки возле «Центрального», вас быстренько закопают на хуй, даже если вы вздумаете постучать изнутри, потому что ваши поганые родственники будут счастливы избавиться от вашей тупой рожи, стучи из–под гроба-не стучи, и вам сыграют на жёлтых погнутых трубах какую-то хуйню какие-то дядьки в обвисших на жопах штанах, и всё закончится, и закончится ваше гнилое и никчемное существование, а она будет, эта «Панарама». И после ядерного взрыва, и после торнадо в Буда-Кашалёве, и после веерного отключения горячей воды по микрараёнам, так говорил он. И с Валянцинам Аксенцюком, Зинай Бандарэнкай, и Уладзимирам Шалихиным. И в конце, если, блядь, говорил он и радовался, если вы, блядь, досидите до конца, будет спортивный выпуск, но счёт игры… захлёбывался он от счастья, вы думаете это минское «Динамо» с узбеками из «Бинокора» и казахами из «Енбека» кого-то волнует? Говорил он, рассказывая, что пора прощаться на тринадцатой минуте третьего периода, потому что сначала в 20.45 нас ждут Тимошка с Бусликам, эти мутированные Хрюша со Степашкой, а потом она — «Панарама». И там, да, блядь, будет спортивный выпуск, но счёт игры с харьковским «Динамо» вам там не скажут, потому что, ликовал он, эта экранная мразь, говорил и ебал мозг этот комментатор Новицкий, спартакиада Добрушского района по городкам интересней, и велогонка коллективов физкультуры заводов тяжёлого машиностроения по маршруту, говорил и имел в виду на самом деле именно это, он, этот Новицкий, которого ничего никогда не волновало, кроме собственной жопы и настроения начальства, Волковыск — Молодечно с попутным возложением цветов к памятникам воинам-асвабадзицелям на раёне важнее. А счёт вы узнаете, захлёбывался от восторга комментатор Новицкий из телевизора, из «Физкультурника Белоруссии» за две копейки из «Союзпечати». Послезавтра. А мы вам даже не сделаем так, как делает Москва, которая показывает третий период полностью после программы «Время», потому что у них свои задачи, другое начальство, другой Геленджик и профком, а для тех, кто не хочет узнать счёт, дают время приглушить звук в своих телевизорах. Мы вам даже, подпрыгивал на своём стуле от счастья Новицкий из белорусского телевидения, не дадим этой возможности, а если и скажем, мол, приглушите, куски дерьма, свои приёмники, то скажем счёт быстро, так, чтобы вы не успели добежать. Но и на это вам, недоделки и унтерменши, надеется не стоит, просто потому, что мы так не сделаем, мы даже об этом не думаем, ни счёт не скажем, ни третий период не покажем. Так говорил он, Новицкий, и радовался.
* * *
А там пермский «Молот» шёл в атаку и Юрий Кривохижа бросался под шайбу.
* * *
А я, заявлял Валянцин Аксянцюк с рыбьими глазами из телевизора, я — лепрекон, я сморщенный злобный карлик из леса под Толочином. Да, говорил он, я даже не лепрекон, я — гуманоид из системы Туманного Жирафа, у меня кровь зелёного цвета, смотрел равнодушно в красный огонёк камеры Аксянцюк, рассказывая про «Панараму». И говорю я на красивой и правильной беларускай мове, смеялся Аксанцюк нам в глаза, потому что надо, не скрывал Аксянцюк с рыбьими глазами, чтобы беларуская мова вызывала в вас, стадо баранов и глупое пушечное мясо, тошноту. Чтобы, Аксянцюк не моргал своими рыбьими глазами, в которых блестели капилляры зелёного цвета, навсегда она в вас вызывала тошноту и омерзение, чтобы вы всегда видели мои рыбьи глаза и слышали про гаспадарку и гектары. И сейчас, в 21.00 ровно, я, блядь, вам, недоделкам и недоноскам, расскажу про пленум, и скажите, спасибо, продолжал не моргать своими глазами без ресниц, которые на самом деле были с ресницами, но казалось так, что у этой мерзкой твари Аксянцюка, вылезшей из глубин морских впадин или прилетевшей действительно из галактики Медузы, нет ресниц, потому что его ресницы были настолько бесцветны и уёбищны, что казалось, что их нет. А там, откуда он прилетел, все- все похожи на рогатых крыс и гадких земноводных лягушек, оттуда прилетела эта гадость, которая говорила и открывала рот, сейчас, мол, я выебу вам мозг до конца, хотя нет, у вас всё равно его нет, вы — свиньи и тупые животные, ваше место — в лагере и в поликлинике для опытов, поэтому, бляди тупорылые, я сейчас всё-таки расскажу вам про пленум, потому что если вы не будете знать, чем занимался товарищ Слюньков сегодня, то вы зря прожили свои ничтожные жизни, похабные низменные существа. И говорил Аксянцюк именно так, вот этими словами, и всё в нём радовалось, и тупых свиней у телевизора, тоже всё радовалось, потому что Аксянцюк был прав, когда говорил и имел в виду именно то, что говорил и о чём думал. Скажите спасибо, что я расскажу вам сейчас только про пленум, а не про съезд, потому что если я засяду пиздеть про съезд, то не будет вам исхода от моего пиздежа ни там, ни здесь, и можете забыть тогда о своей сраной шестой серии после меня, потому что не дождётесь вы её в жизни, в вашей убогой никчемной пустой мерзкой жизни, которую даже нельзя смыть в унитаз, потому что она не утонет, тупое и глупое пушечное мясо. И рыбьи глаза его не моргали опять. И тогда он начинал пиздеть про пленум и говорил, вы, мол, глупые животные, чьё место в зоопарке, не радуйтесь, что я начал про пленум, а не про съезд, я буду про пленум рассказывать так долго, что он вам покажется съездом. Потому что мне интересны пленумы, мне интересно, у нас на планете, откуда я прилетел, все любят слушать про пленумы в формате, блядь, съезда. Я лягушонок-мутант, на самом деле, я расскажу вам о докладе начальника Госплана БССР, чтобы, вам, сукам и уродам, было плохо, чтобы вам было так плохо, как не было никогда в жизни, не моргала эта инопланетная мразь или леприкон из леса под Толочином. Нет, знаете что? — глумилась эта мразь с рыбьими глазами, я передумал, сейчас я не буду сам рассказывать о докладе председателя или как его там, этого гандона, зовут? Я просто врублю его доклад целиком, чтобы вы порадовались, и поняли, что ожидает вас, когда мы все переселимся сюда. И смех его прямо в студии, в этой вырубленной на самом уёбищном в истории вселенских галактик фрезеровочном станке и оформленной самыми бездарными гуманоидами созвездия Восточной Россомахи студии, походил на велосипедный звонок. И был доклад, и ещё доклад, ещё сто докладов, и пленум уже напоминал съезд, но у этих блядей с Аксянцюком, с рыбьими глазами из телевизора, был свой план, чтобы, вы тупое сборище овец, не перепутали в другой раз съезд с пленумом, мы прекращаем вам ебать мозг про пленум, но рано радуетесь, сейчас, хохотал и прыгал на стуле в самой уёбищной студии в галактике Аксянцюк, мы расскажем про гаспадарку, чтобы вас от правильной литературной беларускай мовы трясло и тошнило и выворачивало наизнанку, чтобы тошнить вам уже было нечем при упоминании беларускай мовы. И, не моргал Аксянцюк, которого менял Уладзимир Шалихин, это поганое чмо в очках, этот канцелярский гриб и ходячий протез. Ну, как, спрашивал как бы Шалихин, неплохо? Теперь вместо Аксянцюка буду я. И я вам расскажу про гаспадарку на правильной и красивой беларускай мове, и вам уже не будет чем рвать, у вас вылезет наружу пищевод, и вся ваша двенадцатиперстная кишка, и весь ваш последний мозг, он вылетит как от пули и забрызгает вам салон. На большее, тупорылое стадо, вы и не годитесь. И была гаспадарка, куры, сёлета з гектара, тётки, большие тётки с большими пышными сиськами под телогрейками, работницы животноводческих комплексов Баранавичского и Оршанского раёнов. И Шалихин с экрана не выражал вообще никаких эмоций, потому что он был просто протез, он был весь протез, отовсюду, он умел просто иногда моргать. Смотрите, выродки и недочеловеки, как я говорю на одной ноте без интонаций, это потому, что я — протез, и я заебу вас так, что самый страшный адский ад с котлами, которого нет, а есть только гаспадарка и сацыялистычнае спаборництва, вам покажется тихим и милым санаторием на озере Нарочь. И вы не переключите, потому что, у вас в вашем сраном телеке есть всего две программы, а там, на первой, ничего, кроме концерта Валентины Толкуновой вам не покажут, а здесь вы ждёте свою сраную шестую серию и не знаете, когда я закончу пиздеть на одной ноте и выносить вам мозг рассказами про птицефабрику под Мозырем, а я не закончу пиздеть, и не надейтесь, потому что в мире есть только я и Аксянцюк, а ещё — пленумы, гаспадарка и силосные ямы. А если вы переключите посмотреть на Валентину Толкунову с Кобзоном и Розой Рымбаевой, то вы пропустите окончание моего пиздежа, потому что я очень хитрый протез, и слежу за вами, и могу подшутить, и как только вы переключите, я сразу завершу свой пиздёж, расскажу про надвор’е, такое же, как в Москве, и свалю в свой склад для протезов, откуда меня вытащат завтра снова. А раз вы не переключаете и не уходите на кухню, потому что боитесь пропустить Жеглова, то тогда я немного попизжу ещё. И покажу вам нарыс про воешку, про ВОВку, про костры души, вечные огни и партизанские тропы. На фоне моего тупого уродского нытья какая-то тётка буде пронзительно тянуть а-а-а-а-а, это типа память и скорбь. И я расскажу вам, неблагодарному отродью, про дедов и отцов, и покажу одного из них. И он расскажет вам, как однажды под Ушачами ранил немецкого оберштурмбанфюрера вилкой, которой только двадцать минут назад запихивал себе в прорезь под носом, в свою зловонную щель овсяную кашу. Ранил он его в глаз, а потом облил бензином и поджёг живого. Так он сражался за ваше счастье, тупорылые свиньи, говорил безразличный Шалихин, сверкая своими блядскими очками. За счастье, чтобы вы вот так могли сидеть и целый вечер, не досмотрев до конца хоккей, слушать мой однообразный голос и смотреть на мою вылепленную из глины морду. А Зинаида Бандарэнка включит вам песню про синий Дунай и весну сорок пятого года, потому что уже пришла пора новостей культуры, а у Ярослава Евдокимова сегодня юбилей — 200 тысяч лет творческой деятельности. И Зинаида Бандарэнка, которой самой уже лет полторста тысяч примерно, будет улыбаться, улыбаться, улыбаться и улыбаться. Всё время и долго. Ну, что, мои безмозглые дурачки? Думаете, скоро конец? А вот и нет, милашки и дурашки, смотрите, как я вас люблю, тепло светились её колдовские озёра в далёких телевизионных глазах. И свет её далёких телевизионных глаз, этой артистки из телевизора, из «Панарамы», которая никогда никуда не денется, даже если Землю атакует Марс, а на Молодечно обрушится тропический циклон «Катрина», освещал фестиваль народных искусств в Осиповичах, конкурс народных умельцев в Слониме и раённую доску почёта в Верхнедвинске. И пленум с гаспадаркай уже казался раем, куры — добрыми фрейлинами, а животноводческие комплексы и птицефабрики — замками и сказочными крепостями. А она всё не переставала, эта Зинаида Бандарэнка, улыбаться и хлопать своими нездешними глазами. Там, у нас на планете, откуда я прилетела, все друг другу улыбаются, и у нас всегда светит солнце, трудящиеся без конца ходят на демонстрации, не смотрят хоккей, сеют озимые и собирают с гектара. И они всегда довольны, всегда довольны, всегда довольны. Улыбалась она, улыбалась она, улыбалась она, и уже, этому тупому сброду, этому стаду жирных свиней, уже не нужна была шестая серия какого-то сраного фильма, этому тупому сброду, стаду жирных свиней хотелось только одного — спать и не видеть этих рож, этих поганых рож и не слышать их голосов, их тембра, их интонаций, которых нет, не смотреть на этот прах, а заснуть и больше никогда не проснуться, потому что завтра надо было с утра пиздовать на службу в собес и на завод, точить заготовки, которые все до одной спишут в брак, потому что у нас кривые руки, головы и сделанные такими же руками и головами станки, а вечером надо забежать в универмаг, потому что там по слухам обещали выкинуть югославские сапожки или махеровые кофточки. Или, блять, на худой конец, пижамку на баечке можно прихватить, если выкинут. Но это если выкинут, потому что это только по слухам, по словам Нинки, у которой двоюродная сестра свекрови работает в бухгалтерии в универмаге,а могут и не выкинуть, а могут выкинуть, а потом не достанется… Кончилось, блять, прямо перед нашими харями, перед нашими тупыми рожами, перед нашими свинскими рылами, как сказал и имел в виду Шалихин и Аксянцюк с «Панарамы», а Зина Бандарэнка стояла за прилавком и порола хуйню про купалаўски тэатр, который создал очередную постановку по байкам Кандрата Крапивы, про ворота бессмертия, или кто там про это написал? И вот эти тупорылые существа притаскивались домой, потому что перед ними кончилось, потому что заготовки все были отправлены в брак, потому что автобус сегодня был полный и пьяные работники нашего родного СМУ и ДСК орали, ну, блядь, граждане, ещё на полчеловечка, они сегодня пили клей в цеху, потому что трубы не завезли и работы ни хуя не было, и они пили столярный клей из банки, потому что кладовщица сегодня злая и ни по накладной, ни по блату не дала спирта. Поэтому они пили клей, привязав банку к фрезеровочному станку, который наматывал клейкую массу на сверло, оставляя спирт внутри банки, и его можно было пить. И вот они пили его, потому что работать ни хуя не хотели и не умели, а потом орали в автобусе, ну, граждане, ещё на полчеловечка… И хоккея вечером уже не было, потому что хоккейная команда не может играть каждый день. А «Панарама» была, потому что это — целостность времени, это цемент, эта наша гражданская оборона в школе и противогазы на морды на счёт раз-два-три… И завтра она была, и послезавтра она была, и всегда она была, и выходила она из самой поганой, сделанной из самого поганого картона в мире студии. И снова рассказывал Аксянцюк и Шалихин про надои, про «Гомсельмаш», про заслуженных учыцелей. А потом наступало воскресенье, и опять они не давали досмотреть хоккей, а Юрий Кривохижа так и катился по льду, пытаясь остановить шайбу, пущенную нападающим пермского «Молота» по нашим воротам при счёте 3-3, и опять Новицкий, этот комментатор с белорусского телевидения, вечный как вечность, говорил про уважаемых любителей спорта, а имел в виду совсем другое, и на уроках начальной военной подготовки дядька майор не выбирал выражений, когда у кого-то не получалось разобрать автомат. Вечная бесконечная бесконечность, паважаныя таварышы, улыбалась нездешним светом Зина Бандарэнка. И хоккей всегда и всегда заканчивался на тринадцатой минуте третьего периода.
* * *
Нет сейчас никакой «Панарамы», то есть может и есть, но это не то, не та «Панарама». Инновации, приватизации, ай-ти, компьютерные технологии, всё это мы уже освоили, говорил директор совхоза, обнаглевший, разжиревший хряк, одуревший от денег и безнаказанности, уставший от вседозволенности механизатор, не достойный ни смерти, ни жизни, блудливый холуй и денщик, хам, мерзавец и ничтожество, размножающийся без женщин, говорил он, и они напротив него — другие холуи, хамы, мерзавцы и ничтожества сидели, боялись дышать и что-то строчили в свои цетрадки. Да, а ведь и правда освоили. И хоккей сейчас показывают в прямом эфире полностью, и даже футбол. И передача называется «аналитическая» и «итоговая». События недели. Всё мелькает, блестит, переливается. Каждая блядь имеет ноутбук, куда беспрестанно смотрит, там ничего нет и неизвестно, подключены ли они эти ноутбуки, да и настоящие ли они, но они туда смотрят, создают впечатление. Из всего этого блестящего хаоса рождается ведущий без галстука, эта жидкая биомасса, который держит одну руку в кармане, потому что всё ненавязчиво и свободно. И она, эта жидкая биомасса говорит «здравствуйте» и ничего не имеет в виду, кроме этого «здравствуйте», потому что ему, этому кислому и плохо пахнущему тесту, нельзя ничего иметь в виду, кроме этого «здравствуйте» и «мы начинаем», потому что если оно что-то будет иметь в виду, кроме этого «здравствуйте» и «мы начинаем», то его завтра он уже не будет ведущим и не будет излучать такое здоровье и довольство жизнью. Его, этого гандона, выпорют розгами и отправят в рекруты. Не понизят в должности, не поставят на вид, не занесут в личное дело, не лишат премии и прогрессивки, не отдадут его путёвку в Геленджик более исполнительному товарищу, а сразу — на конюшню и в рекруты. И нет у него ни голоса, ни тембра, ни эмоций, ни рыбьих глаз, есть только вот это «здравствуйте» и «мы начинаем», а потом ещё немного «внутреннего законодательства», «выборов» и «сотрудников правоохранительных органов», как он называет тупых громил с рынка, надевших какие-то гимнастёрки и фуражки. И пригласит он в студию эксперта и политолога, чтобы он рассказал всё тому же тупому быдлу по ту сторону красной лампочки, а точнее, ничего не рассказал, а просто попиздел и полил воды про «местное законодательство» и «нашего лидера», потому что рассказать он ничего не может, этот эксперт и политолог, потому что он сам ни хрена не знает, да и незачем ему что-то знать, потому что унтерменши и недоделки возле телевизоров тоже ничего не знают, им даже уже хоккей не нужен, хоть его и показывают по пятнадцати каналам в любое время дня и ночи. И будет сидеть этот Лёша Беляев, политолог и эксперт, и разводить липкий пиздёж про то, как наш лидер, вот этот блудливый механизатор с усами, что-то погавкал с трибуны ООН между президентами Габона и Гваделупы, и всё это ООН сошло с ума от счастья, потому что это этот скот деревенский спас человечество от ядерной третьей мировой войны и от засилья мировых держав, сильных мира сего, типа. А эта медуза, существо без галстука, это прокисшее тесто, которому постеснялась бы пожать руку даже тюремная параша, будет сидеть и кивать по сигналу, когда ему в ухо подскажет режиссёр, чтобы создать видимость диалога и обмена мнениями. А эксперт и политолог, этот автор более чем тридцати научных работ по политологии, философии и всему на свете, с красной толстой, женоподобной, не влезающей ни в один экран мира и вселенной рожей будет сидеть, и сидеть, и сидеть, развалясь в кресле, и гнать про то, что «наш лидер» ещё раз дал понять им всем, что мы не такие, как они, и никогда не будем, и будет думать, что всё равно эти недоумки никогда не узнают, о чём я там писал свои более чем тридцать научных работ. А писал, я их, ха-ха-ха, о том, где у палки начало, а где у палки конец, и рисовал галочки в клеточках, старательно заполнял все клеточки, чтобы ни одной не пропустить, и вот теперь я — эксперт и политолог, и всё обосновываю и придаю всему переосмысление и фундамент. Так он думал, переливая из пустого в порожнее, и у него была раскормленная красная рожа, которую он разъел во время бессонных ночей, когда решал серьёзные политологические проблемы и искал глубинный смысл в выступлениях колхозного звеньевого в резиновых грязных сапогах. Потому что раньше было время сморчков и вертухаев, а теперь времени вообще нет, есть только пыль и прах, и упыри, которые этим питаются, потому что раньше в юности этот эксперт был старостой группы, и ему пиздец как нравилось быть старостой группы, и каждое начало каждого учебного года он сам лично выдвигал свою кандидатуру на должность старосты группы, и ему нравилось отвечать по телефону голосом старосты группы, что стипендию он сейчас не отдаст, потому что у него есть домашние дела, по которым он должен сходить, этот тролль из института, который сейчас уже стал университетом, потому что репликанты из колхозов, заполнившие кабинеты, или как они называют по-новому, офисы, решили, что если они поменяют одно слово в названии, то у них стразу расцветут науки как в Толедо, но на самом деле у него не было никаких домашних дел, за него всё делала мама, иногда посылая его в магазин за сметаной, и он сидел дома, всегда сидел дома и читал свои пыльные и мерзкие конспекты, в том числе и по литературе. По ним же он и получал свои блядские пятёрки и красные дипломы, потому что книг он не читал, да и читать не мог, потому что всё равно ни хуя бы в них не понял, потому что писатели там не называют фамилию и место работы персонажей, а только туману пускают, глумясь над святыми вещами. Ему просто нравилось говорить, что он, мол, тоже не привязанный сидит, но на самом деле, ему просто нравилось показывать свою власть над другими, ему нравилось, когда его ждут, просят и заранее согласовывают с ним встречу. И вот сегодня он — эксперт. И перед ним сидит медуза и поддакивает чего-то насчёт конституционного права. Они расскажут всё что угодно, они на всё способны, эти новые герои новой «Панарамы», которая вовсе сейчас не «Панарама», но это неважно, и они расскажут, эти неизвестно кто, питающиеся жиром и пылью, они вам расскажут о дронах, созданных по совместному проекту белорусских и туркменских разработчиков, что это будет одним из лучших оружий в мире, и точных. И недоноски и тупые свиньи возле телевизора будут рады, так как им уже не нужен хоккей, они нажрались и им не нужен Юрий Кривохижа, бросающийся под шайбу. Они счастливы жить среди процветания конституционных прав и свобод, которые им дарует та самая усатая сволочь, потому что вокруг фонари, светодиоды, много торговых центров, и их тошнит, когда они слышат беларускую мову, потому что это — деревня и колхоз, а они городские и современные жители, ведь сказала эта усатая мразь с тремя волосинками через потную лысину, что они уже всего достигли, всех этих технологий и инноваций.
Улетели инопланетяне к себе на Кассиопею и Андромеду, нет больше космоса, которому некуда торопиться, нет гуманоидов и похитителей тел. Им не во что вселяться, потому что из морских глубин повылазили пучеглазые медузы и прочие склизкие морские смрадные гады, и наступило такое время, когда времени больше нет. Есть только сплошной хоккей, в котором никто не бросается под шайбу, и выходящие вовремя сериалы про оперативников.
