Христиане во всем мире отпраздновали рождение мальчика, который два тысячелетия назад создал учение, собрал учеников и под конец взошел на Голгофу.

Всегда, когда праздновали чей-нибудь день рождения, я старалась поднять тост за родителей виновника торжества. Родиться не сложно, а вот разрешиться от бремени — это праздник. Поэтому в первую очередь, следует поздравлять маму, на мой взгляд.

Маму мальчика звали Мария. Мне, правда, больше нравится Мирьям, однако христианам она известна как Мария — горькая. «Ой плакала Мария, ой плакала»… Но это потом. А поначалу, согласно апокрифам, всё складывалось неплохо.

Родители ее были не какая-нибудь голь перекатная. Жили справно и благочестиво в Назарете в Галилее. У немолодой семейной пары — Иоакима и Анны — долгое время детей не было. Однако в конце концов «Господь внял молитве» и у них родилась девочка. Растили ее в обстановке особой ритуальной чистоты, а когда Марии исполнилось три года, произошло ее «введение во храм». В Иерусалимском храме Мария воспитывалась вместе с другими благочестивыми девами, изучала Священное писание, занималась рукоделием и постоянно молилась.

Согласно законам иудаизма, когда еврейской девочке исполняется 12 лет, она достигает совершеннолетия и назначается ответственной за свои поступки. Проще говоря, она может рожать и растить детей. Оставаться при храме в этом возрасте девочки не могут и их выдают замуж. В мужья Марии выбрали престарелого Иосифа. На предварительной стадии брака, когда Мария была еще обручённой, она читала священную книгу пророка Исаии и, дойдя до слов «Се Дева приимет во чреве и родит Сына…», воскликнула, как бы она была счастлива, если б смогла увидеть эту Божию избранницу и жить хоть служанкой у нее.

Реплика в сторону: помните, да?
«Кабы я была царица, –
Третья молвила сестрица, –
Я б для батюшки-царя
Родила богатыря»,
— из этой же серии. Многие благочестивые девочки о другой участи для себя и не мечтают — лишь бы сына кому-нибудь родить. Или это кому-нибудь только так хочется?

Но вернемся к житию Марии. После этого ее восклицания произошло благовещение — архангел Гавриил сообщил Марии о грядущем рождении Спасителя. Причем рожать придется ей. Хотя в своем благочестии она возмечтала стать служанкой избранницы, а вовсе не роженицей. И тем не менее ей было сказано, что она станет матерью Мессии, зачав сына посредством Святого духа. Непосредственно о зачатии далее ничего не говорится, так как считается, что в момент благовещения произошло боговоплощение — Бог облекся в плоть, будем говорить современным языком, оплодотворенной яйцеклетки: «тогда происходит начало нашего Господа и Спасителя, когда и зачатие» — пишет Иоанн Кассиан. То есть сама весть практически и явилась актом зачатия. Дева понесла от Слова.

Предположим, что фокус с «непорочным» зачатием, то есть без нарушения девственной плевы (о плеве должен быть отдельный разговор, но в другой раз) удался. В конце концов, это — не такое уж чудо. Есть уже и искусственное осеменение, и экстракорпоральное оплодотворение. В любом случае получается, что некое мужское начало соединилось с женской яйцеклеткой и получился плод — Мария забеременела.

Когда Иосиф узнал о зачатии, он был удивлен, — пишут в апокрифах. А кто бы не удивился?! Однако ангел сказал ему: «Иосиф, сын Давида, не бойся взять в свой дом твою жену Марию, потому что она беременна от Святого Духа. Она родит сына, и ты назовешь его Иисус, потому что он спасет свой народ от грехов». Иосиф сделал, как велел ему ангел. Он взял Марию в свой дом, завершив свадебный обряд, однако физической близости с ней не допускал. И таким образом, Мария, будучи замужем, оставалась непорочной девой, правда, беременной.

Ожидая чуда девственного материнства, Мария не сидела возле Иосифа, а навестила свою родственницу Елизавету, которая уже шестой месяц ожидала рождения Иоанна Крестителя. В ее доме Мария прогостила три месяца, после чего вернулась к мужу. В апокрифах не сказано, присутствовала ли она при родах, но если сложить 6 и 3, то можно предположить, что Елизавета преподала ей некоторый урок по родовспоможению. Впрочем, это всё дела женские — нечистые, писать в священных текстах о таком не следует.

В стране в то время проводилась перепись, поэтому после возвращения Марии, Иосиф со всеми своими родственниками отправился в родной город Вифлеем. Когда они туда прибыли, то оказалось, что все места для приезжих уже заняты, и им оставалось лишь разделить кров с домашним скотом. Там-то Иисус и родился, и был положен в кормушку для животных.

Это те сведения, которые мы можем почерпнуть из Евангелий, Деяний апостолов и посланий Павла, из ветхозаветных пророчеств, а также из раннехристианских апокрифов безымянных авторов.

* * *

А теперь давайте на всё это взглянем глазами феминистки.

У некоторых девочек менархе бывает и в девять лет, но иудеи ждут до двенадцати, чтобы назвать девушку совершеннолетней — теперь ее можно выдавать замуж. Представьте девочку, воспитанную в храме, ничего не знавшую о сексуальной жизни, никогда не видевшую, как рожает корова или овца, читавшую исключительно священные писания и умевшую только прясть, ткать да молиться. И вот возмечтала она послужить Богу — не Сына ему родить, нет, а лишь стать служанкой у Божьей избранницы. Такие невинные девичьи мечты о высоком служении — о том, что она умеет, к чему ее готовили. Не хотела она в муках рожать, тем более что ее учили: всё плотское — порочно.

И вдруг миссию родов возложили на нее. А ей всего двенадцать лет! Да даже если уже и тринадцать исполнилось, она ведь все равно еще девочка! Ей бы и дальше священные писания читать да в храме прислуживать. Но нет. По утрам ее тошнит, хоть молись, хоть не молись. Грудь набухает, соски болят, живот растет и становится как тугой барабан, а изнутри в него новая жизнь бьется. И в таком-то состоянии велено дом-убежище покинуть и в какой-то Вифлеем тащиться.

И вот едут они с мужем по каменистым тропам. У девочки срок подходит, а она на осле по пустынной, продуваемой всеми ветрами, местности трясется. Декабрь и в Иудее время зимнее, даже если он и по-другому называется. Добрались до пункта назначения, и там ни в каком доме остановиться на ночлег не могут — всё забито приезжими. Старый муж свою молодую жену привел в хлев да так и разместил со скотиной вместе.

Чувствует девочка, совсем ведь девочка еще, что сейчас родит. А рядом ни матери, ни сестры, никакой бабки-повитухи — вообще никого, кроме осла и других не-помощников. И с ней до этого никогда ничего подобного не происходило, и боль пронизывает ее хрупкое тело, боль рвет ее пополам, разрывает внутренности, и страшно ей до смерти. Но несет она не смерть, а жизнь, дает жизнь другому — своему ребенку, которого придется отпустить, который примет муки во исполнение своей миссии, ибо он — Мессия. Она всё это знает. И рожает, рожает здоровое, кричащее дитя.

Мужчины, пишущие об этом событии, не считают ни девственные, ни обычные роды подвигом. Они радуются рождению, как будто только ребенок достоин праздника, чисто это он сам через родовые пути выскочил, и лишь его воля, его Я что-то значат. А то, что мать носила его девять месяцев в своем теле, кормила соками своими, мучилась недугами разными и, наконец, разрешилась от бремени — это для них всё в порядке вещей: в муках будешь рожать детей своих — не велико деяние. Деянием, достойным поклонения, считается подвижничество Иисуса, когда он не отрекся от своих взглядов, принял муки крестные и взошел на Голгофу, пострадав за всех христиан и подарив им надежду на спасение. Это подвиг. А рождение ребенка, да еще девственницей — это, конечно, чудо, однако не заслуга. При этом Марию никто не уверил, что она переживет роды, ей было сказано лишь, что она родит Мессию. Сын Божий знал, что воскреснет. Всё и затевалось, чтобы другим показать путь к жизни вечной. А Богоматери было известно лишь, сколь велика смертность среди рожениц. И тем не менее эта девочка рожает, одна, в хлеву. А потом растит ребенка, отдавая ему свою любовь.

Принять муки (предательство учеников, неправедный суд, терновый венец, издевательства стражников, копья в ребрах, губка с уксусом, распятие), отдать жизнь и умереть из любви… да хоть к человечеству — это дело серьезное. Но я точно знаю, что жить из любви и поддерживать жизнь в любимых — гораздо сложнее и достойнее. Именно это делала Мария. А Иисус… играл в смерть — он знал, что воскреснет. Головой знал, душой верил, а вот плоть его мучилась, возможно, не меньше, чем тело роженицы. И тот крестный путь, которым восходил Христос на Голгофу, похож на муки рожениц, да и распятие на кресте повторяет терзания рожениц. Современных родящих тоже распинают на гинекологическом кресле — разве что гвоздями не прибивают. Да окружающие губку с уксусом не протягивают, но воду также могут не подать. Каждый божий день женщины рожают в муках. Они отдают свои силы, здоровье, любовь, а иногда и свою жизнь ради новой жизни. Однако человечество многомиллиардными прибылями празднует не женское разрешение от бремени, не подвиг материнства, а рождение человека, которого распнут, и который своими страданиями дарует жизнь вечную всем верующим в него. Ну, а не верующим — вечные муки.

Основные постулаты авраамических религий переворачивают мир с ног на голову: любое зачатие и роды порочны, потому что женщина занималась ЭТИМ, потому что ребенок выходит из ТОГО места; рожающая славна не своим материнством — каждодневным подвижничеством, отнимающим все силы и передающим, жертвующим их Другому, — а тем, кого родила; воскресший из мертвых велик не своей жизнью, а тем, что пошел на смерть.

В христианской религии превозносят смерть, а не жизнь, мужчину, распятого и воскресшего, а не женщину, дарующую жизнь.

Женщину, как это заведено в патриархате, используют. В данном случае воспользовались телом девочки, вложили в него воплощение бога, и затем уже плод развивался по вполне земным законам: высасывал соки из женской плоти, изменяя, частично разрушая и затем разрывая ее. При этом никто у Марии осознанного согласия на подвиг не спрашивал. Если девочка в экстатическом восторге готова служить Божьей избраннице, то это не значит, что она физически и духовно созрела для того, чтобы стать матерью.

Женщину, как обычно, лишили субъектности — использовали, чтобы дать жизнь Другому. Прибегли к женскому телу, так как мужчина жизнь не дает — не способен. А чтобы умалить значение женщины в этом чуде жизни, патриархатная религия наделяет мужчину Иисуса способностью даровать человечеству жизнь вечную. «Если Бог мужчина, то и мужчина — бог», — сказала Мэри Дели. Ради утверждения величия мужчин и затевался иудаизм, христианство, а вслед за ними и мусульманство, — чтобы окончательно и бесповоротно покончить со всякими богинями, чтобы изгнать женщин из священных мест и заставить их молчать. А для того, чтобы не преклоняться перед женщиной, дарующей жизнь, придумали мужчину, предоставляющего жизнь вечную.

Беда в том, что «вечная жизнь» — это оксюморон. Все формы жизни имеют свое начало и конец. Жизнь всегда следует в паре со смертью — они по одной не ходят. Любая индивидуальная жизнь заканчивается смертью. Жизнь как таковую, жизнь вообще можно называть вечной, потому что она длится уже миллионы лет и вероятно продлится еще какое-то время — достаточно продолжительное, чтобы отнести его к вечности. Но та уникальная неповторимая единственная жизнь, которая дается каждой личности, заканчивается с физической смертью этой индивидуальности. И никакие райские кущи не вернут душе ее Я, а без Я это уже не человеческая душа — так, нечто неопределенное, бесформенное — ни радости, ни страдания, ни памяти, ни стремлений, ни интересов, ни раскаяния — ничего. Вечное ничто, то есть смерть.

Даже Бог не способен даровать человеку жизнь вечную, потому что это — фейк, выдумка, ничто, за которым скрывается смерть. Однако для поддержания мифа надо было создать божественный образ. И христианство говорит об Иисусе как о Богочеловеке: живом смертном существе и вечной Божественной сути одновременно. Как индивид Иисус смертен, но при этом его человеческая сторона не должна быть запятнана грехами, присущими людям. Поэтому чтобы боговоплощение произошло непорочно — не может же Сын Божий облечься в порочную плоть! — Марии назначено было оставаться девственницей. «Девой зачала, девой родила, девой осталась». Все люди грешны от рождения — на них лежит первородный грех. Однако Адама соблазнила Ева, и поэтому основная часть вины за греховность человека, как считают христиане, лежит на женщинах. Для мужчины главное — семя свое не разбазаривать, а женщина, теряя девственность, пусть и, в браке, лишается единственного своего достоинства. Лишь дева непорочна, поэтому в священных текстах речь идет не только о непорочности самого зачатия, но и о сохранении девственности при и после родов. Ради поддержания надуманного достоинства они заставили рожать девственницу! Ибо только ей подобает носить в себе Божьего сына.

С точки зрения феминизма, всякая людина с рождения не только безгрешна, но и наделена человеческим достоинством, и оно никак не зависит от наличия или отсутствия девственной плевы. Достоинство присуще всем людям, то есть каждая личность обладает самоценностью и ценностью в глазах других людей.

Женщина вкладывает в вынашиваемое ею дитя чувства, силы, здоровье, она рискует жизнью. Цена, которую платит мать за то, чтобы новый человек народился, неоценима — это та безусловная ценность, которая присуща каждому рожденному женщиной.

И никакому человеческому дитятку не надо заслуживать оценку других, оно уже имеет ценность просто потому, что в глазах матери оно бесценно. Все люди равноценны от рождения. Таким образом, каждая людина с первых дней появления на свет наделена человеческим достоинством, как человек она бесценна. Ее природа не искажена первородным грехом, как считается в христианстве, и человек не обязан нести наказание в виде изнурительного труда, скорби, немощи, болезней и т. п.

Изначальное достоинство дается людине не в долг, а авансом — по факту рождения. Она не должна доказывать на протяжении своей жизни, что является достойным человеком. Ее родила женщина — значит она априори достойна этого дара — жизни. И никто не в праве отнимать жизнь у людины. Достоинство и право человека на жизнь неотчуждаемы и неприкосновенны, это абсолютные ценности, присущие людине от рождения. Жизнь относится к биологической составляющей человека, а достоинство, субъектность и свобода — к его социальности.

Всякий, рожденный женщиной, с первого вздоха наделен человеческим достоинством. Однако ценность эту можно и потерять, если, не считаясь с чужим достоинством, преступить и нарушить личностные границы Другого. Неуважение иной субъектности, отрицание равноправия всех людей умаляет собственную личностную ценность. Чем больше ценит человек жизнь Другого, тем выше ценность его собственной жизни. Мы все связаны друг с другом нашей социальностью, и зависимости здесь прямые. Если человек относится к Другому (а значит, и ко всему человечеству в его лице) как к средству, тогда и к нему могут отнестись так же, он тоже может стать объектом, не имеющим человеческого достоинства. Но если мы признаем, что любой, рожденный женщиной, является человеком и он наделен достоинством, то и мы сами (а значит, и всё человечество в нашем лице) обладаем неотчуждаемой ценностью.

Таким образом, только признавая ценность и субъектность других, мы наделяем себя правами и достоинством.

Отрицая субъектность Другого, мы ставим под сомнение собственное достоинство. Объективируя Другого, мы дегуманизируем себя. Обстоятельства жизни от человека не зависят, однако мы все совершаем свободный выбор каждый момент своего бытия. И только от нас зависит степень значимости и ценности нашей жизни. Всякая личность достойна той жизни, которую она прожила.

* * *

Почему я выбираю феминизм?

Христианство, как и всякая авраамическая религия, на первое место ставит мужчину и поднимает его статус до божественного, принижая женщину. Эта религия поклоняется не чуду жизни, а чуду воскрешения, прославляет не жизнь, а смерть. Считает всякого человека изначально греховным, недостойным божественной благодати.

Феминизм возвращает женщине ее достоинство и говорит о том, что лишь рожденный женщиной может называться человеком и он наделен ценностью в глазах других только потому, что цена, которую «заплатила» женщины за то, чтобы дитя народилось, неисчислима и неизмерима — это цена самой жизни. Поэтому каждый человек с момента рождения несет в себе ценность –человеческое достоинство.

Из этих двух систем ценностей — религия и феминизм — я выбираю феминизм, потому что его ценности мне ближе и понятнее. Я развиваю не теологический, не религиозный, не православный, не мусульманский, а радикальный феминизм, потому что его система наиболее последовательно и не противоречиво защищает достоинство как женщин, так и всех людей в принципе.