На карте современной русской поэзии Урал, пожалуй — самый густонаселённый регион, если не считать столиц. Творчества одних только уральских «классиков», таких, как Борис Рыжий или Виталий Кальпиди, хватило бы многим на долгие годы перечитывания и пристального изучения. В то же время, там уже сформировалось новое поколение поэтов, готовых заявить о себе. Реч#порт публикует текст Константина Комарова об авторах антологии молодежной поэзии «Екатеринбург. 20:30», а также их стихи, выбранные редакцией.

В конце 2013 года стараниями петербургского поэта и издателя Татьяны Богатыревой и фонда «Финансы и развитие» в питерском издательстве «Первый класс» вышла антология «Екатеринбург. 20:30», вобравшая в себя стихотворные подборки почти трех десятков молодых авторов, живущих в столице Урала. Мне посчастливилось (наряду с Юлией Подлубновой) быть редактором-составителем этого во многом уникального издания, включающего, между прочим, оригинальные портреты авторов, выполненные поэтом и художником Сергеем Ивкиным. Хочется поделиться с сибирским читателем коротенькими эссеистическими зарисовками о некоторых из участников антологии, предваряющими в книге их стихотворные подборки и явившимися результатом моих нелегких, но приятных размышлений над их — столь непохожими друг на друга — стихами. Выражаю надежду, что читатель заинтересуется звучащим в наших краях поэтическим многоголосием.

Александра Аксёнова

Элементы ролевой лирики, женской поэзии, авангардные эпатажные жесты, ироническое обыгрывание штампов и стереотипов современного быта, мейнстримные тенденции, смешение разных лексических пластов и т.д. создают синтетическую стратегию направленного на диалог с социумом поэтического высказывания, в котором быт, однако, не замещает бытия как порыва к личной свободе.

Про Путина

Тебя трусливо, втихомолку,
И без взаимности люблю.
А слышу, слышу злые толки
Про непорядочность твою.

Мол, ты совсем не настоящий,
И на удмурта стал похож.
Тебя придумал зомбиящик,
Но я-то знаю — это ложь.

И дразнят вновь обидным «крабе»,
Скребут досадою слова.
А мне-то что, влюбленной бабе?
Полсердца — «Во», полсердца — «ва».

И кто же я вообще такая:
Электорат, гражданка, мать?
Вот ты приехал — из трамваев
Людей не стали выпускать.

Глушили связь, закрыли окна,
Всех с улиц выгнали к херам.
А я стою и тупо мокну
На остановке по утрам.

Излишне властный и престижный,
Излишне для меня красив.
Но ты расстался нынче с бывшей,
Зерно надежды зародив.

Но жизнь моя, увы, не сказка,
И ты один, и нас-то рать.
Я не умею, как гимнастка,
Ни выгибаться, ни скакать.

Стою одна на остановке,

Смывает слезы теплый дождь.
А сердце бьется: «Вова…Вовка,
Люблю тебя, мой кроткий вождь».

Леонид Антипьев

Это лирика тихого, углублённого медитативного уединения, где апелляция к классической традиции обогащается свойственными модернистской поэтике неожиданными образно-смысловыми сдвигами, штриховой прерывистостью и алогичностью развёртывания стиховой ткани.

***

Пел под окном перепел –
ты даже к нему привык,
в пепельнице был пепел
словно во рту язык.

Плыло по небу облако,
выкипело молоко.
Она была где-то около
и было тебе тепло.

Ещё были песни белые
и ком подпирал кадык…
Пел под окном перепел –
ты даже к нему привык.

Егор Белоглазов

Продолжающий неоромантические традиции (в частности, таких поэтов, как Р. Киплинг или Н. Гумилев), Егор Белоглазов активно подключает к ним мифологические аллюзии, мистико-символистские элементы, богатый интертекст — от буддизма и дзена до современной приключенческой литературы, — причудливо преломляя реальность в зеркале ирреального.

Сорок дней

…Снял ткань — а зеркала,
Думая, что я играл с ними в прятки,
Испугались меня
Понарошку…

Александр Вавилов

Творческий метод А. Вавилова — сюрреалистический. Это некая сомнамбулическая речь, движимая интенцией проговаривания (и тем — оплотнения) ряда «абстракций». Замкнутое, беспредметное, герметичное пространство стихов, казалось бы, нарочито геометризированное, «архитектурное», энергетизируется за счёт причудливых образов, метафор, ассоциаций и наличия активного лирического субъекта, что даёт парадоксальный эффект «отсутствующего присутствия».

Давление

Давление. Давление внутри.
Давление. Давление снаружи.
Но с каждым часом только лучше. «Хуже»
Уже прошло.
Теперь не говори
О том, что «венесекция спасёт»!
И банка с килькой не к тому открыта,
Чтоб доводить себя до монолита,
Вскрывая вены.
Всё наоборот!
К чему тебе спасаться? Ты ж мертва.
Не время препарировать останки.
И эту крышку от консервной банки
Верни в аптечку.

Ты была права
При жизни…
А теперь не говори
О том, что «очень скоро станет хуже».
Давление — внутри тебя! Снаружи —
Снаружи только я.
А ты — внутри.

Мария Евчик

Сказочная-расплывчатая, воздушная атмосфера этих стихов, их суггестивная насыщенность просвечены и «опрозрачнены» априорным драматизмом индивидуального существования, преодолеваемым непосредственностью обращения к Другому. Интонационная естественность придает лирическому сюжету максимальную психологическую достоверность.

***

Ходим-бродим вокруг да около
ненароком в чужие сны.
Одинокому богу богово –
ненароком в чужие сны.
Одинокому богу богово –
не порок, коль себе ясны,
коли стержнем своим исчеркано
полотно и своей весны…
Между мной и тобой лишь зеркало
изумительной кривизны.

Александр Костарев

Заземление любого ложного пафоса и трагизма, искренность и доверительность тона, обращение к неоакмеистическим приемам и поэтике «неслыханной простоты» позднего Пастернака позволяют А. Костареву рисовать поэтические картины (как внешней, так и внутренней жизни) — зримые, динамические и реалистичные вплоть до ощущения тактильного взаимодействия с ними.

***

Так на крещенье мы спустились в бар
(он был в подвале), пить и слушать вирши.
Друг звал купаться, да опять не вышло:
наждачка в горле — форменный кошмар,

плюс холодно, прям по календарю.
И вот я здесь, в стекляшках отражаюсь.
Меня спросили: куришь? Не курю,
но в этот дым, как в прорубь, погружаюсь.

Алексей Кудряков

В углубленной авторефлексии А. Кудрякова неуловимо просвечивают шаманские, докультурные, первобытные начала поэзии. Поэт работает в импрессионистической, штриховой технике. Детали и декорации внешнего мира у него пластически обрастают целым коконом ассоциаций, по-прустовски наполняясь психологической наглядностью. Стремление к «гармонической точности» высказывания, выверенные ретро- и интроспекции, органично усвоенный акмеистический и постакмеистический «багаж», богатая и разнообразная просодия — обусловливают плотность и смысловую весомость стихотворений, пространство которых как бы расширяется изнутри концентрическими кругами.

***

Июль. Не сфокусированный взгляд
сквозь линзу времени бежит пространства.
Не контуры предметов — звукоряд
обозначает комнаты убранство.

Вот ложечка — она слегка звенит,
как на полотнах Грабаря — сервизы.
Как солнце, восходящее в зенит,
и раскалённые карнизы.

Соударение хрустальных мух,
десятки колокольчиков. И фразу,
распавшуюся на рефлексы, слух
распознаёт как вазу,

стоящую на плоскости стола.
За ним — орнаменты и арабески:
дыханье, шёпот тёмного угла
и занавески.

Свет уплотняется вблизи окна:
слышнее ксилофоны, флейты, домры.
И вещи обретают имена
и — формы!

Евгений Чемякин

Городская, по преимуществу, лирика Е. Чемякина отличается элегизмом и разнородной музыкальностью (блюзовые, джазовые, романсовые и др. обертоны). Подобная форма вполне органична для спокойной авторефлексии, итогом которой становится стоическое приятие мира.

***

Как будто в поисках сюжета
в потемках шарится прожектор
и, натыкаясь на бродяг,
зовёт собак.

А мне бродяги эти милы:
они продрогли и простыли,
они столпились у столба.
Труби, труба,

рассказывай протяжно, гулко
об этих тёмных переулках,
где, разбивая фонари,
не ждут зари,

где твой герой, напившись в доску,
бредёт по городу Свердловску,
сливаясь в темноте ночной
со всей страной.

Алексей Шестаков

Сущность этой героецентричной, монологической поэтики составляет экспрессивное речевое проживание смоделированной ситуации (чаще всего — любовной) и исчерпывание ее путём разгона изначальной эмоции. Отсюда — интонационная хлёсткость, нервичность, свойственная авангардному искусству лирическая дерзость.

Наблюдения на блюде

Прогорает мой ларёк.
Холод пробирает.
Баба Ада все пропьёт
бабки бабы Раи.
Тёма кличет Свету: «Свеет!
Ты овца!» «А сам-то!»
Снег пошёл на красный свет –
ой, мороз… а Санта?…
Родя курит — это ад.
А в огне-то атом.
Я замёрз, но я — томат.
Круто быть томатом.