Текст и фото: Татьяна Коник

Часто снится мне наш деревенский дом. Словно сошедший с плёнки воспоминаний, он становится абсолютно живым дышащим и настоящим. Вот в окнах горит свет, а на улице, в саду, гуляет ветер, и только слышно, как яблоки-антоновки падают и ударяются о землю. Только слышен треск сверчков и ветер, качающий кроны деревьев. Свежий и влажный воздух приносит с полей запах луговых трав: пижма, полынь, зверобой, клевер. Днём здесь паслось стадо коров, гулял пастух в своей длинной рабочей рубахе. Минуя муравейники, приходили доярки с вёдрами, заботливо отгоняли от коров оводов: бесконечно жужжащих черных мух. Парное молоко сразу же несли домой. Несли мимо поля, пахнущего чернозёмом, по просёлочным и пыльным дорогам, горячим от солнца. Но пока только ночь. Только белеет туман, ложась на плечи лесостепей. Серебрится луна.

Просыпаясь, я слышу шум клёнов и пение кукушки, стрекотание сверчков. Откуда-то издалека таинственным, сакральным шёпотом проносятся эти звуки. Бессмертные — ничто им не указ. Ни время, ни обстоятельства. Будто что-то тянет меня в эти воспоминания, в эти неумолимо родные места. Будто зовёт, обнимает и греет ранимое хрупкое сердце, говорит, что не оставит никогда, до самой смерти будет рядом и даже после неё — в вечности.

Корни, деревья, кроны, несколько поколений, существовавших до и давших нам жизнь, пытаются разбудить нас, пока мы ищем себя в среде бесконечной матрицы. Пока мы выбираем себе очередную модель поведения и праздно коротаем будни, наше прошлое говорит: «Помните-помните то, что было ранее. Храните добрую память и будьте смелыми. Мы — крестьяне и пахари, мы — хранители земли, возделывающие поля, мы — гордые вольные казаки, мы — солдаты, мы — дворяне, монахи и священники, художники и мастера, учёные. Мы — всё ваше прошлое, храните настоящее». И вот оно то самое пресловутое «сейчас». Русские деревни-глубинки, которые ещё остались на теле современной России: маленькие домики, покосившиеся заборы, полуобвалившиеся деревянные избы, заброшенные заводы времен Советского Союза, разрушенные фермы и храмы с облупившимися фасадами, заросшие сельские погосты, одинокие водонапорные башни (только через несколько лет понимаешь, что это были башни Рожновского) и природа…природа, возвращающая этим местам первоначальный вид.

Рассказывают, что несколько десятилетий назад, всё было засеяно, на лугах паслись коровы, овцы, козы, а в самих деревнях кипела настоящая жизнь: гуляла детвора и взрослые, по вечерам собиралась молодёжь и пела песни. Люди играли свадьбы, рожали детей, работали, следили за хозяйством. Рассказывают, что в начале XX века земли принадлежали семьям зажиточных крестьян. Они строили мельницы, маслобойни, возделывали поля, пекли хлеб. А потом наступила коллективизация: всё перешло в руки нового государства. Кого-то из «кулаков» расстреляли, кто-то отправился в тюрьму и там же пропал, кому-то удалось спастись. А потом наступила война. Та самая страшная война, о которой объявили по радио 22 июня ровно в 4 часа утра. И даже после неё, после многочисленных потерь и семейных трагедий народ нашёл в себе силы, снова начал отстраивать и восстанавливать поселения. Вопреки всему люди продолжали жить и работать, как прежде. Холодная война, первый полёт в космос («Да здравствует Юрий Гагарин!»), период застоя, война в Афганистане, перестройка, чеченская война, 90-е и 2000-е годы — всё это вереницей пронеслось перед глазами нескольких поколений. И вот сейчас, в XXI веке, мы видим останки того времени. Мы — потомки всех этих людей и корни наши родом из деревенских просторов. Мы пока ещё остаёмся свидетелями умирающих деревень, мы видим их последние очертания, штрихи: заржавевшие и уже не работающие тракторы, мотоциклы, автомобили, оставленные кем-то на улицах. Пока ещё не всё потеряно. Мы всё ещё храним теплые воспоминания: как катались в открытом кузове ЗИЛа с погруженным в него душистым сеном, как собирали алого цвета малину в заброшенных деревнях, как ездили на велосипедах, как искали луговые опята, как забирались на забор в надежде нарвать больше и больше красной кровяной вишни, как купались в реке и находили там голубую глину, как наблюдали за плывущими по воде головастиками, которые напоминали чёрные запятые, как ходили за грибами в дальние дремучие леса и натыкались на следы волков и лис. Конечно, кто же из нас не выбирался на рыбалку и после неё не сушил пойманный трофей? Но особенное место в памяти заняли утреннее и вечернее время, когда, ещё будучи ребёнком, ты не можешь отличить сказочное от реального настолько, что, просыпаясь, рано утром, сквозь сон смотришь в окно и замечаешь мелькание черно-белых пятен, слышишь топот копыт, блеяние коз и овец, протяжное «Му-у-у». Это пастух собирает стадо на пастбище. Чуть позже наступает тишина. На улице прохладно, росисто и туманно, поют птицы. Умиротворённость. И только нет да проедет, поскрипывая, повозка с лошадью.

Или вспомнить хотя бы ночь и клёны. Старые-старые клёны: корни у них мощные, ветви раскидистые. Под деревьями обязательно есть лавочка. Сидишь в темноте и наслаждаешься звуком шелеста листвы. А над головой рассыпается звёздное небо. Чистое. Ни единого облака. Даже сложно поверить в то, что это истина, не суррогат, не картинка, а подлинность и сущность природы, настоящее небо — живое, дышащее. Но пока ты ещё не осознаёшь всю ценность момента. Да, сейчас оно достойно твоего восхищения, но только, спустя годы, начнёшь понимать, как часто тебе его не хватает — его мудрости, его чистоты, его свободы. И всегда, когда тебе будет тяжело, а на сердце появятся раны, ты будешь вспоминать о звёздном небе — символе вечности и Божьей любви, и тех, кого давно нет с нами.

А поле? О русских полях уже достаточно сказано, достаточно написано и спето. И тем не менее каждый раз оно предстаёт перед глазами по-новому: солнечным и желтым, белым и зимним, июньским и зелёным, винно-закатным… И вот, когда очередная выбранная модель поведения становится совсем тягостной, когда город забирает последние силы, хочется утонуть в них, кинуться к ним в объятия, нырнуть в пшеничные просторы, выбраться из мегаполиса-стеклобетонного муравейника и успеть к окроплённому красками багряного заката полю. В моём бесконечном потоке сознания наряду с ежедневными думами часто мелькают мысли-воспоминания, снимки, будто сделанные на «Полароид» или «Зенит». Иногда они местами выцветают, но стоит чему-то воскресить память о них — они тут же вспыхивают яркими, сочными цветами.

Поля, земли, луга, леса, реки, равнины и степи — это всё отражение нашего прошлого. Нет здесь ни сумасшедшей заботы о деньгах, ни быстротекущего времени, ни неоновых вывесок со спрятанными в них совами «купи» и «продайся», ни людей в тугих галстуках, ни двоичных кодов и пиксельных пейзажей, ни бесконечной матрицы. Но здесь всё также силён миф. Та самая сказка, присущая полотнам великих русских художников — Врубель, Билибин, Васнецов. Жители деревень даже сейчас рассказывают, что когда-то давно несколько раз в год колдуны собирались на шабаш. Были среди них женщины и мужчины, подростки и даже дети. Они жгли большой костер «до неба», ели сырое коровье мясо и запивали кровью телят. Местные даже верили в превращения ведьм из человеческого обличия в животное, к примеру, в чёрных кошек. Но колдовству всегда противостояла вера в Бога: «Если почувствуете что-то неладное, читайте «Богородицу» и «Отче наш» по несколько раз», — предупреждали детей бабушки и мамы. А ещё говорили о жизни и смерти, о том, что существует ад и рай, о том, что душа бессмертна. Если в семье кто-то умирал, усопшего провожали в последний путь всем поселением, оплакивая и читая хором молитву: «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Безсмертный, помилуй нас». И так вплоть до местного погоста, усеянного крестами, где похоронены целые поколения.

Атеистическая политика СССР так и не смогла лишить народ веры в Бога. Детей продолжали крестить, пусть и скрывали это. Люди всё также молились, праздновали Пасху и Рождество. Вcе эти традиции соблюдались на фоне повсеместного распространения марксизма-ленинизма, атеистического учения в школах, массовых расстрелов духовенства, взрывов церквей, дискотек в зданиях, где некогда были храмы.

Доживают свой век бабушки и дедушки в стареньких деревянных домах, пока их дети зарабатывают деньги в мегаполисах. Медленно-медленно тянется время для стариков, тихо ходят стрелки часов в их избах, по углам висят старинные иконы в киотах, горят лампады, на стенах черно-белые портреты родственников, а на теплой печке, потягиваясь, спит кот. Чьих-то родителей давно нет в живых. Только кресты дубовые, воткнутые в землю, только памятники, остались напоминаем о них. Мирно покоятся они под шелест шумных берез, пока где-то там, далеко-далеко в городах кипит жизнь, пока рой суетящихся муравьев-клерков спускается в метро и спешит домой, а затем обратно на работу. Пока строятся новые торговые и бизнес-центры, пока вырастают небоскрёбы, где уже очень скоро начнут работать те, кто будет указывать нам, как нужно жить. Именно в этот момент мы забываем о чём-то важном и вечном. Мы забываем о родных краях, о том, что наши корни — это бесконечные просторы: леса, степи, поля. Все мы роддом оттуда.

Часто снится мне наш деревенский дом. Часто снится мне поезд. Он мчится, покачиваясь, сквозь сине-чёрную черничную ночь прочь из города. За окном мелькают редкие огни и тени деревьев. Но очень скоро наступает рассвет. И через некоторое время я, будто снова оказываюсь там, где прошло детство, где живы и бабушка, и дедушка, и кто-то убирает сено, запускает руку в мешок с зерном, и пахнет березовыми вениками (кто-то топит настоящую русскую баню), и меня встречает мой старый друг — пёс по кличке Цыган, и все живы. Все счастливы.

Знаю однажды привезёт меня в эти края поезд ещё раз. Но всё здесь встанет на круги своя. Природа вернёт этим местам первоначальный вид. Лес будет гуще и больше. Поля поредеют. Появится больше диких зверей. Тогда я, затаив дыхание, боясь спугнуть сон, оказавшийся реальностью, буду смотреть на все эти пейзажи и утопать в них, вдыхать свежий воздух и любоваться сливочной луной. И это будет тоска. Это будет возвращение к истокам. Это будет олицетворение вечности. Вся суть лиричности, поэзии и любви. Но это всё через несколько лет, а пока…пока пусть снится мне наш деревенский дом, полный счастья, радости и тепла.