Предположительно и условно:

Гео-локализация — евразийский континент, где событийная интенсивность постепенно перемещалось в сторону среднеземноморского культурного региона.

Хроно-локализация — мезолит, начало неолита и вплоть до первых проблесков древнегреческой цивилизации, то есть конец протоистории («доисторического» периода) и начало собственно истории.

Эту эпоху мы назвали бы сквозной, так как сквозь неё всё ещё просматриваются (хотя, постепенно всё более и более смутно) предыдущие пласты праистории. Начиная с этого периода, нам не остаётся ничего другого как отслеживать и фиксировать негатив — динамику всё ускоряющего умаления духа в человеческой культуре, постепенно приведшего к триумфу сил Актуального в мире и, соответственно воцарению парадигмы горизонтальной модальности. Поэтому наше отслеживание носит негативный характер, ибо мы освещаем потери. Но делаем это мы без капли сожаления. Ибо с самого начала исключаем даже намёк на эмоциональную вовлечённость, мол, как это ужасно и несправедливо, что дух в процессе истории постепенно покидает мир человека, оставляя последнего наедине с собственным невежеством относительно фундаментальных метафизических реалий. Не будем забывать главного — свершается промысел относительно заключительного этапа человеческого цикла — Кали-юги или Тёмного, Железного века, в котором, согласно логике традиционализма, должна появиться и восторжествовать десакрализированная цивилизация, “знающая и прославляющая только земное и человеческое”. Как быть в такой ситуации и согласно какой именно ментальной стратегии жить и действовать в мире Актуального — это уже другой вопрос, который мы ещё будем рассматривать.

Итак, зададимся вопросом: что именно подлежит угасанию, в результате которого центр тяжести исторического цикла перешёл с вертикальной модальности к горизонтальной?

Ответ: нон-актуальный режим культуры, определяющий градус её сакральности.

Следующий вопрос: в чём же заключается характерная особенность нон-актуального режима культуры, выделяющая в ней, в первую очередь, культовую сторону и придающую ей трансцендентную направленность?

Мы уже озвучивали эту мысль, но повторим. Особенность нон-актуального режима сакральной культуры заключается в идее метафизического дуализма: онтологического противостояния ЭТОГО (актуального, земного, человеческого, собственно онтологического) и абсолютно ИНОГО (нон-актуального, нечеловеческого, не-онтологического), или же, по другому — имманентного и трансцендентного (то же самое — акциденции и субстанции в философии или “творения” и “Бога” в монотеистических религиях).

Данное соотношение, в значительной степени, искаженное в процессе исторического цикла привнесенными наслоениями, представляет собой воспроизведение в онтологической модальности фундаментального контакта между я как центром чистого восприятия и Я — “точки” абсолютно Иного. Искаженное, потому что во взаимодействии я с Я нет никакого противостояния, но есть интерактивное взаимодействие единого-всеобщего и множественного-единичного.

Реальность — в том режиме, который может быть нами помыслен — не есть нечто гомогенное, которая, в какой-то неопределённый момент священной космогонии, вдруг “решила” отторгнуть от себя (сотворить) мир для самопознания. А ведь именно такой подход к Реальности характерен для многих мыслителей, что-де Реальность изначально представляла собой абсолютную гомогенность без единой точки. Самый известный концепт — это “Единое” Плотина, “Принцип”, “Первоединое” (или “Первоначало”) почти всех ветвей манифестационизма, — внимание, очень важная оговорка! — как они выглядят в представлениях науки Нового времени. Затем якобы произошло таинственное нечто, повлекшее за собой потерю гомогенности и начало нисходящего эманационного процесса, как шаг в сторону появления первой cамоосознающей точки, т. е. того, кто мог бы свидетельствовать о Реальности (появления субъекта — Адама). Эта “первая точка”, разумеется, появляется не сразу, а как закономерный результат последовательных эманаций, идущих от принципа/первоначала “вниз”. Cказанное представляет собой универсальную космологическую модель манифестационизма.

Мы же склоняемся к следующей точке зрения: Реальность принципиально не-гомогенна, а характерна тем, что называется первичной двойственностью (или “невозможным” единством первичной двойственности), т. е. изначально включает в себя (предполагает) наличие некоего, отличного от чистой гомогенности центра чистого восприятия, СВИДЕТЕЛЬСТВУЮЩЕГО:

— Во-первых, о не-определяемом, но парадоксально схватываемом интеллектуальной интуицией ноумене.

— Во-вторых, о самой Реальности как таковой в её непостяжимо-всеохватывающей, проблематичной и неуловимо мерцающей значимости, как того, что не существуя существует, которая для ограниченного восприятия наблюдателя и есть, и нет одновременно; хотя в предельной “инстанции” только она и есть, тогда как всё воспринимаемое нами — поток преходящих, а значит конечных форм — в пределе не-есть, и о них можно рассуждать как о различных режимах симуляции, или о «реальности» иллюзии, в том смысле, что и у бесконечного множества режимов симуляции и иллюзий есть онтологически легитимное место в структуре невозможной Реальности; скажем, употребляем же мы в разговоре словосочетание «виртуальная реальность», хотя это звучит как оксюморон.

— В-третьих, о соотношении между собой как субъектом и Реальностью, предполагающей в себе выход в абсолютно Иное — (в теологии — бесконечный диалог-путешествие с Богом; в исламе это путешествие обозначено как сейр-фи-Аллах)(1.)

Куда же это путешествие способно завести свидетельствующего субъекта великая тайна есть. То есть речь идёт об изначальной трансцендентной диалогичности, но не в смысле диалога двух разных объектов, а в смысле живого двуединства, где две сообщающиеся между собой стороны сущностно идентичны (но не равны!). А горячая линия связи между ними — тотальный информационный резонанс, как контур самораскрытия непостижимого (= откровения) — есть третий динамичный элемент духа, который вместе с двумя первыми составляет живое три-единство Реальности. Сутью же самой Реальности как сверх (не)бытия является, как мы отметили, скорее тайна, нежели гомогенность, причём тайна, познать которую нам, будучи в теле ограничений Этого мира не дано принципиально. Можно только предположить, как это вытекает из вышесказанного, что субъект соотносится с какой-то таинственной тёмной точкой “внутри” Реальности (точка ноумена), которая является инаковой по отношению к самой Реальности, так сказать (лакановское) Реальное Реальности…

То есть для сознания первых людей, — озаренных светом адамического откровения — Реальность условно включала в себя два неравнозначных полюса — ЭТО (очевидный мир “объективной действительности”, который охватывается человеческим восприятием и способностями воображения; его можно назвать «вторым творением», или ложной, дурной бесконечностью) и ИНОЕ (непостижимое То, недоступное восприятию и какому бы то ни было представлению в принципе; подлинная бесконечность), где первое ни в коем случае не умалялось в праве своего онтологически обоснованного места в Реальности, но, c другой стороны, категорически осознавалось как вторичное, относительное, производное, несамодостаточное, зависимое и подчинённое непостижимой воле Иного, т.е. как имеющая право на существование иллюзия (реальность иллюзии; или точнее, вторя С. Жижеку реальность не скрывается за иллюзией, а находится внутри неё).

В сакральной цивилизации всё исполнено высшим смыслом. Каждый миг — откровение. Каждый шаг ритуален. В каждом атоме воздуха — частичка неземного присутствия. А каждое событие есть со-Бытие, так как повествует о величии Иного. Человек в такой цивилизации был вписан в мерцающую ткань неочевидных символических соответствий, обеспечивающих прозрачность окружающей среды. Что же касается Нон-актуального искусства как оперативного жеста, то в сакральной культуре оно носит всеобъемлющий характер, пронизывает собой любое, даже самое незначительное житейское действие, сохраняя прозрачность мира, вследствие чего энергия Иного постоянно изливалась в человеческую жизнь. Таким образом, искусство призвано было поддерживать в сознании человека и общества векторную ориентацию на Иное как на исток, абсолютный принцип, наиважнейшее, без постоянного поминания которого (в суфийской мистической практике — зикр) вся жизнь человека и общества напрочь лишается внутреннего измерения смысла.

“Ностальгия по раю”, тоска по Иному, страстное стремление к Нему — всё это наиболее основополагающие интенции первочеловека; все эти интенции результируются в гипер-интенции к смерти как сверхважному метафизическому событию окончательного освобождения духа. Хотя, речь идёт не столько об исторически первых людях, сколько об интенции человека как такового, активно ожидающего часа своего возвращения, как об этом написано в Коране ”…к Нему вы будете возвращены”.

Таким образом, когда в человеке (обществе) эта интенция как ориентация в сторону Иного доминирует, тогда с полным правом можно говорить о наличии полноценного нон-актуального режима в культуре. Если же эта интенция меркнет, что влечёт за собой ослабление и извращение метафизической идеи изначального (не-языкового!) дуализма, то ментальная тропа к Иному постепенно зарастает, а само Иное превращается в нечто абстрактно-теоретическое и туманно-отвлечённое, во что можно верить, а можно и не верить. Возможность же прямого прорыва в Иное вообще исключается. В этом случае, весь сложнейший комплекс подвижно-метафорических значений, связанный с Иным конденсируется в понятии “бог” в его человеческом, урезанным антропоморфно-сентиментальном понимании. Процесс конденсации сводит нечто грандиозное в своей пугающей непостижимости к чему-то весьма упрощённому, понятному, доступному. Когда слово “бог” становится наивысочайшим по значению понятием в человеческом языке, заключающим в себе экстремум духовности, то это означает умаление метафизики и абсолютизацию религии, т. е. нарушение доктринальной иерархии, так как последнее “меньше” метафизики. Другими словами, происходит попытка адаптации нечеловеческой истины к человеческому уровню, в результате чего сам человек оказывается духовно кастрированным и теряет способность к постижению в себе сверхчеловеческих измерений. Скажем больше, само ИНОЕ постепенно вообще исчезает из поля внуреннего зрения, а «ЭТО» наделяется статусом абсолюта. Как следствие, человек (общество) теряет вертикальное, световое измерение и засыпает под гипнозом Актуального. Когда часть провозглашает себя больше целого, узурпируя онтологический статус последнего, разрушаются все истинные пропорции бытия, наступает космический мрак и человеческая действительность проваливается в парадоксальный эон несуществования. Такая тенденция вполне адекватна логике кали-юги, в особенности, её заключительного, эсхатологического этапа.

Теперь, сквозь призму сказанного нами, посмотрим на период древности, с которой, как мы уже отметили, началась собственно история.

Итак, протоистория переходит в историю, вертикальная модальность “окончательно” в горизонтальную, “вечность” в линейное время (всё это равнозначные мета-событийные акты). Этот так называемый переход имеет чрезвычайно важное значение, так как повествует о парадоксальном, провиденциальном и метаисторическом событии великого сокрытия (в шиитской метафизике обозначаемый оперативным термином ал-гайба, т. е. “отсутствие”, “невидимое существование”). Тривиально выражаясь — перехода явного в тайное. Именно в этот момент появляется понятие линейного времени и поступательная хронология, как запись исторических событий, которую не знали древнейшие сакральные цивилизации в силу своей ориентированности на вечность и постоянство (запечатлённые в идеи священного года). Начиная с “древности” нон-актуальный режим как максимум сакральности, в значительной степени, перестаёт быть ощутимым в рамках линейного времени. Он постепенно уходит в сокрытие, в сферу оккультного (так называемое историческое бессознательное, вспышки которого предстают на социокультурной плоскости в форме мифов, сказок, преданий, легенд, эпосов, фольклора…), при этом, никак не затрагиваясь самим линейным временем.

Сокрытие, или сфера оккультного есть особое энигматическое пространство. Здесь работают законы фундаментальной статики, аналогичной понятиям “абсолютного центра”, “оси духовного постоянства”, “абсолютного покоя” и “вертикальной модальности”. Пространство фундаментальной статики есть сакраментальное ядро Традиции, того, что неизменно по определению —

“Разве ждут они чего-либо другого, кроме пути первых поколений? Никогда не найдёшь ты для пути Аллаха перемены! Никогда не найдёшь ты для пути Аллаха изменения!” (Коран, 35:43).

Один из крупных исламских авторитетов Абд-эль-Карим Эль Джили писал, что на неведомых просторах далёкого Севера (на пороге инобытия) до сих пор правит Хызр и живут “люди Невидимого” (риджал-альб-гайб) — люди “первых поколений”.

Отпадение от статики (грехопадение, изгнание из рая, потеря целостности восприятия и т. д.) знаменует собой “выход на сцену” динамики. Статика и динамика — два непримиримых полюса бесконечности.(1.) Их диалектическое соотношение можно описать следующим образом.

Статика, хранящая в своём чреве извечный закон постоянства, есть истина, Традиция, вне-временное, ядро Реальности, покой, а также одновременность начала и конца, запечатлённая в идее абсолютного метафизического центра.

Динамика есть апофеоз ликвидности, горизонтальная ось космологической суеты, актуальная основа глобальной инерции и энтропии.

Можно сказать и так: статика — это одновременность живого пространства, эссенция Реальности, динамика же — время или же пространство-время в ньютоно-декартовско-кантианском физическом смысле: преходящесть космических квантов как количественных единиц длительности.

Рождение динамики есть шаг в сторону от статики. Шаг в сторону от статики есть шаг в сторону от истины, а значит рывок по направлению ко лжи. Динамика провоцирует изменение, измышляет новшества, атакует Традицию. Следовательно, она расчищает путь к онтологическому невежеству, готовит почву для экспансии сил мрака. В провиденциальной и по своему безумной игре Иного идея динамики на время побеждает идею статики. Но такова воля провидения, ибо без динамики нет проявления, нет сказочного аромата яростной космической игры, суть которой — в категорическом проявлении космического цикла (суть эта выражена в провиденциальном велении “КУН” в Коране, и “БУДЬ” в Библии). И, наконец, самое главное: в абсолютном контексте Иного, коррелятивный союз статика-динамика не только не противоречив, но к тому же проникнут непостижимым, в рамках человеческого мышления, единством сверхсмысла.

Основная подрывная цель динамики, в плане хитроумно запутанной божественной игры заключается в том, чтобы творить линейное время — причинность, и, соответственно, историю, то есть иллюзию. Социо-культурная динамика выстраивает мнимую дистанцию между настоящим и прошлым. Она создаёт глубокий разрыв между нами и нашими предками, дух которых живёт в нашем сердце и в нашей крови, или, по-другому — разрыв между нами и нашей же собственной сутью, пребывающей во вневременном пространстве статики.

Между нами и нашими предками, — коварная иллюзия количественного расстояния. В результате этого метафизического обмана мы относимся к прошлому как к некой временной форме, искусственно удалённой от нас, сутевая сторона которой скрыта от нашего восприятия мнимой толщей исторического времени. По этой причине произведения древней культовой архитектуры и скульптуры (или их синтеза как в индо-буддийско-индонезийских храмовых комплексах), хранящие в себе важное послание не могут достучаться до нас. Ибо мы рассматриваем их только в качестве немых исторических памятников, этаких каменных истуканов, cотворённых кем-то когда-то и не имеющих к нам никакого оперативного отношения. Они интересны для нас как историко-экзотические достопримечательности, не более. Между нами и этими магнетическими творениями — историческая дистанция, представляющая собой количественную сумму космических квантов длительности (фантомов). Но мы, погрязнув во лжи Актуального, слепо верим в эти космические кванты, которые отравляют наше сознание в кислотных испарениях мировой иллюзии и тиранят наши души. Следовательно, чтобы узреть послание, необходимо разрубить толщу времени, уничтожив мнимую дистанцию между нами и прошлым, проникнуть в статику, т.е. вскрыть тайну сокрытия и, таким образом, оказаться в абсолютном центре вечного здесь и сейчас, которое только одно и есть.(2.)

И тогда мы воочию увидим, что возвышающееся перед нами то или иное архаическое произведение Нон-актуального творчества, — будь то Великая Пирамида, Сфинкс в Египте, мегалитический комплекс Гобустана и Девичья Башня в Азербайджане или Стоунхенджа в Англии и т. д. — было построено не когда-то в незапамятные времена, а творится прямо здесь и сейчас на наших возбуждённых от удивления глазах. Мы услышим шум, треск, гул и лязг причудливых орудий строительства, ликующе-радостные, а может быть напряжённо-тревожные голоса творцов-исполнителей, участвующих в таинстве сотворения, в магическом акте проявления творческой воли Иного… Мы увидим и неожиданно для себя войдём в паранормальный, телепатический контакт с теми, кто это возводит, почувствуем на себе их мощнейшую сверхчеловеческую энергетику. И тогда, созерцаемый нами памятник далёкой истории превратится из статичной груды немых камней-руин, застывших в оцепенении исторической паузы, в живой вибрирующий символ, излучающий ослепительный свет непрерывающегося ни на один миг божественного сообщения, послания к каждому из нас лично.

Что это, спросите вы, игра больного воображения, или всё же реальная телепортация, перемещение во времени? Может быть одно из двух, или и то и другое, но эта уже тема для другого разговора. Возможно, сказанное покажется чересчур фантастичным и галлюциногенным, но поверьте, это гораздо более реально чем-то привычно-рутинное, что изо дня в день предстаёт перед нашим усталым взором и кажется нам очевидным в своей физической осязаемости. И каким бы очевидным это физически осязаемое ни казалось нам, вряд ли оно привносит хоть частичку живого присутствия тайны в нашу жизнь, что могло бы сделать последнюю чуть более интенсивной и осмысленной.

Заметим, что современный человек не способен на счастье, ибо счастье это жизнь, проживаемая в осознании, тотальном пробуждении, в полноте внимания. Ключи от этих состояний сознания находятся в сфере целостного мировосприятия, в лоне статики, где нет места рождению, смерти, расстоянию, преградам, отчуждению, количеству, времени, а значит истории, и где в одновременности суперпространства имеет место парадоксальный диалог между нами и нашими вечно живыми предками и потомками, диалог с тайной неопределённого и невидимого. Такого рода сверхчувственная коммуникация сопоставима лишь с тем, что теология понимает под бесконечным путешествием в Боге, и обозначает в исламской оперативной мистике термином сейр-фи-Аллах. История, историцизм, а ещё точнее — историческое время, есть нонсенс, недоразумение, парадоксальный конгломерат, замешанный на противоречии между двумя типами времени — временем реальных событий и временем сообщения о них. Поэтому, как это не печально звучит, но современный (актуальный) человек пребывающий в истории, то есть исторический человек — это онтологический урод, гипер-ущербное существо, втиснутое злым роком в концентрационную протяжность несуществования, в количественное царство небытия. Это не приговор, а лишь константация-диагноз…

Итак, с учётом того принципиального допущения, что само линейно-профаническое время и сопутствующие ему понятия “горизонтальной модальности” и “истории” являются по определению иллюзорными, можно сказать, что нон-актуальный режим никуда не уходит, а наличествует всегда в вечном настоящем (фундаментальная статика). (3.)

То есть он уходит, с точки зрения, внешнего взгляда, наблюдающего процесс уже с позиции линейно-профанического времени, на самом же деле остаётся там, где и был всегда — в абсолютном центре вечно длящегося настоящего, которое становится постепенно проблематичным для сознания исторического человека.

Ещё раз: Нон-актуальный режим, характерный для протоистории/культуры, номинально исчезая с авансцены “объективной” истории, тем не менее, есть всегда “здесь и сейчас”, беспрерывно с нами, за нашей головой, дышит нам в затылок, и, чтобы обнаружить его, нам стоит лишь повернуть голову… суть никуда не исчезла, а находится внутри любой, даже наиболее профанированной формы культуры, являясь её невидимой основой, священным субстратом, духовная иррадиация которой непрерывно питает культуру.

Следовательно, метафизическая задача любой культуры, как и каждого отдельного человека — двигаться от периферии к собственному центру, т. е. как мы сказали выше — вскрывать великую тайну сокрытия и проникать в «оккультное» пространство статики. Этот оперативно-инициатический процесс носит название «контроккультации» — снятие тайного покрывала, рискованное вторжение в табуированные зоны социума, но в первую очередь, запретные ячейки собственного сознания. Посредством этого культура стряхивает с себя шелуху количественных наслоений времени и обнажает в себе свой ядерный субстрат — культ, как магическую точку пересечения собственно культуры с энергетическими потоками Иного…

Из сказанного можно заключить, что Нон-актуальное искусство в этот период, в отличие от ситуации в ранних цивилизациях, где нон-актуальный режим был силён, перестаёт быть всеобъемлющим, теряет свои тотальные позиции и спектр его воздействия постепенно всё больше и больше сужается, теснимое силами Актуального. Но несмотря на это, именно это искусство является последним оазисом, ниточкой, ментальным каналом, связывающим человека (общество) с сакральным; оно есть агент нон-актуального режима в актуальном мире, живым проводником энергетических потоков Иного, направленных оттуда сюда.

Величественные мегалитические и храмовые комплексы великого Турана и Шумера, зороастрийские геомантические построения на территории древнего Азербайджана, зеркально отражающие гармонический порядок небесных соответствий, подобно тому, как безупречная гладь озера отражает в себе космические созвездия, тайное знание молчаливого сфинкса и седых, но не стареющих пирамид, нечеловеческая мудрость Гермеса Трисмегиста, запечатленная в Кибалионе (компендиуме герметических принципов), пугающая и одновременно пленительно-завараживающая красота висячих вавилонских садов Семирамиды (одно из семи чудес света), — всё это и многое другое есть кардинальные точки Нон-актуального искусства, посредством которых поддерживалась определённая степень нон-актуального режима. Это — безусловно, «позитив».

Но наряду с этим яд «негатива» уже разливается по ментальному ландшафту, скажем, древнеегипетской действительности. По замечанию Р. Генона, для египетской традиции характерен был явный приоритет космологической доктрины над чистой метафизикой, что подтверждалось расцветом сакральных дисциплин в ущерб координирующему эти дисциплины метафизическому центру. А это свидетельствовало о серьёзном дисбалансе пропорций в Традиции. Потому что, с точки зрения последней, именно метафизика есть сфера абсолютного, всеобъемлющего знания обо всех без исключения аспектах Реальности, все же остальные сакральные доктрины, включая космологию, должны рассматриваться только как вторичные и производные от метафизики, цель которых — прилагать метафизические принципы к частным уровням космоса. Вышеуказанная ситуация, где имело место принципиальное нарушение доктринальной иерархии, с логической неизбежностью привела к деградации собственно египетской традиции, что позволило Библии и Корану идентифицировать сам Египет и его духовный центр — фараона, с символами зла и дьявола. Как логическое следствие сложившийся ситуации в духовной сфере, Египет передал дальше, по линии исторической преемственности последующим цивилизациям, только деградированные и извращённые сакральные формы, которые вошли в корпус контринициатических доктрин, являющихся, по определению, зеркальным отражением идей Традиции, но только с обратным знаком. Ведь неслучайно, что, c традиционалистической точки зрения, единственным чётко просматривающимся следом египетской традиции в наше время, являются останки “зловещего культа Сета, убийцы Осириса”…

Фрагмент из неопубликованной книги «Нон-актуальное послание»

(1.) Можно упамянуть о само собой напрашивающихся эквивалентных биннарностях: единое-множественное, качество-количество, дух-материя, внутреннее-внешнее, в Исламе — батин-захир и даже Восток-Запад.

(2.) По этому поводу приведём любопытные рассуждения А. Шопенгауэра, перекликающиеся с нашими размышлениями:”Существует одно настоящее, и оно существует постоянно, ибо оно представляет собой единственную форму действительного бытия. Надо проникнуться тем убеждением, что прошедшее не само по себе отлично от настоящего, только в нашем восприятии, которое имеет формой время, — и лишь в силу него настоящее кажется отличным от прошлого. Для того чтобы легче понять это, представьте себе все события и картины человеческой жизни, дурными и хорошими, счастливыми и несчастными, радостными и ужасными, как они в самом пёстром разнообразии и смене чредою проходили в потоке времён и различий местностей, — представьте их себе существующими зараз, одновременно и постоянно в “здесь — теперь; представьте себе, что их смена и различие только иллюзиорны, — и вы тогда поймёте, что собственно означает объективация воли в жизни.”(А. Шопенгауэр. Избранные произведения.Ростов-на-Дону, 1997, c. 112).

(3.) С точки зрения математики, суть можно отождествить с нулём, которое есть не-число. Нуль не является тем, что стоит перед единицей, подобно тому, как сама единица находится перед двойкой, двойка перед тройкой и т.д. Нуль это то, что спрятано за числом, внутри числа, это бесконечно малая и, одновременно, бесконечно большая величина, скрытая в каждом числе. Эта непостижимая величина никак себя не проявляет, но именно благодаря ей существуют числа, подобно центру колеса, олицетворяющему ничто, пустоту, однако, благодаря которой колесо движется.