Введение

Я впервые посмотрел “Иваново детство” в кино накануне 9 мая 2025 года. Фильм динамичный, ясный, смотрится на одном дыхании.

Хочется остановиться, поразмыслить над посланием фильма. Сделать это без погружения в некоторые детали картины не получится.

Сюжет разворачивается в декорациях Великой Отечественной войны. Центральная тема — русская идентичность. В этом Тарковский продолжает традицию литературы 19 века, возвращается к “проклятым вопросам” классиков в актуальном контексте.

Главный герой фильма — Иван, сломленный войной подросток двенадцати или тринадцати лет. По ходу действия становится ясно, что оба его родителя убиты солдатами Вермахта. Однако впервые Иван на экране появляется как герой. Мы видим, как солдат Красной армии встречает мальчика у переправы, ведет в штаб допрашивать. Оказывается, что ребенок прибыл с “вражеского” берега, переплыл огромную холодную реку. Иван требует связаться с другим штабом и упорно отказывается рассказывать что-либо о себе.

Первая сцена раскрывает “повседневную” жизнь ребенка. Он солдат, разведчик. Не по годам смелый, уверенный, не знающий страха смерти. Такие характеры, как будто бы, редкость даже среди опытных, взрослых солдат. 

Тарковский раскрывает образ Ивана последовательно и детально. Прежде всего, конечно, проговаривается отношение мальчика к войне. Иван не знает жизни без битв. Война — его личное дело. Иван познал несчастье  на собственном опыте и теперь готов на все ради справедливости. Правда, как ему представляется, — общее дело. Это мир, в котором фашизм уничтожен и более нет места детской слезинке.

Мальчик не философствует, не проговаривает своей конечной цели. Он еще ребенок. Но в чистоте и силе намерений Ивана усомниться сложно. Тарковский показывает это через религиозные символы: кресты, церкви, иконы. Через них Иван слышит Бога. Мистики в фильме нет. У Бога нет слов, он предстает скорее как призвание Ивана, покой в душе, знание своей доли.

Тарковский описывал проблему характера Ивана как “нарушение логического развития”. В образах фильма все проще и понятнее. Взор Ивана затмевает лютая, слепая ненависть к врагу. Эмоция глупая, несбалансированная. Это мстительная детская обида.

Ненависть проявляется в бытовых ситуациях. Иван, конечно, видел немцев лишь несколько раз в жизни. Видел именно в образе захватчиков, карателей, убийц и врагов культуры — при нем немцы жгли книги. Образ фашиста-варвара Иван безоговорочно, слепо распространяет на всех немцев вообще. Сцены страшного суда с гравюр Дюрера отталкивают мальчика. Сердце его оказывается закрыто от божьего света. Иван вьедается в детали изображений, отстраняется от очевидного беспристрастному наблюдателю “высокого” смысла. На другом рисунке он рассматривает фигуру с нимбом и товарищи, солдаты Красной армии, объясняют, что это средневековый немецкий писатель. Иван не верит что немец вообще может быть писателем.

При этом Иван показан предвестником царства божьего. Ему кажется, что только он может сделать шаг к новому миру справедливости, к жизни без насилия, убийств и обмана. На это указывает энергия Ивана, его вера и преданность, отсутствие колебаний, сознание личной ответственности. Другое дело — яд обиды, моральная слепота, неумение удивиться, заинтересоваться, принять казалось бы простой факт: немцы — это не только отряды СС. Чувства переплелись в Иване. Он путает стремление к правде с надменной уверенности в своей правоте. Это и есть детство.

Товарищи

Может ли Иван повзрослеть? Он морально надломлен, замкнут на личной боли — преодолеть это трудно. Но условия есть, есть шанс сделать шаг вперед и оставить детские обиды в прошлом.

Ситуация Ивана трагична и проста. Он не одинок, окружен товарищами — людьми взрослыми, опытными и по-житейски мудрыми. Ребячество Ивана проявляется в поведении. Товарищи между делом, спокойно, без назидания доносят до него простые истины: фашисты — дело дня сегодняшнего, к немецкой древности они особого отношения не имеют. Озлобление на весь немецкий народ для бравых красноармейцев не более чем детская блажь, бессмыслица. Иван, конечно, услышать и воспринять товарищей неспособен.

Особое внимание уделено боевому братству. Между красноармейцами нет никаких конфликтов. Ни между солдат, ни у солдат с командованием. Все отношения органичны, характеры идеально дополняют друг друга. Настолько, что практически неосязаема для зрителя армейская иерархия. Отношения больше походят на добрососедские, будто эти люди вместе исключительно по доброй воле, из любви к совместной жизни. Казарма предстаёт скорее как образцовая коммунальная квартира — равноправное содружество, единство на добровольных началах.

Личности Холина, Катасонова и прочих в фильме неотделимы от должностей и званий. В отличие от Ивана, их сложно представить вне контекста армии. “По работе” они взаимодействуют слаженно, предельно уважительно, благородно, усердно. Нет ситуаций, в которых личность солдат входит в противоречие с машиной армии. Нет трений с товарищами. Не видно и приказов, работы вертикали власти в армии. Распоряжения начальства не ломают волю нижестоящих, не противоречат ей. Командиры будто проговаривают мысли и стремления подчиненных.

Солдаты эти чужды любви к целованию генеральского сапога. Нет в них греха чинопочитания, свойственного русскому человеку, обличаемого русской литературой от Гоголя до Толстого. Они не лебезят, не унижаются. Утопия одним словом. Наследие сталинского кино. Достаточно вспомнить “Трактористов” — историю об идеальном колхозе, населенном абсолютно счастливыми, довольными и морально непогрешимыми людьми.

Армия

Иван не находит опоры в товарищах. Возможно, дело не только в них. Конечно, общение с людьми влияет на нас. Однако их слова и действия мы понимаем в зависимости от контекста, от места, которое эти встречи занимают в жизни общества. Разумная и добрая дружба может питать явления отвратительные. Потому важно иметь в виду не только людей, но и организации, придерживаться принципа “целое больше суммы своих частей”. На Ивана огромное влияние имеет армия — это его дом, его мир. Структура, в которой он живет, деформирует его душу.

Тут еще одна грань конфликта. Будучи морально сломлен, болен ненавистью, Иван закрывается и замыкается. Он пока что неспособен впитать и воспринять ценности его собственного сообщества, услышать ближайших людей. Окружающие Ивана солдаты сострадательны, добры и рассудителены, но мальчик пока что не в состоянии перенимать эти качества.

В “Ивановом детстве” советские солдаты идеализированы и романтизированы. Тарковский подходит к ним инструментально — персонажи необходимы для раскрытия образа Ивана. Армия как институт общества в фильме не представлена. Однако без понимания ее сути прочувствовать глубину фильма не получится.

Иван знает свое призвание через христианскую веру. В сцене бомбежки мы видим как он стоит в полный рост, взгляд уверенный, в руке нож. Мальчик говорит: “Я не боюсь” — и следующим кадром показан железный крест, за которым мягко светит солнце. Сцена раскрывает ценности мальчика, его внутренний мир. Уверенность Ивана, его надежда и вера — христианские по природе. Он, дитя русской культуры, не знаком с богословием. Его вера и чаяния глубоко эмоциональны, укоренены в народном понимании веры. Не список принципов, но сильное моральное чувство, пока что не выраженное в слове. Однако народное христианство в России производно от Библии. Потому и институт армии, его влияние на мальчика важно рассмотреть в контексте Писания.

Из книги Бытие мы знаем, что человек сотворен свободным, автономным существом. В этом чудо и дар Божий. Наша воля и разум независимы. Мы принимаем решения самостоятельно, в определённой мере — произвольно, но в зависимости от обстоятельств. Жизнь — не приказ. Каждый употребляет ее на свое усмотрение, отталкиваясь от обстоятельств, совести, интересов и прочего. Важно оступаться, иметь дело с последствиями. Свобода нужна греха ради. Без проступков нет раскаяния, не слышен голос совести. А безгрешных людей нет, есть лишь нераскаянные.

Слово “религия” часто понимают как связь с Богом или восстановление этой связи. Определения вполне ясное. Человек религиозный — это персона, связанная с Богом, стремящаяся установить отношения с ним. В контексте книги Бытия и человеческой свободы речь идет о единстве с собой, принятии своей природы, а именно, независимости воли нашей. Намерения, решения, действия определяют нас. Все это невозможно делегировать, передать другому. Нельзя отдать или продать душу, нельзя умереть и продолжить жить.

Величайший христианский грех — это самоубийство, принципиальное отвержение свободы, данной Господом Богом. Конечно, этому пороку подвержены и люди верующие. Однако по сути своей мы имеем дело с атеизмом в худшем смысле слова, с бессмысленным отрицанием Бога. Ведь самоубийца на практике отвергает свет и мир. Это разврат, гниение человека до самых глубин. Поэтому когда-то в церкви принципиально не отпевали самоубийц.

Суицид как таковой — это полное уничтожение своей воли и независимости. Смерть не только моральная, но и физическая. Нравственная смерть может и не сопровождаться физической.

Главное в божьем даре человеческой жизни — независимость, свобода и ответственность. Моральная смерть есть отчуждение этих качеств. Отказ от участия в собственной жизни, когда человек перестает принимать решения самостоятельно. Мертвец отрицает собственную автономию, действует не по совести. Место морального принципа занимает чужая воля, приказ, авторитет или же представления о нормах поведения.

Например, раб, в полной мере покорившийся господину, оставивший всякую мысль о свободе. В нем мало человеческого, он прежде всего орудие. Подчиняясь приказу он уже неспособен думать о морали, все действия для него правомерны просто в силу согласия с волей господина. Своих мыслей, суждений и намерений у такого раба нет или почти нет. Тогда и грех его уже не в подчинении приказу, но в покорности, в утрате себя.

Обратная ситуация — сохранение независимости вопреки жестокой реальности. Раннехристианские мученики были людьми такого рода. Так отец святой Варвары Илиопольской, узнав о христианском вероисповедании дочери, сдал ее властям. Девушку пытали, всячески издевались и принуждали отречься от веры. Варвара не отреклась, сохранила внутреннюю свободу, как следствие — была казнена через обезглавливание.

Коснемся и отношений врача и пациента. Доктор — по определению человек компетентный, понимающий как устроен организм. К нему обращаются за помощью в силу его авторитета, предполагая компетентность. Отказываемся ли мы от своей свободы принимая рекомендации врача, следуя его советам?

Полное, абсолютное, слепое доверие тут неуместно. Например, доктор может по шаблону прописать лекарство, которое не подходит нам. И при этом никогда не интересоваться реакцией на препарат, спрашивать только принимаем ли мы таблетки в должном количестве. Заметить врачебную халатность можно только при условии сохранения независимости воли. Тут необходимо действительно принять в расчет ситуацию, уделить должное внимание самочувствию, заинтересоваться ходом лечения.

Бывает и наоборот — когда человек теряет надежду, становится безразличен к происходящему. Он пьет таблетки, ходит на уколы, однако о том как все это влияет на него уже не думает — просто игнорирует изменения в самочуствии, все воспринимает как должное. Это моральный суицид. Даже если происходит все на фоне боли, бессознательного или полусознательного состояния.

Пример с медициной показателен и органичен. В нем с очевидна роль личностного начала — человек под давлением ситуации может сломаться, а может и выдержать немыслимое. Судить его мы не вправе:

“А вы не называйтесь учителями, ибо один у вас Учитель — Христос, все же вы — братья; и отцом себе не называйте никого на земле, ибо один у вас Отец, Который на небесах; и не называйтесь наставниками, ибо один у вас Наставник — Христос. Больший из вас да будет вам слуга: ибо, кто возвышает себя, тот унижен будет, а кто унижает себя, тот возвысится.” (Матф. 23:8–12)

От чего же зависит удержание автономии, сохранение дара свободы? По Виктору Франклу человек сохраняет волю к жизни если на то есть причина. Для Варвары Илиопольской смыслом жизни была вера. Франкл описывал заключенных концлагеря, они черпали силы в надежде, в конкретных планах на жизнь: хотели увидеть на свободе ребенка или получить образование.

Вера святых — это смысл жизни, который никак не зависит от реальности, от того что происходит в жизни сейчас. Потому и стойкость такого человека границ не имеет. Это, однако, доступно не всем. Зачастую смысл жизни завязан на нечто земное, понятное из опыта. Например на любовь к собаке и желание заботиться о ней. Или на намерение заняться столярным делом. 

Смысл жизни бывает возвышенный, бывает приземленный. Его можно только построить, прийти к нему лично, прилагая некоторые усилия. Только в этом случае мы получаем шанс стать людьми, сделать шаг к человечности. А именно — приняв свой крест: мы подобны Творцу независимостью и способностью творить новое. Тогда согласие с Божьей волей есть деятельная реализация свободы личной, строительство жизни.

Свободная воля требует утверждения. Трудно всегда следовать сердцу — необходимо постоянно прилагать усилия, рассуждать, вникать. Да и последствия своих поступков принимать непросто, они ведь часто не вполне приятны, иногда и неожиданны: хотели сделать одно, получили в результате другое. Мир не живет по совести, а сердце требует строго соблюдать мораль. Отвечать за последствия неприятно, трудоемко. В пестроте желаний, обязанностей, возможностей и соблазнов легко потеряться. Всякий поступок неоднозначен — один нас похвалит, другой обругает, третий никакого интереса не проявит. Нет окончательной меры для нашей жизни. Поэтому всегда будут сомнения, неуверенность, колебания. Это неприятно, хочется бежать.

Способ есть — отчуждение воли. Добровольное рабство. Дар свободы можно обменять на золото, продать душу, освободиться от ответственности — забыть Бога одним словом. Муки совести обычно связаны с нашими личными решениями. Если же мы только лишь приводим в жизнь решения хозяина, то места для сомнений не остается. Не остается вопроса о нравственности наших действий — это ведь уже и не назовешь поступками. Наше тело становится лишь инструментом чужой воли. Одухотворяющий смысл полностью исчезает. 

Разумеется, раб предполагает что он некоторым образом причастен к идеям и намерениям хозяина, к его миссии. Но это самоуспокоение. Когда человек непричастен к “большой картине”, никак ее не формирует, ему остается только полное доверие “сведущим”, “вышестоящим”. Эта форма жизни — суицид, существование в форме трупа.

Такова жизнь солдата любой армии. Суть присяги в отчуждении воли, в отказе от личной свободы и выстраданных морально-нравственных убеждений. На службе нет места рассудительности, вместо нее приказ, нет места состраданию, пониманию чужого горя — есть устав. Человеческая совесть подменяется бумажкой, линейкой. Вместо опыта, вместо добродетели и порока — готовые, бесспорные решения. Это обморок разума и чувства, атрофия совести даже если солдат на службе занят лишь бумажной работой.

Тут не стоит забывать что всякая армия создается буквально для того чтобы убивать людей. Деятельность таких организаций — это, как минимум, непрестанная подготовка масс к нарушению первой и главной христианской заповеди. А в случае конфликтов людям буквально приказывают убивать других людей. Этичных, добродетельных армий не существует.

Это важно иметь в виду при просмотре фильма и оценке отношений Ивана с солдатами. Капитан и прочие служивые представлены людьми рассудительными и сострадательными. Но таковы они между делом, в непринужденной беседе. Трудовые будни состоят в первую очередь из кровопролития. Армия приучает к греху, нормализует убийство. Войны существуют благодаря этому институту. Приход царствия божьего есть роспуск всех армий, уничтожение структур такого рода.

Однако, миром по прежнему правит сила “…которой распоряжаются люди, сила, подчиняющая людей, сила, перед которой сжимается человеческая плоть. Мы постоянно наблюдаем здесь, как отношения силы изменяют человеческую душу, как увлекает и ослепляет душу сила, которую она, казалось бы, имеет в своем распоряжении, как сгибает душу гнет силы, когда она ему подвергается…”¹. В этих условиях появление пресловутого “добра с кулаками” неизбежно и даже оправданно.

Когда человек дает отпор физическому насилию его сложно осудить. Даже тело противится злу силой. Иммунная система непрестанно уничтожает болезнетворные бактерии и вирусы. Насильственное сопротивление — необходимая часть жизни общества даже если в нем нет института армии. Ведь связь противодействия с определенным институтом чисто случайна, это превратность истории. Необходимость привычной нам организации сомнительна на фоне естественности самозащиты.

Дело советского солдата в фильме — отпор агрессору, защита общества. Работа рискованная, грязная, но неизбежная. Солдат в условиях войны живет на грани. Чтобы просто выполнять свою миссию необходимо напряжение всех духовных и физических сил. Однако моральный горизонт сбивается и сужается. Сознание необходимости защиты часто переходит в мстительность, принятие неизбежности убийства может стать чувством власти над жизнью другого.

Иван с натиском травм не справляется, война развращает его. Не спасает и окружение. Ближайшие к Ивану люди непрестанно поддерживают его, заботятся как о сыне. Этого оказывается недостаточно для преодоления ненависти. В течение фильма Иван не меняется. Кино сосредоточено на раскрытии его образа, характера, но преодоления травмы мы не видим. Среда, конечно, влияет, но не тронув мировоззрения, понять человека сложно. В фильме позиции Ивана не раскрываются прямо, зачастую ускользают от зрителя, потому важно проговорить их, сделать явными.

Мировоззрение Ивана

Центральная тема фильма — поиск момента, в котором праведный гнев становится ядовитой злобой. Болезнь Ивана — ненависть, застывшая в убеждение. Солдатский быт сохранению человечности не способствует.

Остается лишь чувство правды, усвоенное до войны. Иван непоколебимо верит в свое дело. Его миссия бескомпромиссна: сделать мир царством справедливости и добродетели. Чтобы никто и никогда больше не был разлучен с любящими родителями, чтобы никто и никогда не умирал под пулями. Детское сердце не знает и не понимает сложностей взрослой жизни, не приемлет хитростей дипломатии.

Почему же в фильме мы не видим даже намека на прекращение ненависти в душе Ивана? Тарковский лишь диагностирует болезнь, не предлагая лекарства. Безнадежен ли Иван? Ответ за нами.

Сердце ребенка чистое, искреннее, непредсказуемое. Свежесть юного взгляда может преодолеть дурь, усвоенную в окружении.

Отношение к миру формируется с детства. “Хорошо” и “плохо” ребенок познает в игре и общении. В раннем возрасте нормы усваиваются без рефлексии и анализа. Приняв, что суп едят ложкой сложно даже задуматься “а можно ли иначе?”. Усвоение подобных истин — задача архиважная. Так мы включаемся в жизнь, становимся частью общества. Мы что-то начинаем знать благодаря близким людям, многое перенимаем, не осмысливая. Это пословицы, поговорки, манеры выражения, а вместе с тем и мировоззренческие позиции. Если в окружении ребенка есть единство взглядов по какому-то вопросу, то он скорее всего наследует позицию как незыблемую истину. Например, будет считать, что “Москва — столица России”. Из этих истин складывается детский взгляд. Но тут важен и шаг вперед, взросление, принятие к сведению хода истории. Государства возникают, живут и неминуемо обращаются в прах.

Беда Ивана — своеобразие перенятой веры. Мировоззрение мальчика сложно понять в отрыве от усвоенной им религии.

В Евангелии есть строгий принцип:

“отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу” (Мф. 22:15–22)

Это место имеет вполне четкий контекст. Фарисеи пытались подловить Иисуса, набирающего популярность проповедника новой, неслыханной ранее веры. Вопрос к Христу был простой: “А следует ли платить налоги?”. Если “да”, то Иисус на стороне римлян, оккупантов иудейского царства того времени, так от него отвернулись бы последователи. Если “нет”, он против текущей власти и должен быть схвачен на месте как преступник и бунтарь. Ответ Иисуса обходит обе ловушки. При этом проводится жесткое различие между “Божественным” и “человеческим”. Горнее — это сфера сострадания, этики, совести, доверия и заботы. Дольнее — мир товарно-денежных отношений, бухгалтерских книг, все, что обеспечивает ценность монеты.

Божественное, получается, недопустимо ставить в какую-бы то ни было зависимость от дел экономических и государственных. Доброе сердце возможно при любых материальных условиях. При этом подчеркивается некий нейтралитет к устоявшемуся порядку — Иисус говорит, что пресекать поток налогов в казну не планирует. Это радикально новое учение. 

Оказывается, что человек человеку может быть человеком невзирая на разницу полов, рас, классов и прочего. Провозглашается универсализм этики. До евангельских времен отправной точкой в отношении к ближним считались, скорее, устоявшиеся порядки и иерархии. Человек не был виден помимо его позиции в обществе. Классический пример — признание Аристотелем естественного рабства. Философ считал что некоторые люди рабы по природе, следовательно и отношение к ним должно быть соответствующее.

“Кесарю кесарево” предполагает по меньшей мере настороженное отношение к порядкам, установленным людьми. Предлагается строить взаимодействия, ориентируясь на божественную сферу, на человека как такового и детали конкретной ситуации. Это оттеняет законы и правила, ставит их на второе место. Но любое сообщество может закостенеть, забыть о любви к ближним, вернуться к логике кровной мести. “Кесарю кесарево” — непрестанный возврат к Христовой правде вопреки всем общественным болезням века.

У апостола Павла принцип несколько размывается. В «Послании к Римлянам» находим формулу «всякая власть от Бога», призывы платить налоги, утверждения о заведомой доброте и заботе начальников о подчиненных. Универсализм ограничивается, упаковывается, намечается инструментализация новой веры. Павел позиционирует евангельскую историю особым образом. Зов совести начинает ограничиваться устоявшейся государственной нормой. Для Иисуса фигуры авторитета как таковые ничего не значат. За ними может стоять закон, мнение большинства и традиция, но все это “суета и томление духа” если не согласуется с законом Божьим — голосом совести.

Противоречие проходит, вероятно, через всю историю христианства. Вместе с религией вошло оно и в русскую идентичность. Евангельскую истину представляли движения духоборов, молокан, толстовцев. Тлела она и в лоне церкви-прислужницы царского двора. Раннее свидетельство тому — история первых русских святых, Бориса и Глеба. Подвиг князей состоял в отказе от борьбы за власть, в “подставлении второй щеки”. Борис и Глеб — канонизированные, признанные церковью святые. Следовательно, и в первые века рецепции христианство в России было весьма “толстовским”.

Евангельское прочтение быстро ушло в тень. Церковь оказывается проводником иных ценностей. Содержание православной веры изменяется, наполняется смыслами вполне светскими. В XVI веке возводят Храм Василия Блаженного. Собор существует до сих пор, это один из ярчайших представителей православной военной архитектуры и веры. Храм построен в честь военных побед и присоединения новых территорий. Само существование зданий такого рода меняет позицию церкви, при том, независимо риторики клира. 

Иисус Христос взывал к сочувствию, рефлексии, разумению, вниманию к положению ближнего. Все это приглушает стадный инстинкт, растворяет чувство абсолютного тождества с коллективом, будь то семья, раса или народ. Храм Василия Блаженного приучает к чувствам антихристианским, к делению людей на “своих” и “чужих”, к вере в исключительную роль “своих” и в непогрешимость действий государства. Вместо битвы за правду всеобщую, не знающую пределов, имеем склоку о паре межей. Иисусов храм сострадания поруган и растоптан, дети воспитываются в храме победы.

В русской истории часто обсуждается двоеверие, смешение в народе представлений и обрядов противоречащих религий. Вероятно, это было характерно для всех народов, переходящих в христианство. Усвоение новой культуры, нового духовного уклада требует времени. Даже переход к использованию вилки в трапезе прошел не без трудностей, было много дискуссий, в том числе теологического характера — “Не Сатана ли выдумал вилку дабы извести русский народ?”. С вилкой разобрались. Но русское двоеверие не преодолено, народ все еще предпочитает поклонение Марсу.

Иван в полной мере наследует это сознание. Отсюда его глухота к словам товарищей, бесчувственность к немцу, неспособность видеть иной народ. Потеря матери, личная трагедия Ивана, подпитывает и закрепляет перевернутое отношение к другому, неспособность видеть в ближнем человека, озверение.

Мать

Особую роль в жизни Ивана играет образ матери. Мальчик видит ее во снах, в воспоминаниях. Это именно образ, зыбкий, смутный. Наша жизнь всегда шероховата. Взаимодействия с самыми близкими, самыми любимыми людьми полны изъянов, конфликтов, недопонимания. В отношениях Ивана с матерью этого нет. Не произносится и имя этой женщины. Картина получается обобщенная, почти без деталей.

Мать оказывается символом мирной, довоенной жизни наряду с лошадью, яблонями, девочкой, с которой играет Иван. Все это лишь снится, воображается. Сон — это не довоенная жизнь. Эпизоды снов Ивана — это грезы о прекрасном золотом веке, о времени которого никогда не было. Разумеется, это ложь. Детей также раздирают противоречия, конфликты, трудности разного рода. Вера в золотой век подчеркивает возраст Ивана, детское в нем.

В картине есть только один диалог Ивана с матерью. Она говорит, что на дне глубокого колодца даже в самый ясный летний день можно увидеть звезду — потому что там ночь. Мысль проста и поэтична. В следующем кадре Иван действительно видит звезду в колодце: его лицо озаряется радостью, он тянет руки к светящейся точке, стремится прикоснуться к чуду. Только этот эпизод выделяет маму мальчика из ряда призраков счастливого детства.

Отсюда особое значение беседы. Диалог направлен в будущее. Звезды — это высокие, часто недостижимые цели и горизонты жизни. Нечто неуловимое, немыслимое и желанное. Немыслимо оно только по обстоятельствам, в силу диктата дня сегодняшнего, когда грядущее кажется всего лишь дубликатом настоящего.

В летний полдень нет звезд на небе. Перечень возможных действий в перспективе жизни никак не проясняет, куда же идти. Информация у нас есть, но просчитать лучший вариант возможным не представляется — полноты сведений никогда не будет. Попытки накопить знания перед решением лишь отвлекают от сути. Это ловушка! Мы заперты в лучшем мире из возможных. Все известно, все под рукой. Но сопоставление вариантов, как и действие исключительно по готовым правилам, только отстраняет нас от жизни. Мы намеренно отворачиваемся от звезд, оправдываем себя полднем. Это паралич мышления: увидев яблоневый сад, думать, что других деревьев не существует. Возможно даже вид смерти — все готово, определено и закончено лишь в бездыханном теле.

Звезда — это призвание, пробуждение сил и стремлений, человеческое в человеке. Трудно переоценить значение смены перспективы, готовности принять новое, услышать и признать будущее. В противном случае мы оказываемся в тюрьме, воспринимаем мир как данность, неизбежность, как нечто принудительное. Но отказаться от личной свободы невозможно, путь в будущее не сводим к выбору из нескольких вариантов. Надежда остается всегда.

Маша

При просмотре некоторое недоумение вызывает образ медсестры Маши. Может показаться, что ее сюжетная линия оторвана от основного повествования. Маша почти не взаимодействует с Иваном.

Медсестра — единственная женщина в фильме. У нее есть характер, она не просто символ или образ. Маша — живой человек, деятельный, реальный, тогда как мать Ивана существует лишь во снах, как образ утраченного детства. Мы видим мягкую, сострадательную девушку. Она не замкнута в себе, готова к переменам в жизни, внимательна к людям. Как лейтенант медицинской службы, Маша не только медик, но и офицер — человек, несущий ответственность, принимающий решения, организующий работу госпиталя в условиях войны.

Характер Маши проявляется в работе. В одной из первых сцен с героиней показано взаимодействие со старшим по званию. Командир критикует медсестру, требует навести порядок в госпитале, говорит, что сейчас госпиталь не справляется с задачами начиная с обеспечения должного уровня гигиены, например, белье не обрабатывается должным образом. Маша выслушивает замечания не оправдываясь, с полным принятием и пониманием ситуации. А затем и успокаивает командира: “Не волнуйтесь! Все будет хорошо”. Фраза звучит честно, прямо, Маша верит в свои слова, старается поддержать командира. Видно, что она заинтересована в работе, сознает свою ответственность и не теряет самообладания. Критика никак не смущает Машу, она, вероятно, не нуждается в напоминаниях и сама знает что в организации работы госпиталя требует внимания или доработок. Она сохраняет достоинство и самообладание в крайне стрессовых ситуациях.

Глубины образу добавляет сцена знакомства с Холиным. Капитан проявляет недвусмысленный интерес, флиртует. Получается это неловко, неуместно — солдат не умеет быть нежным, слабым, чувствительным. Маша это видит и принимает с сочувствием, без осуждения. Она не убегает от Холина и не пресекает на общение. Более того, в разговоре она открывается, искренне говорит о себе и своей довоенной жизни, поддерживает контакт, несмотря на явный дискомфорт ситуации. Но делает это не из приличия, а действительно видя в Холине человека, достойного внимания и заботы несмотря на безобразное поведение.

Образ Маши приближен к идеалу женщины и матери. Забота о ближних, внимание к людям, сострадание — все это она проявляет на деле, в повседневной жизни.

Несмотря на военный опыт, в Маше нет ни злобы ни мстительности. Как медсестра она непрестанно видит последствия сражений, знает и чувствует страдания людей. Маша созидательна, она спасает жизни — решения в этой сфере требуют непрестанного героизма. Это не наивность, это сознательное, смиренное принятие своей доли. Маша не пассивна и не отстранена от жизни.

Маша осознает жестокие реалии войны и необходимость отпора агрессору. Среди ужасов войны она не утратила человечность, не озлобилась, но сохранила и развила чуткость к другому, деятельное сострадание. Маша сумела выстоять и не сломаться под натиском ужасов и тягот войны, сохранить себя, не потерять контакт с окружающими. Без нее фильм получился бы чрезмерно трагическим, безысходным. Линия медсестры показывает что пройти через войну можно не теряя человечности и совести. Поколение солдат Второй мировой никак не сводится к Ивану.

Важно вспомнить, что фильм вышел в 1962, война закончилась лишь несколько лет назад и требовала осмысления. Понимания “что случилось?”, пожалуй, еще не сформировалось, писатели и режиссеры по-разному подходили к этому вопросу. Существенный вклад Тарковского в особом понимании истории. В “Ивановом детстве” взгляд в прошлое оказывается выбором пути в будущее.

Заключение

Фильм осмысляет войну сквозь призму опыта послевоенного поколения. Размышления Андрея Тарковского исходят из чувства исторического момента и досоветской литературной традиции. Однако фильм стал классикой мирового кино, не случайно. Тарковскому удалось выйти за рамки локальной значимости, поставить вечные вопросы,  — ответственности, совести и сострадания.

Примета времени — воспевание героизма советского солдата. Помыслить войну вне этой темы в послевоенные годы было невозможно. В центре внимания травмированный, морально нездоровый человек. Подвиг советского солдата в фильме признается, но на первый план не выходит. Мы видим, как Иван переплывает реку, в которой может утонуть даже взрослый мужчина, наблюдаем за вылазками мальчика в тыл врага. Однако героизм скорее дань традиции, наследие кинодраматургии военного времени. Режиссер, скорее, старается показать, кем мы стали, совершая подвиги. Для Ивана жизнь — лишь игра в “казаки-разбойники”, он не видит ничего, кроме “своих” и “чужих”.

 “Иваново детство” — призыв повзрослеть, преодолев травмы и боль. 

¹ — Симона Вейль “Илиада, или Поэма о силе”