Автофикшн текст подготовленный для open-call pop-corn books

Автор: Роман Чекмарев

Мы продали всё что у нас было. Два гончарных круга, муфельные печи, стеллажи, квартиру, машину. Всё что не смогли продать, мы раздали и раздарили друзьям и знакомым. Полуметровый бонг, велосипеды, книги по керамике и искусству купленные когда-то в Берлине. Вместе с моей женой и партнёром по семейной студии керамики, боевой подругой по жизни, мы переезжали из душного ковидного Ростова-на-Дону с его тяжёлым нравом и уютным центром, в прекрасную цветущую Валенсию где никогда в жизни не были.

В разгар пандемии, где-то между волнами, в момент когда все рестораны прикрыли, а наш бизнес держался исключительно на изготовлении посуды для ресторанов, было принято радикальное решение переехать с концами, раз нашему бизнесу пришёл конец. Мы ясно понимали, что свободы в стране будет с каждым годом становиться всё меньше, наш чудесный район Нахичевань-на-Дону потихоньку будет застраиваться громадными безвкусными муравейниками. Вместо цветущих частных домов дореволюционной постройки с жерделами и тютиной во дворах мы в лучшем случае получим ТЦ из вент фасада, про велодорожку я вообще молчу и слёзно отмахиваюсь, отворачиваясь как в известном меме.

Найдя школу искусств в пригороде Валенсии и связавшись с приемной комиссией по емаилу, мы убедили их в том, что нас таких хороших непременно нужно взять без экзаменов и оплаты и зачислить на факультет ceramica artistica. И это сработало. Мы преисполненные гордости и ожидания новых открытий, сели на рейс в Валенсию с пересадкой в Стамбуле. Мысленно всем помахав и попрощавшись, с добрыми пожеланиями "adios неудачники ", мы вылетели с двумя орущими котами на коленях на родину паэльи.

Таксисту который вёз нас из аэропорта Валенсии я сказал адрес calle baja дом 30, вместо номера 13. Видимо перепутал или невнятно сказал. И когда мы заехали на узкую улочку с односторонним движением, всю пёструю от стрит арта — не просто тегов, а именно муралов и скульптур, наклеек и трафаретов, таксист начал искать дом номер 30 . Проблема была в том, что на улице baja всего 26 домов.

Мы сдаем назад по узкой односторонней улице, таксист ругается.

Выгружаем чемоданы, котов в переносках и видим напротив нас трёхэтажный дом с красной свежей штукатуркой. С третьего этажа, преклонившись через витую ограду балкона смотрит на нас и машет чувак лет 35-40, в очках и c седой кудрявой причёской.

-Видимо нам туда, говорю я.

Жестами он показывает что нужно нажать кнопку домофона.

Мы входим в парадную. Узкая лестница, почти винтовая. Пробравшись по ней к квартире, мы вваливаемся внутрь.

Жмём руки.

-Рома, говорю я

-Мончо, слышу в ответ. Мы улыбаемся друг другу.

Большая комната с оранжевыми стенами и с тремя окнами-дверьми, которые выходят на узкий балкон. Плакаты на стенах, нарисованный Ганеша над кроватью и множество растений на кухне. С другой стороны комнаты есть дверь ведущая на второй балкон, который выходит во внутренний двор и ведёт в туалет.

-Боже, тут не огорожены балконы. Коты повыпрыгивают нахрен, с тревогой говорит Маша.

Я пытаюсь это объяснить Мончо, на что он предлагает купить сетку и затянуть балконы для безопасности котов. Машу это вроде успокаевает. Экскурсия по квартире с объяснением особенностей испанского быта, смал талк, пытаемся шутить, инструкции как случайно не отдать квартиру окупас.

Окупас — это такие беспредельные сквоттеры, которые захватывают квартиры обычных людей, ставят свои замки и полиция почти ничего не может сделать — такие вот особенности испанских законов. Это мало общего имеет с настоящим сквотингом при котором захватывают заброшенные здания и помещения, переделывая их под жилые и культурные центры. Окупас это скорее цыгане из Румынии и Болгарии решающие так свои жилищные вопросы в ущерб другим.

Перед прощанием я спрашиваю у Мончо, знает ли он где поблизости есть social club и как в него попасть не резидентам.

-Зачем вам клуб? Там дорого. Вот возьмите у меня есть немного и если будет нужно ещё приезжайте ко мне домой. Адрес я пришлю в ватсап.

Он протягивает ароматную шишку и мы прощаемся.

Social club в Испании это почти аналог амстердамских кофешопов, но по-другому. Стать членом клуба может резидент Испании которого пригласил уже действующий участник. Организовать клуб может инициативная группа, собрав кучу документов и пройдя испанский бюрократический ад. Но когда регистрация получена, можно выращивать и медицинский каннабис с высоким содержанием кбд и рекреационный любых сортов. Каждый член платя в месяц определённый пай в евро получает установленное количество грамм. В самом клубе можно собираться дегустировать, обсуждать сложности агротехники. На деле конечно все не так строго как кажется, особенно в туристических городах.

Ну вот и всё теперь мы живём в Испании. Я хотел свалить в Европу уже лет десять если не больше, меня тяготило на родине почти всё. Я видел куда идёт развитие и если до 2011 года у меня были надежды, то через девять лет от них ничего не осталось. Я успел хапнуть свободы и так же болезненно как и многие воспринял тот вектор куда всё идет.

У нас было несколько дней до начала учёбы и их мы провели в прогулках по городу. Солнечный, расслабленный, яркий город. Много стрит арта, особенно в нашем районе el carmen и в менее туристическом районе Rusafa около рынка. Ощущение, что город так общается с тобой через стрит арт. Некоторые смыслы понятны, некоторые нет из–за языка и контекста который доступен только местным.

Первый день учёбы. Небольшое двухэтажное здание, похожее на типовой советский дет сад. Перед входом лужайка с газоном, на ней керамические лавочки сделанные учениками разных годов выпусков. На одной сидят две женщины, курят и очень лениво, размеренно говорят о чем-то. По стрелочкам внутри мы находим актовый зал где проходит первое собрание для новых учеников. Зал небольшой мест на тридцать-сорок. Но заняты примерно мест пятнадцать. Всё сидят через одного, всё в масках. Даже не смотря на то, что мы с Машей вместе, нас всё равно рассадили через два кресла.

Начинают вещать преподаватели, директора и прочие работники школы. Я смотрю на Машу, она очень напряжена. В паузе между выступающими она поворачивается ко мне и громко шепчет через два кресла:

— Я нихера не понимаю.

Я говорю: я тоже — всё по испански блядь.

Мы не то чтобы знаем испанский язык, но мы учили его три месяца по скайпу, но то что мы слышим совсем отдалённо похоже на то, что наша русская преподавательница говорила нам. Плюс они так быстро говорят, не повторяют и текста тоже нет перед глазами.

Вся эта вступительная часть длится очень долго.

Рассказывается всё так подробно, что мне даже удаётся что-то понять. Например, что можно подать жалобу в деканат и оспорить оценку если вы не согласны с учителем. И просто подать жалобу на учителя если считаете что он плохо вам объяснил тему.

Наконец спустя три часа и два перерыва на кофе и сигареты, вступительная часть заканчивается и теперь мы идём на первые занятия для знакомства с отдельно с каждым преподавателем и его предметом.

В коридоре по дороге к первому классу Маша не выдерживает и спрашивает меня.

-Блядь, я нихуя не понимаю как мы будем здесь учиться? Это просто пиздец.

-Все нормально, не беспокойся! это же керамика, всё наглядно и практично, а теорию как-нибудь дотянем — говорю я.

Следующие несколько уроков прошли в таком же полном не понимании и мы решили взять несколько выходных.

Несколько дней мы слонялись по городу разглядывая стрит арт, залипая на пляже и дегустируя паэлью и местное пиво в разных местах. Когда мы разделались с шишкой которую дал нам Мончо, я написал ему и напросился в гости. Он прислал мне адрес и я выдвинулся в путь.

В метро я сёл не на тот поезд. Ветка метро одна и та же, но поезда идут в разные направления. Сначала поезд идёт в верном направлении, но потом появляется развилка и ты уже едешь совсем не туда куда нужно. Я к такому не привык, особенно после интуитивно понятного питерского метро. Метро уходит далеко за пределы самого города и проходит уже по поверхности и станции по сути это пригороды, небольшие городки и деревушки. В итоге вместо станции Benimamet, я вышел на станции Burjassot. Перейдя на другую сторону платформы, я стал ждать обратный поезд. Учитывая интервалы в 20-30 минут, начал оглядываться вокруг.

Пятиэтажные здания времён позднего Франко, пара уличных кафе, детская площадка. Всё. Глаз начал цеплятся за граффити и тэги от скудности пейзажа. Прямо напротив меня, на бетонной стене за детской площадкой большими буквами было написано — ANTIFA AREA (зона антифа).

Дорожные знаки, таблички с названием станции, автомат по продаже билетов — всё это было залеплено стикерами со знакомой мне лет с 14 символикой и фразами. Два флага чёрный и красный в круге с надписью acció antifeixista (знак антифашистского сопротивления в Германии 30-х годов, который в настоящее время стал интернациональным символом антифашизма). Были еще традиционные наклейки 1312 (что значит acab), 161 (что значит afa/antifa) и другие анархистского содержания. Меня заинтересовала наклейка с надписью NO Passaran и с примерно таким текстом: Солидарность со всеми международными антифашистскими группами и автономными активистами в общей борьбе за свободу и ссылка на сайт. Я начал фотографировать ее на телефон и в этот момент ко мне подошел парень лет двадцати пяти. Улыбаясь, он стал спрашивать меня откуда я и зачем фотографирую стикеры. Так же сквозь улыбку и мягкость речи, он толи пошутил, толи предложил подраться. Он спрашивал на испанском , но смысл и отдельные фразы я понял. Я ответил, что я из России и тоже антифашистских, анархистских взглядов, но у нас это опасное дело, открыто выражать такие взгляды и антифа район это что-то из области фантастики. Отвечал я на спэнглише, смеси испанского и английского. В последующем я только на нем и говорил, так хоть как-то получалось говорить с местными.

На мое удивление парень был в курсе того, что происходит в России, он сказал что знает про убийства антифашистов ультра-правыми и про репрессии со стороны государства. Мы перекинулись парой слов про ситуацию в Беларуссии, это был как раз сентябрь 2020, надежда еще была. Но подошел мой поезд, мы пожали руки и я уехал с теплым чувством из Burjasot в сторону пересадочной станции, что бы сесть на нужный поезд и все–таки попасть к Мончо.

В дороге я понял, что последние лет пять-семь почти не слежу, что происходит в российской антифашистской среде. Изредка смотрю подборку новостей на сайтах, какие-то резонансные случаи, вроде дела Сети или Азата Мифтахова, я знаю из–за их медийности и абсурдности. Но по большому счету я начал отгораживаться от этой темы, не поднимать ее в разговорах. Сначала мне казалось, что это субкультурный пережиток юности. Лет с пятнадцати мы с друзьями играли панк-рок который очень сильно связан с антифашизмом и анархией. Проводили инициативу food not bombs (еда вместо бомб) на которой кормили бездомных и раздавали прохожим листовки, в которых рассказывали о том, что государства тратят миллиарды денег на танки и бомбы вместо того, чтобы заняться более важными на наш взгляд вещами такими как голод, бедность, бездомность. Мы рисовали граффити и клеили стикеры. Когда стали старше, делали фестивали и концерты, ездили в соседние города где с такими же как мы, играли музыку и потом встречали их у себя с ответными визитами. В процессе воспоминаний я понял, что весь флер романтизма подросткового бунта начал проходить после момента нападения на музыкантов группы, с которой мы дружили. На них напали правые когда они выходили из репетиционной точки. Несколько ножевых. Реанимация.Чувак чудом выжил.

Мы и раньше знали про нападения и убийства антифашистов. Когда после того как убили Тимура Качараву, пошла волна нападений и убийств, когда убили адвоката Станислава Маркелова и журналистку Анастасию Бабурову, мы понимали, что нужно быть аккуратными. Но это было где-то там в Москве и Питере, а в нашем многонациональном Ростове казалось невозможным. Шансов встрять в переделку с гопниками было на много больше. Но когда эта опасность оказалась совсем рядом, стало нервно. Переживали, что накроют концерт, подстерегут. Инициатива «еда вместо бомб» по факту свернулась в Ростове, потому что на одной из таких акций и отследили наших знакомых. Теперь это было не безопасно.

Со временем привычка не афишировать свои взгляды укоренилась. Самоцензура перешла в отстранение от темы и вопрос стал сугубо личным. Я все еще был тех же взглядов, так же против любых форм дискриминации, критичным по отношению к государству и власти в целом. Но когда ты открыто не выражаешь это во вне, когда не получаешь отклика и поддержки, то не понимаешь какой в этом смысл. Я лишь изредка доставал свои убеждения с дальней полки сознания, проверить все ли на месте или что-то растерял по пути. После такого флешбэка в Бурхасоте и возможности открыто и безопасно поговорить про это, я уже начал сомневаться все ли мои убеждения и установки я использую правильно.

За всеми этими размышлениями, я наконец-то добрался к дому Мончо. Одноэтажный белый дом в районе Бенимамет в классическом стиле, по виду напоминающий постройки начала 20 века. Он почти вплотную прилегал к соседним, таким же частным домам. Напротив был современный дом пять-шесть этажей. Такая смесь частного сектора и малоэтажных жилых домов напомнила мне ростовскую Нахичевань.

Мончо встретил меня на крыльце. Заходим в дом. Сразу с порога насквозь проходим в большое помещение с высокими потолками из которого по бокам ветвятся комнаты. Оказываемся на веранде выходящей во внутренний зеленый двор. Во дворе за столом сидит парень и девушка. Мы подходим к ним, присаживаемся, я знакомлюсь.

-Hola, Roma — я тяну руку чуваку

-Hola, Marco — отвечает он

Девушка здоровается, но представляется как-то не разборчиво. Мне слышится «нутрия». Я переспрашиваю

-Lo siente, Нутрия?

Может это какой то никнейм, мало ли.

Ребята смеются. Она начинает произносить по слогам с протяжным звонким Рр

-Nu -rri-a.

-Ааа, sorry.

Пока Мончо медленно отмерял на весах цель моего визита, я пытался вслушаться в разговор Марко и Нурии. Многого понять мне не удалось,

но по обрывкам фраз я понял, что она из Чили, из города Вальпараисо. А я перед отъездом плотно подсел на чилийскую афробит группу “newen afrobeat” с социальными текстами. Такие типичные латиноамериканские леваки. Я спросил Нурию знаете-ли она эту группу, на что она ответила что знает и даже была на их концерте.

Так мы немного разговорились и я поинтересовался как сейчас дела в Чили. Из клипов всё тех же NA видно что там происходят жесткие

протесты.

— Это ужасно! Я не выдержала и приехал сюда к друзьям немного переключится. Военные стреляют по толпе, много убитых и раненных. Всем другим странам нет дела, только озабоченность выражают. Пиночет не умер, он живёт в головах у чилийцев, со всеми его казнями на стадионах и военщиной… Ответила она и кажется расстроилась.

Мне стало немного стыдно что я задел такую чувствительную тему. Возможно не стоило этого делать. Хорошо, что мне уже пора было уходить. Я забрал запас на неделю, попрощался и пройдя по саду мимо кустов сативы, которая только собиралась зацвести, вышел из дома.

На учебе мы так больше и не появились. Мы пытались освоиться и понять как нам здесь жить и как зарабатывать на жизнь.

Объездив ближайшие районы самой провинции Валенсия, в бесплодных поисках жилья которое можно было бы купить на те деньги которые у нас еще оставались, мы поняли, что то жилье которое нам по карману было или сильно ужасным или находилось очень далеко, что в какой-то момент мы просто забили. А еще мы не могли найти студию коворкинг для керамистов в котором смогли бы работать — везде было занято. Получить карточку студента которая дает право оставаться в стране легально у нас также не получалось. Короче все шло не так, как нам было нужно, вернее никакие дела просто не сдвигались с места. Все это выматывало и накладывалось на ощущение отчужденности которое возникало каждый раз при попытках поговорить с местными. Никогда не думал, что можно скучать по надписям на своем языке, скучать по тексту и гулу речи в кафе, даже если не слышишь точно про что эта самая речь. Еда это еще одна боль. Мы нашли местный супермаркет с русскими продуктами и закупались соленьями, квашеной капустой, «нормальным» майонезом. Тоска по абстрактному дому, была похожа на то когда приезжаешь первый раз в лагерь и просто невыносимо хочешь домой, а все развлечения вроде моря и дискотеки вечером -ну такое. Такой реакции мы сами от себя не ожидали. Находясь в России, когда после очередной порции новостей ты думаешь, «это может быть и со мной, подкинут, пресанут, сломаюсь». Или например когда сталкиваешься в реальной жизни с клептократической, бездушной бюрократией и как с ее следствием озлобленным, зашоренным обществом. Или когда боишься получить по рукам или когда получаешь, в попытке изменить что-то. Или когда закрываешь рот сам себе, что бы его не успели закрыть другие. Единственным выходом видится только билет в один конец. Но видимо билет не универсальный выход. Через пару месяцев мы в итоге вернулись в Россию из–за многих причин, но не в последнюю очередь из- за того, что некоторые из мотивов которые выталкивали нас из страны оказались больше не актуальными для нас. Стало понятно, что когда становиться «душно», когда тринадцать из четырнадцати признаков фашизма ты обнаруживаешь в своей стране, и тебе некомфортно от этого и непонятно , что делать с этим — это нормально. Это даже хорошо, что ты обнаружил себя там где заметны такие вещи, было бы гораздо хуже оказаться среди тех кто не замечает этого или тех кто делает вид что не замечает. Очевидно, что проблемы свободы универсальны и интернациональны для всех. Отличаются лишь оттенки и степень интенсивности с которой эту свободу отстаивают те, кому она нужна. Очевидным было и то, что волноваться и сопереживать за свободу чилийцев или каталонских партизан нормально, но бороться за нее вместо них бессмысленно. Иногда сопротивляться, означает просто быть, оставаться, присутствовать.