(Эссе продолжает предыдущее, которое возникло по итогам обсуждения в чате Российского Объединенного Движения «Русская философия».)

Введение

Философ из Гонконга и Нидерландов Юк Хуэй, в рамках современных амбиций в части деколонизации философии, предложил свою концепцию космотехники как вклад в философию техносферы. Космотехника по Юку — это «хорошая техника», такая техника, которая соответствует космологическим установкам общества[1], его моральным практикам, которые в настоящее время должны обязательно включать установки на устойчивое развитие, на сохранение планеты, ее экологии.

В части деколонизации[2] Юк Хуэй выдвигает положение о влиянии локальных космологий на процесс технического творчества, что резонирует с представлениями П. Н. Савицкого о месторазвитии, и в части Китая хорошо фундируется китайской медициной, основанной совсем на других принципах, чем западная так называемая доказательная медицина, но в то же время дающей человечеству общезначимые технологии по поддержанию здоровья вроде акупунктуры.

В качестве локальных космологий Юк Хуэй рассматривает для западной технической мысли театр, а для китайской — даосские практики. В настоящей работе, которая продолжает предыдущее осмысление возможной русской специфики в техническом творчестве, предпринимается попытка обоснования в качестве такой базовой мизансцены для русского технического мышления группы людей, собравшейся вечером после общей работы вокруг костра — довольно укорененного образа в русской культуре, связанного среди прочего и со снисхождением благодати — «Хорошо сидим, братцы!»[3]

Костер как космологическая модель

Костер — довольно мощный архетипический образ, универсальный для всего человечества. Этот образ сразу же цепляет и соединяет в себе все базовые элементы индоевропейской архаики: землю, на которой он зажжен, огонь, который горит, греет и освещает, воздух, который питает пламя, и зачастую также воду, которая обычно где-то рядом (а для Руси с ее реками как единственным способом связи человеческих поселений, так и — всегда рядом).

Люди, собравшиеся вокруг костра, своим кругом скрепляют свою общность и единство, свою целостность, центр которой задается горящим костром, вертикаль — его пламенем, а горизонталь — собравшимися вокруг. В этой геометрии проявляется и связь земного с небесным: пламя устремлено вверх, к небу, в то время как круг людей утверждает земное единство. Такое пространственное устройство костровой мизансцены уже предполагает особый тип мышления — объемный, многомерный, связывающий различные планы бытия.

Ритуалы единения — в виде неторопливой беседы, где может быть и планирование следующего дня, и обсуждение возникших проблем, и хоровое пение, и шутки с прибаутками и прочими развлечениями — порождают соответствующие чувства благорасположения вовлеченных душ друг другу, приятия снисходящей благодати. Эта практика общинности, характерная для русской культуры, находит свое продолжение в артельной организации труда и коллективных формах технического творчества.

Каждый вносит свой вклад в поддержание огня, и наслаждается теплом и светом обще-создаваемого пространства. Каждый следит за приготовлением общей трапезы, соучаствует в «магии» трансформации «сырого» в «приготовленное». Общее тепло и благорасположение членов группы друг к другу облегчает существующие иерархии, укрепляя их консенсусную основу. В этом проявляется характерное для русской культуры сочетание иерархичности и соборности, которое позже найдет свое отражение в организации технической деятельности.

В деятельности такая группа настраивается на общее дело, взаимную поддержку, легкость передачи опыта и обучения неумех. В познании и осмыслении — люди подталкиваются к общей работе, нацеленности на результат, замаху на все мироздание, делиберации и соборности — в общем, к соработничеству. Этот паттерн коллективного действия и мышления становится основой для формирования особого подхода к техническому творчеству.

Особенностью русского в костровой мизансцене является чувство близости Бога: вся ведь благодать от Него, потому вот он, где-то тут, как и обещал: «Где двое или трое собрались во имя Мое, там среди них и Я»[4]. Это переживание божественного присутствия в повседневном труде и общении закладывает основу для понимания технической деятельности как соработничества с Богом.

Книжная премудрость

Еще один важный компонент русской технической мысли, без чего одной магии вечернего костра не хватит для понимания базы русской технической мысли, это сильное уважение «книжной премудрости», закрепленное во времена христианизации Руси. Это уважение к книжному знанию имеет глубокие корни в монастырской традиции, где книжность понималась не просто как грамотность, но как путь к постижению божественной мудрости.

Людям очень пришлось по сердцу воображение наличия «небесных скрижалей», на которых «все записано», и часть чего Господь допустил к людскому пониманию через священные книги. С тех пор полюбили русские грамотные люди теоретическую работу, попытки «прочитать сразу все, что там записано», понять основное в мироздании, «ухватить Бога за бороду»³, разговаривая с ним. «Поговорить с Богом» — стандартная метафора деятельности русского творца. Тем более, что Господь — он где-то тут, рядом — см. последний абзац предыдущего раздела.

Эта любовь к книжной премудрости трансформировалась со временем в особое отношение к теоретическому знанию, которое проявляется в сильной математической школе, развитом теоретическом естествознании, системном подходе к решению технических задач. От монастырских библиотек до современных исследовательских институтов протягивается нить преемственности в отношении к знанию как к священному дару, требующему ответственного использования.

Особенности российского технического мышления

Смешение двух этих духовных струй и породило то миропонимание, которое было свойственно научно-техническим работникам СССР и РФ, и которое было названо в 60-х годах XX века «русским космизмом». Идея соработничества[5] с Богом по обустроиванию бытия, партнерства с Ним в этом, ведет к ощущению со-ответственности за весь мир в целом. Отсюда и стремление к пониманию мира в его целостности, во всех его взаимосвязях, любовь к представлениям о всеединстве[6], реализующаяся в системности в познании, в различного рода «сборках»[7] и синтезах как выделенных когнитивных методах в русской научно-технической культуре. Это проявляется в характерных чертах русского технического мышления: способности видеть проблему в целом, стремлении к поиску фундаментальных решений, внимании к теоретическим основаниям практических разработок.

Отсюда же и мотив служения как нравственный императив. Техническое творчество понимается не просто как создание полезных вещей, но как участие в преображении мира, как исполнение высшего предназначения человека. Это находит свое выражение в масштабности технических проектов, в стремлении решать задачи космического уровня, в понимании технического развития как пути к преображению не только природы, но и самого человека.

Все это со временем дополнилось еще одним следствием так называемого «объективного идеализма» (по марксистской классификации), различные воплощения которого довольно представительны в качестве базовой онтологии в РФ, — приоритетом теоретического познания над эмпирическими подходами, что привело к развитию сильного математического и теоретического уклонов в российском образовании. Это проявляется не только в образовательных практиках, но и в самом подходе к решению технических задач, где теоретическое осмысление часто предшествует практической реализации.

Сторонние наблюдатели также отмечают особенную способность российских специалистов к нестандартным и экономичным решениям, и, в общем-то, их небрежением к эстетике разрабатываемого продукта. Эта особенность может быть понята как проявление приоритета функционального над формальным, сущностного над внешним, что также соответствует общей направленности русского технического мышления на поиск фундаментальных решений.

Это отличается и от западных оснований технического творчества (театр как модель взаимодействия человека с миром, субъект-объектное представление в качестве основного при познании, мотив «покорения природы»), так и от китайских (даоизм как модель, гармония процессов, органичность как основа взгляда на природу/мир), подробно разобранных Юком Хуэем в своих работах. В РФ же основания технического творчества могут быть представлены происходящими из двух «источников» — из «магии» артельного костра, и из любви к «книжной премудрости».

В современной технической практике это двойственное основание проявляется в особом сочетании коллективного творчества и индивидуального теоретического поиска, в способности объединять практический опыт с глубоким теоретическим осмыслением, в умении находить нестандартные решения сложных проблем. От костра идет традиция коллективного решения задач, от книжной премудрости — стремление к фундаментальному пониманию.

Так и было порождено: и чувство соработничества с Богом, и многоаспектность в познании (в работе доступны, например, одновременно и субъект-объектный взгляд, и субъект + объект как общая система), и мотив преобразования мира во всей его целостности, включая себя самого. Эта специфика русского технического мышления находит свое выражение в различных областях — от космической программы до разработки новых материалов, от системного программирования до создания уникальных инженерных решений для систем вооружения.

Заключение

Предложенная в данном эссе схема замыкает русский вклад в концепцию Юка Хуэя, усиливая его подход к рассмотрению особенностей технической мысли в разных цивилизациях. Она также показывает наличие возможности для русской культуры порождать совсем иные интеллектуальные ходы, чем это может быть сформовано в рамках западной культуры.

Это особое сочетание «коллективного опыта костра» и индивидуального постижения «книжной премудрости» создает уникальную основу для технического творчества, которая может быть особенно ценна в современном мире, требующем как глубокого теоретического понимания, так и способности к эффективному коллективному интеллектуальному взаимодействию при решении сложных технических задач.

[1] Космологии — самые общие представления об устройстве мира, включавшие Вселенную, Землю с Солнцем и Луной, человечество и отдельного человека. Хоть развитие науки и соответствующего образования и сделало практически все до-современные нарративы / тексты об этом устаревшими, тем не менее само место, где они бытовали в актуальном состоянии, — осталось. И — оказывает влияние на жизнь людей. См. детали здесь или здесь.

[2] В общем, деколонизационный подход вопрошает западную гегемонию в организации когнитивной сферы человечества, показывая, что существует довольно значимые куски бытия, которые из западно-общечеловеческой перспективы трудно познаваемы, а значит подвергаются искушению быть выведенными за рамки понимания / освоения людьми. Некоторые детали.

[3] Не редкий проговор в русской устной речи.

[4] Евангелие от Матфея, 18-20. URL:  https://bible.by/verse/40/18/20/

[5] Идея соработничества в поддержании равновесия мира была впервые высказана Н. Ф. Федоровым, и интегрирована в русский космизм в качестве базовой. Мотивы партнерской ответственности за бытие можно найти и у Н. А. Бердяева.

[6] «… учение о всеединстве становится центральной темой в русской религиозной философии кон. 19–20 в. у В. С. Соловьева, С. Н. и Е. Н. Трубецких, Н. О. Лосского, С. Л. Франка, П. А. Флоренского, С. Н. Булгакова, Л. П. Карсавина и др. Исходное значение этого понятия у Вл. Соловьева — единство человечества в Боге, Богочеловечество. … Понятие всеединства … восходит к славянофильской идее соборности (кафоличности, вселенскости) как выражению того единства во множестве, каким является Церковь. …» Цитата отсюда.

[7] Идею о «сборке» как отличительной черте русского когнитивного кода предложил С. Б. Переслегин.